Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Загниет рана-то, – сказал матери Прохор.
Она заревела:
– Погубили нехристи молодшенького! Погубили!
Кондратий взял траву у старой Окинь, оттолкнул жену, развязал тряпицу на шее Ивашки и велел Усте промыть рану водой.
Прохор опоясался мечом, снял со стены большой лук и вышел из избы. День еще, солнышко светит, а все одно боязно. На Гридю какая надежда! Спит, поди, в елушках, неторопь.
Прохор спустился в лог, перебрел речку. Лошади лежали на траве, как неживые. Он прошел мимо, ни одна и башку не подняла – сморила жара лошадей. Вот и засека. Прохор негромко свистнул.
Из ельника выполз Гридя, приставил ему к брюху рогатину и заорал:
– Живота или смерти?
– Не балуй.
Гридя убрал рогатину и стал жаловаться, что замаяли его мухи и спасу от них нет.
– Пить-то принес? – спросил он Прохора.
– Принес.
В нагревшемся за день ельнике душно, жарко, зато шаманская тропа как на ладони – мышь пробежит, и ту увидишь.
– Слышь, Проша!
– Ну!
– Пошто мы от оштяков Юргана стерегемся?
– Ивашка к ним в кумирницу лазил.
– Вот дурья башка! Ушкуем его тятька прозвал. Ушкуй и есть, чистый разбойник! Спалят нас оштяки.
– Нишкни! Тятька идет!
Кондратий шагал не один, Пера был с ним. Они остановились за елушником, на шаманской тропе, и стали оглядываться. «Нас смекают», – догадался Прохор и вылез к ним на тропу.
– Гридю домой посылай, – сказал Кондратий Прохору. – Тут он?
– Тутока, тятя! – отозвался Гридя, вылезая из елушника.
Увидев лохматого караульщика, босого, в тяжелой железной кольчуге, Пера засмеялся.
– Разобрало тебя, нехристя, – заругался Гридя. – Вырос больше сохатого и ржешь!
Кондратий отправил его домой и наказал – ворота держать на крепком запоре.
Ушел Гридя, ушли послы. Прохор остался один, поглядел на высокое еще солнце и полез в елушник. Лежал в теплом елушнике, думал, что до юргановых юрт версты полторы, будто и рядом, а сверни с шаманской тропы – ступишь шаг и погибнешь. Лес сырой, дремучий, лога крутые, глубокие. Старый Сюзь зовет это место урочищем лешего, ворса-морта, по-ихнему. А тятька не взял ни меча, ни рогатины. Видно, Пера отговорил. Да и то сказать – в гости с мечом или рогатиной не ходят…
Морит от жары, глаза слипаются. Прохор кусал руку, чтобы не уснуть ненароком, тряс головой. Жарко, дремотно. Палит солнце, выжимает серу из елушника, к дождю такое тепло, к петровским грозам. От елушек шаманская тропа бежит саженей десять посреди берез. Прохор стал считать белоногих. Учил его счету тятька, еще на Устюжине, когда за великим князем жили. Много лет прошло, а Прохор не забыл. Посадил на землю удельный князь Юрий своего холопа Епишку. Набежали княжеские доводчики. Скот, кричат тятьке, твой, изба твоя, а земля по грамоте княжеская, он ей господарь и володетель…
Показалось Прохору, будто птица мелькнула. Придавил он локтями траву, поднял лук и стал вглядываться. Притаился кто-то за березой, стоит. «Пока на тропу не выйдет, стрелять не стану, – решил Прохор и ахнул: – Господи, девка!»
В красной рубахе, без платка, шла по тропе к нему черноволосая юрганка. Вот беда-то! И показаться нельзя и пропустить боязно. Он покачал елушки – может, испугается, убежит. Но черноволосая не испугалась, сказала «пайся» и протянула в его сторону кувшинчик. Он понял: здоровается с ним черноволосая, надо вылезать, все едино заметила.
Прохор вышел к ней на тропу.
– Ну, чего ты! Беспонятная…
Она улыбнулась ему и затараторила. Он стоял перед ней, грузный и большой, как медведь, слушал, но разобрать ничего не мог:
– Эх ты, травинка! Заблудилась, натьто.
Она совала ему в руки глиняный кувшинчик.
– Ивашка! Рума Ивашка…
Понял Прохор, взял у нее кувшинчик и хотел погладить черноволосую. Но она убежала.
Вечереть начало, почернели елки, холодная сырость выползла из логов. Вернулся Кондратий с подарками. Прохор рассказал ему про черноволосую юрганку и показал кувшинчик с томленой травой.
Кондратий подержал глиняный кувшинчик в руках, отдал его Прохору и сказал:
– Майта, дочка Юргана была.
Они выбрались из елушника и пошли рядом. Прохор не расспрашивал отца, ждал – все одно не удержится тятька, расскажет.
Перешли речку по жердям. Кондратий сел на срубленную осину.
– Посидим, Проша, поглядим на зарю закатную. Отдарил меня князь, как водится, по-соседски. Но слова его подарка лучше. Много, говорит, серебра – мало друзей. Так плохо. Мало серебра – много друзей. Так хорошо. Запомни мое слово, Прохор, нам с юрганами нечего делить. Они люди, и мы люди. Боги у нас разные, а жизнь одна. Станем друг другу пакостить – не выживем! Лес задавит, голод убьет… А Майту я знаю, ветер-девка и добрая, из юргановской породы.
Отец встал, пошел в гору, кворотам. Прохор шел за ним и думал: не зря, видно, говорится, что дитятко криво, да родителям мило. Уж нашто Ивашка разбойник, сколь от него хлопот и горя натерпелись, а тятька жалеет. Думку держал, хотел его на юрганке черноволосой женить. Этакова-то ушкуя на травинке.
Они долго стучали в закрытыеворота. Гридя не отзывался.
– Уснул, леший! Лезь, подсажу.
Прохор поглядел на бревенчатый заплот в две сажени, поставил кувшинчик в траву, поплевал на руки. Но лезть ему не пришлось. Гридя подошел, открылворота.
Татьяна сидела одна в избе, шептала над сыном:
– … Красная девица бьет, обороняет, боль отлучает и бросает на мхи, на болота…
– Устя где? – спросил Кондратий жену.
Она не поняла или не услышала, ответила невпопад, про Ивашку.
– С Параськой она, – сказал Гридя. – Кожи они мнут на ручье, за конюшней.
Кондратий взял у Прохора оштяцкий кувшинчик, налил в кружку черный настой из весенней травы.
– Помоги, мать.
Она не стала расспрашивать, кто траву томил, видно, поумнела от горя, напоила Ивашку оштяцкой травой, обняла мужа и заревела.
Кондратий гладил ее по спине и уговаривал:
– Не реви, бог милостив! Встанет Ивашка на ноги.
Ночь выдалась ветренная, с дождем. Пришлось опустить волоки на окна и притворить дверь. Прохор не ушел с Гридей спать на овин, остался в избе, лег с отцом на полу. Да так и не уснул всю ночь: в избе духота смертная, а на воле леший разыгрался, бьется о стены, на крыше с лешачихой пляшет. Прохор и молитвой пугал бесноватого, и Татьянину икону ставил к дверям. Еле утра дождался.
Татьяна спала сидя, на лавке. Ивашка негромко стонал.
Прохор наклонился над ним – темно, лица не видать, но вроде ожил парень, дышит спокойно, не бормочет, не мечется. Напоил его Прохор, разбудил мать и пошел к лошадям. Застоялись они в конюшне, пора на волю. С юрганами мир и согласие, бояться нечего.
- Лесные Всадники - Андрей Ромашов - Исторические приключения
- Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) - Джеймс Купер - Исторические приключения
- Слуги Государевы - Алексей Шкваров - Исторические приключения
- Сарматы. Победы наших предков - Сергей Нуртазин - Исторические приключения
- Иоанн Мучитель - Валерий Елманов - Исторические приключения
- Не ходите, дети... - Сергей Удалин - Исторические приключения
- Люди золота - Дмитрий Могилевцев - Исторические приключения
- Купец из будущего - Дмитрий Чайка - Исторические приключения / Попаданцы
- 1913. Что я на самом деле хотел сказать - Флориан Иллиес - Биографии и Мемуары / Исторические приключения / Культурология / Прочее / Публицистика
- Золотой лев - Уилбур Смит - Исторические приключения