Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что случилось, Хаим?
— Гитл и Хани убили немцы, Я с Мойшиком убежал.
— Дева Мария! — Ванда поставила ружье на пол и взяла из рук Хаима дрожащего от холода ребенка.
— Бедный Мойшик! Ну, иди к тете Ванде, не бойся. Ты ведь меня помнишь?
Мойшик кивнул и заплакал.
— А где Чеслав? — спросил Хаим, тяжело усаживаясь на лавку.
— Два дня назад ушел в деревню, — ответила Ванда, закутывая ребенка одеялом, — и до сих пор нет. Думаю, сегодня вернется. Что ему там делать так долго?
Но лесничий Чеслав не вернулся. Его застрелил пьяный полицай. Застрелил просто так, вспомнив старую, казалось бы, давно забытую обиду.
Ванда выкопала в хлеву яму, прикрыла ее досками, забросала навозом, и под его защитой Хаим с Мойшиком провели три долгих года. Патрули несколько раз забредали на хутор, но Ванда всегда держала наготове самогонку, а копаться в навозе захмелевшим полицаям не хотелось.
Горе и голод сближают людей сильнее, чем достаток и радость. После того, как Красная армия выбила немцев из Польши, Хаим женился на Ванде и переехал с ней и Мойшиком в Варшаву. Спустя год у них родился сын, Вацлав.
Хуже-лучше, Хаим и Ванда прожили в столице немало лет. Когда антисемитские речи безумного Гомулки сделали существование евреев на польской земле невозможным, пришлось собираться в дальние края. Семья разделилась: Моше, уже юноша, отправился на Святую Землю, Хаим вместе с женой-полькой и сыном уехали в Нью-Йорк.
Прошли годы. Моше отслужил в армии, был ранен во время Шестидневной войны, окончил университет, вернулся к вере предков, женился на религиозной девушке, поднял трех сыновей и двух дочек. Хаим преуспел в стране неограниченных возможностей: под старость он владел сетью бензоколонок, и нищая жизнь в маленьком польском местечка стала казаться ему придуманной, вычитанной в старой книжке. С Вандой он никогда не ссорился, она была ему хорошей женой, а Вацлав, управляющий бензоколонками, почтительным сыном.
Связь с отцом Моше поддерживал в основном по телефону. Несколько раз он приезжал в Нью-Йорк, показать дедушке внуков, а внукам Америку. Его отношения с Вацлавом не сложились, нет, они не враждовали и не ругались, внешне все выглядело весьма корректно, но ни тепла, ни родственной близости так и не возникло.
На похороны Ванды Моше не приехал, ограничился телеграммой с соболезнованием и телефонным звонком. Годы, проведенные в яме, почти изгладились из его памяти. Он смутно помнил холодные ночи, помнил, как Ванда приносила им чугунок с углями, и отец накрывал его одеялом вместе с чугунком. Голове становилось нестерпимо жарко, а ноги по-прежнему терзал мороз. И вонь… навозная вонь, казалось, навсегда впиталась в его кожу. Моше не жалел денег на дорогие одеколоны, и, хоть по еврейскому закону мужчинам не подобает благоухать, подобно женщинам, этот параграф он не выполнял.
Когда жарким январским полуднем в телефонной трубке раздался голос Вацлава, Моше не удивился. Он давно ждал этого звонка и был готов к неизбежному.
— Отец умирает, — прямо объявил Вацлав. — Врачи сказали — остались считанные часы. Приезжай.
Моше не успел, Вацлав позвонил слишком поздно. Когда же Моше попросил отвезти его в морг, взглянуть на отца, Вацлав возразил:
— У нас так не принято. Через два дня, на похоронах, ты его увидишь. Так будет лучше. Для тебя. Ты даже не представляешь, как обезобразила отца болезнь. А в морге его приведут в прежний вид.
— Что значит — приведут? — не понял Моше.
— У них есть специальные косметические средства, — пояснил Вацлав. — Ведь мертвые не чувствуют боли. Я оставил им старую фотографию отца, и они сделают так, чтобы все стало по-прежнему.
— Зачем? — удивился Моше. — И для чего ждать два дня?
— У отца была большая компания, много служащих. На похороны соберутся сотни людей. Придут отдать последнюю дань уважения. Поэтому он должен выглядеть достойно. Так у нас принято.
— Понятно. А вот у нас принято хоронить как можно быстрее, и не показывать покойника тем, кто пришел проститься.
— Ну, — развел руками Вацлав, — в каждой стране свои обычаи и обряды.
— Послушай, — вдруг сообразил Моше, — а на каком кладбище будут хоронить отца?
— Что значит — на каком? — пришла очередь удивляться Вацлаву. — Его положат рядом с женой, моей мамой. Разве может быть иначе?!
— А-а… — закашлялся Моше, — разве она лежит на еврейском кладбище?
— Конечно, нет! Она похоронена на общем, христианском.
— Но отец — еврей, и должен лежать на еврейском.
— Кому должен? — нахмурился Вацлав. — Он давно расплатился со всеми долгами. Если он кому и должен, то моей матери, которая спасла его от рук нацистов. И тебя, кстати, тоже.
— Верно, — согласился Моше. — Я всегда помню, кому обязан жизнью. Портрет твоей мамы висит у меня в гостиной на самом почетном месте. Я детям о ней рассказал, и надеюсь, внукам тоже доведется. Но все-таки…
— Давай вернемся к этой теме чуть позже, — перебил его Вацлав. — Нас ждет нотариус.
— Нотариус? Для чего?
— Отец оставил завещание, и нотариус обязан нас с ним познакомить.
— Но почему сейчас? Разве нельзя подождать, хотя бы до окончания похорон?
— Так у нас принято. С завещанием не тянут. Мало ли что там написано. Вдруг окажется, что отец оставил все имущество еврейскому благотворительному фонду или христианской Армии спасения, и мы не имеем права пользоваться доходами от его предприятий даже один день.
В большом холле солидного офиса Моше увидел в зеркале себя рядом с Вацлавом. Все-таки они походили друг на друга. И хоть тонкие черты лица Вацлава напоминали рыжеволосую красавицу-мать, но кряжистая фигура и манера двигаться — явное наследство отца — были у них с Моше одинаковыми.
В завещании не оказалось ни слова о благотворительных фондах или Армии спасения. Две трети состоянии отец передал Вацлаву и одну треть — Моше.
«Справедливо, — подумал Моше. — Ведь Вацлав вместе с отцом создавал эту сеть бензоколонок, управлял ею, вкладывал силы и душу. А я… я был занят своими делами за много тысяч километров отсюда. Даже звонил всего раз в три-четыре месяца».
— Ты знаешь, во сколько оценивается твоя доля наследства? — спросил Вацлав, кода они, выйдя из кабинета нотариуса, медленно спускались по заснеженной лестнице.
— Понятия не имею. Наверное, несколько сот тысяч долларов, — осторожно предположил Моше.
— Сот тысяч, — усмехнулся Вацлав. — Когда у тебя рейс обратно?
— Через десять дней, — ответил Моше. — Отсижу семь дней траура и домой.
— Ты ведь туристским классом прилетел? — продолжал расспросы Вацлав.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Ведьмы. Салем, 1692 - Стейси Шифф - Историческая проза / Ужасы и Мистика
- Рыцарь Слова - Терри Брукс - Ужасы и Мистика
- Английский язык со Стивеном Кингом "Земляничная весна" - Stephen King - Ужасы и Мистика
- Тьма придет за тобой - Татьяна Осипова - Ужасы и Мистика
- 1408 - Стивен Кинг - Ужасы и Мистика
- Человек в черном костюме - Кинг Стивен - Ужасы и Мистика
- Происхождение - Дж. А. Конрат - Ужасы и Мистика
- Происхождение (ЛП) - Конрат Дж. А. - Ужасы и Мистика
- Колыбельная - Чак Паланик - Ужасы и Мистика
- К Хэллоуину. Лифт: кошелёк или смерть - Christy Cher - Триллер / Ужасы и Мистика