Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То ли его усилия дали результат, то ли больше нечему было гореть, но вскоре пламя погасло.
Сбежались взволнованные взрослые, верещала, обсуждая произошедшее, малышня. Тут и там слышалось:
– Это Валерка, этот оболтус, её поджег! Валерка!Папа Саша, вслед за остальными жильцами дома выскочивший на крыльцо, расстегнул ремень и в исступлении принялся хлестать сына по спине, по ногам, всюду, куда попадал. Пара ударов пришлась по голове.
Валерка вырывался и орал, безуспешно пытаясь оправдаться:
– Не виноват я! Не виноват! Пусти меня, сука фашистская, пусти! – после его слов ремень замелькал ещё быстрее, ещё безжалостнее.
Попытавшейся вступиться за сына Марии тоже досталось ремнём, и неслабо.
Двор наблюдал за происходящим молча. Не вмешиваясь.
– Ты мне не папа! Я всегда знал, ты – не папа! – заявил Валерка, вытерев невольные слёзы и отдышавшись. – Ненавижу! Когда вырасту – зарублю! Топором! – и рванулся прочь, увидав, как отец угрожающе шагнул, снова вытягивая из штанов заправленный было в них ремень.
Валерка бежал, не разбирая дороги, туда – в неизвестность за дворовыми воротами. Туда, где пряталось таинственное «задидома». Бежал, задыхаясь от подступающих слёз и обиды, но не плакал. Сдерживался.Мимо медленно прогромыхал трамвай. Валерка ухватился за его железный приступок, запрыгнул на подножку и уселся на задней площадке. Прямо на металлической ступеньке.
Он ехал и думал, как ему теперь жить дальше.
К фашисту, называющему себя «отцом», возвращаться не хотелось, и он решил, что теперь будет жить один.
Было жалко маму и… обгоревшую соседскую девочку. Галочку…
Вспомнив о них, Валерка впервые всхлипнул и заплакал, нечаянно нарушив данную маме клятву никогда и никому не показывать своё горе. Правда, плакать он старался тихо, отвернувшись от нескольких случайных пассажиров. Чтобы не видели…
Трамвай ехал долго и, в конце концов, остановился на берегу моря. При виде открывшегося перед ним бескрайнего волнующегося пространства Валерка запаниковал и, не выдержав, всё же разрыдался, вместе со слезами выталкивая из себя боль и накопившуюся обиду. Но, не смотря на слёзы, боль и обида не уходили, плотно вцепившись, казалось бы, в самое его нутро. Только теперь Валерка почувствовал, как невыносимо болят обожженные руки, и саднит исхлёстанное ремнём тело.
На остановке какая-то толстая тётка с огромной кошёлкой с любопытством уставилась на чумазого заплаканного Валерку. Из тёткиной кошёлки торчала голова самого настоящего гуся. Гусь противно зашипел, и уставшему мальчику показалось, что толстая тётка шипит тоже – злобно и настырно. В унисон с гусем.
Обидевшийся Валерка мысленно обозвал и тётку, и гуся «дураками», отошёл в сторонку и уселся на обнажённые корни полузасохшей акации. Стоило ему устроиться на них поудобнее, как его тут же стало клонить в сон. Противиться этому состоянию не было никакой возможности. Валерка сполз с жёстких корней на холодный, но мягкий песок, и свернулся на нём клубочком. Ему снилось, что его осторожно берут на руки и настойчиво, раз за разом, задают какой-то очень серьёзный вопрос.
Интересовались Валеркиным именем и спрашивали, где он живёт, но что от него хотят – он понял не сразу.
Отвечать не хотелось, но беспокоящий его голос был очень настойчив.
– Я Валерик с улицы Полухина… Валерик с Полухина… Отдайте меня, пожалуйста, маме. Только маме! Маме из Полухина…Болел он долго и тяжело. Ему постоянно снился один и тот же сон, в котором кто-то сильный сначала держал его на руках, а потом по ошибке отдавал не маме, а злому хромому фашисту в стальной каске и с гусём на кожаном поводке, похожем на ремень. Гусь, натягивая поводок, упрямо рвался к Валерке и лаял, и вскоре Валерка догадался, что это вовсе не гусь, а замаскированная немецкая овчарка. Не знавшая что ещё можно предпринять, отчаявшаяся Мария постоянно спрашивала бредившего Валерика, чего он хочет. Тот отвечал одно и то же – просил принести ему погоны со звёздочками и топор.
* * *Во второй класс Валерка пошёл уже без мамы.
Последнее, что он запомнил о ней, были проводы на морвокзале.
Мама с огромным чемоданом подарков срочно уезжала в Ашхабад. К родственникам. Там кто-то женился или выходил замуж. А может, родился. Впрочем, не важно. Все знали, что её поездка была только предлогом.
Мария устала метаться между мужем и сыном, уговаривать, упрашивать, внушать, объяснять. Устав, она решила дать им возможность пожить какое-то время вместе. Без неё.
Валерка канючил, просил взять его с собой, но мама уже всё решила.
– Я тебе дыню привезу, Валерик.
– Здесь есть дыни. Не уезжай, мама…
– Они не такие, сынок. Здешние дыни – маленькие, круглые и совсем не ароматные. Наверное поэтому ты их и не ешь… А там они – длинные-предлинные и сладкие-пресладкие, словно медовые. Один ломтик съел и наелся. А через какое-то время опять хочется. Руки сами тянутся ещё взять…
Мама так вкусно всё это рассказывала, что Валерка, на дух не переваривавший местные дыни, заинтересовался.
– Тогда привези… Две. Или лучше три.
Он даже знал, кому подарит третью. Но две, две – съест сам!
После того как объявили посадку, Мария, по очереди отведя мужа, а затем сына в сторону, ещё раз проговорила им заготовленные бессонной ночью слова:
– Меня не будет, а вы берегите друг друга. Не ссорьтесь и не ругайтесь… Пожалейте меня ради бога… Вы же родные люди… Сделайте так, чтобы я уехала с легким сердцем. Пожалуйста.
И один, и второй, совершенно смущённые, пообещали ей жить в мире.Паром медленно отходил от берега.
Валерка, поколебавшись, шагнул к отцу и просунул ладошку в его руку. Тот вздрогнул, словно его ударило током, но тут же легко подхватил сына и посадил его на плечи.
Мария это видела. В числе других отъезжающих она, красивая и улыбающаяся, долго махала им с палубы. Прощалась.
Палуба была высоко и никто не видел, что на самом деле Валеркина мама плачет, в который раз нарушая обещание-клятву, когда-то данную сыну. Плачет, и не может остановиться, ощущая, как вместе со слезами из её души навсегда уходят боль, страхи и то неимоверное напряжение, с которыми она жила несколько последних лет.
Мария чувствовала, что теперь у них, у отца и сына, всё будет хорошо.
Знать бы им тогда, что назад она уже никогда не вернётся…На календаре значилось третье октября тысяча девятьсот сорок восьмого года.
Через три дня одно из самых страшных в истории человечества землетрясений унесло жизни ста шестидесяти тысяч человек. За несколько секунд старый город был разрушен, и стены его глиняных и саманных домов взметнулось в воздух страшным пылевым облаком. Сотни тысяч жителей Ашхабада в один миг потеряли своих близких.
Папа Саша в одночасье стал вдовцом, а маленький Валерка – сиротой.
От мамы в их памяти осталась её отчаянная просьба: «Меня не будет, а вы берегите друг друга…»
Похоже, что кто-то там, наверху, услышал эту просьбу и исполнил. Исполнил буквально.
Азербайджанская ССР, г. Баку. Начало шестидесятыхПрошли годы.
Мужчины научились жить вместе, исполнив данное любимой женщине обещание.
Её портрет висел на стене на самом видном месте.
С окаймлённой аккуратной стальной рамкой фотографии, спрятанной под бликовавшим на солнце стеклом, куда-то поверх их голов смотрела улыбающаяся Мария. По утрам просыпающееся солнышко играло на её устах легкомысленными зайчиками.
Каждое их утро начиналось с её улыбки.
Папа Саша так никогда больше и не женился. Он работал на износ, поставив целью своей жизни – дать сыну хорошее образование и выпустить в жизнь достойным человеком.По воскресеньям, с самого утра, отец оставлял Валерку и уходил навестить престарелую мать. Иногда он задерживался там до утра.
Подросший Валерка учился в институте и считал себя совершенно взрослым и уже состоявшимся мужчиной. Через полчаса после ухода отца он закрывал ставни и занавешивал окна. После этого в комнату, «незаметно» для остальных жильцов, юркала замужняя соседка – знойная легкомысленная женщина.
В тот день отец почему-то вернулся с полдороги и застал воркующих голубков. То ли ему кто-то нажаловался, то ли он и в самом деле что-то забыл, – Валерка так никогда и не узнал.
Отец рванул дверь с такой силой, что удерживавший её створки хлипкий крючок разогнулся. Валеркин родитель стоял в дверном проёме злой, оскорблённый, с подрагивающим подбородком. Пауза перед предстоящей расправой явно затягивалась. Наверное затем, чтобы женщина смогла одеться и уйти.
Та, похватав одежду, незаметно удалилась.
Отец хлопнул ей вслед дверью и схватился за пояс, судорожно расстёгивая его некстати заевшую пряжку.
– Что за блядство? – с досадой отметил он то ли в адрес пряжки, то ли по поводу увиденного и, оглянувшись на портрет, осёкся. – Хотя бы в память о матери постеснялся здесь притон устраивать…
- Образование и распад СССР - Яков Радомысльский - Историческая проза
- Образование и распад Союза Советских Социалистических республик - Яков Радомысльский - Историческая проза
- Судьба на роду начертана - Владимир Волкович - Историческая проза
- Ян Собеский - Юзеф Крашевский - Историческая проза
- Сквозь три строя - Ривка Рабинович - Историческая проза
- Суперчисла: тройка, семёрка, туз - Никита Ишков - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза
- Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров - Маргарет Барнс - Историческая проза
- Заколдованная Русь. Древняя страна магов - Валерий Воронин - Историческая проза