Плохо стало не только портовым служащим, шлюхам да заводчикам трактиров, теряющим барыш. Исхудало и ремесло не менее древнее. Себастьян не без оснований считал, что еще месяц-два такой непрухи, и отчалит он с каким-нибудь случайным капитаном подальше отсюда. Ибо никакой мочи уж нету теребить пустые кошели гулящей публики. Портовым щипачам, уж на что, казалось бы, обеспеченной публике, а и то пришлось подтянуть пояса. Поди наворуй, если гостей в порту неделями не бывает, а местные мало того что сами почитай нищие, так и по вечерам из дома носа не высунут?
− Себ, а Себ! Айда сюда, разговор есть!
Заглавный их ячейки, длиннющий Николя призывно махал рукой, заприметив Себастьяна на пустой пристани. Этому хлыщу еще кое-как живется, он с квартальной шпаной в отношениях. Бывает, берут на квартирные дела с собой. Рядовым портовым щипачам в городе лучше не появляться — прибьют. Марсельские и раньше территории блюли денно и нощно, а по сей поре и вовсе никого из чужих на свое «пастбище» не пускают.
− Че надо? − отозвался Себастьян. − Не нагулялся я еще.
Не нагулялся — это значит пустой еще, без барыша. Авось отцепится заглавный. Противная харя у этого дылды, лишний раз смотреть тошно. А переть супротив Николя — верный конец. Он хоть и тощий и длинный, а ручищи что гири. Говорят, однажды кому-то из квартальных в сходке череп с одного удара проломил. Голым-то кулаком!
− Иди, сказал тебе! − прикрикнул Николя. − Дело есть.
Ну, раз дело — значит дело. Поди что-то придумалось в голове у галла. Она у него даром что чуть больше пары кулаков, но соображалистая. Да и связи у него по всему городу, не то что у Себастьяна с его-то чужачеством.
Себастьян никогда не смущался оливкового цвета кожи и римского профиля (впрочем, профиль ему Николя вскорости после встречи поправил так, что горделивый изгиб носа превратился в форменный кукиш между глаз — то первая школа была: «не прячь деньгу от батьки»). Но сейчас, когда вся шпана наперечет, ему со своей южной харей вообще никто из местных доверия не дает. Николя проще — чистый южнофранк. «Своих» у него в городе хватает.
Подойдя к ошвартованной старой лохани, служившей заглавному домом и, как это по-местному, локаль афери, то бишь деловым местом, Себастьян заглянул в круглое окно лодки — кто еще собрался-то? Оказалось, что внутри уже почти вся ячейка. Даже мавританец Сол пожаловал, хотя обычно на сходки не приглашают, уж больно малограмотен да молчалив.
− Да чтоб тебя, Себ, а ну внутрь, живо! − прикрикнул заглавный с палубы, увидев, что Себастьян таращится через окно.
Пришлось повиноваться. Хотя с большей охотой Себастьян посидел бы где-нибудь в доках. Уж больно качку он не любит, никакую. Даже в штиль, и даже у причала.
В кубрике по зрелому рассмотрению собрались, кроме Николя и самого Себастьяна, все четверо остальных. Черный Сол, близнецы Жиль и Ришар и даже Лезѝ. Вот уж кого не ожидал так не ожидал!
Лези у Николя заместо любовницы, ударной силы и дополнительной головы одновременно. Девка страшна как грех Господень (одни только раскосые глаза чего стоят, а уж стрижка под мальчика и вовсе фффу!), но любого из ячейки за секунду наземь опрокинет, а еще башковита как никто. Даже сам Николя любой ее совет внимательно слушает, и перебивать боится. И вообще, они с заглавным все больше наедине шушукаются. Себастьян впервые видел, чтобы Лези участвовала в сходке.
− Ну, все в сборе, − удовлетворительно сказал заглавный, глядя в кубрик с палубы. − Сейчас еще кое-кто пожалует, и начнем. Дело вижу.
Если Николя говорит «дело вижу» − значит действительно нажива плывет. На что заглавный противный тип, но в хватке ему не откажешь. Да и Лези, вот, улыбается. Значит, уже все промеж собой обговорили, и таки в самом деле скоро барыш пойдет. Это хорошо. Пожалуй, с хорошей работы можно и еще полгодика здесь покантоваться, не бросать все нажитое… Впрочем, нажил-то Себастьян всего ничего, аж поминать смешно. Но все одно, прирос он, что ли, к этому городу. Хорошо ему здесь. Не телом и мошной, а душонкой своей вольной хорошо. Но то, что в родном Неаполе.
Через пару минут заглавный спустился в кубрик, и действительно не один. Пожаловал с ним человечек — на деле человечище. Кулем ввалился всей тушей в кубрик, аж лохань на воде качнулась. А уж как лицом повернулся… Себастьян стиснул зубы. Рустам-бабочка собственной персоной!
Отвратительный тип, из экипажа русейского фрегата, доплывшего на своих дурацких парусишках аж с Константинополя. Профессиональный домушник из района Борелѝ, к порту самого ближнего. Причем ладно бы толстощекий гад просто по аппартаментам да усадьбам шарил, так ведь еще, скотина, мокрый как море. Кто под руку невзначай на деле подвернется, ну там слуга какой проверить что вышел, или сам хозяин средь ночи отлить во двор направился, того сразу в расход. И прозвище у этой татарской рожи не просто так, а по оружию его. Ножик у Рустама хитрый есть, бабочкой порхает в сальных пальцах-колбасках русейской скотины. Раз порхнет — и труп, два порхнет — и уже пара мертвецов удивленно в небеса уставились. Плачет по мерзавцу виселица, ох плачет…
− Рустама представлять не буду, все знают, − начал Николя. − Наш русский друг, вы знаете, в Борели обитает. Совсем рукой подать. Так вот, заметил Рустам парочку прелюбопытную. Со мной перемолвился, говорит, немалые деньги при них.
− Что за парочка? − разом выпалили Жиль и Ришар. Никто, кроме Бабочки, и не подивился. На то и близнецы чтобы одни мысли вместе думать.
− Нормальная такая парочка, взять как раз вдать, − улыбнулся заглавный. − Рустамчик, миленький, расскажи что почем. Ребята, вишь, любопытничают.
Толстая морда русского расплылась в улыбке. Знает, гад, что без соизволения портовые в кварталы не сунутся. Вот только что ж он, губитель, сам эту парочку не оприходовал?
− Слушай меня, народ, − начал Бабочка со своим ужасным азиатским рычанием. − Позавчера видел миленьких, у ипподрома болтались. Смекнул, что не бедные, на Князя Тишины поставили. Да кто ж на эту клячу ставить будет, сразу вижу — лохи при монете. А вчера их снова заприметил, на сей раз у баронского клуба яхтенного. С распорядителем о чем-то шептались, да все в лодки пальцами тыкали. Приценивались, точно. Ну зуб даю, кошели с у них − с пола не поднимешь. Очень, очень вкусненькие, миленькие.
Толстяк жадно облизнулся.
− Так что ж сам-то не поработал? − разумно спросил старший из близнецов, Жиль. − У тебя с квартальными мастерами поди все завязано.
− А ты, сладкий, мои-то завязочки не трогай, пожалуйста − очень вежливо растянул морду в улыбке Бабочка. − Коль в Николя с Лези не нуждался, не разговаривал бы сейчас с ними. С ними, миленький, а не с тобой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
