Раскроем главный его секрет: завтрашний старик убивал одиноких знаменосцев. Он их выискивал‚ он их вынюхивал‚ он к ним выскакивал из засад-убежищ‚ чтобы настичь и покарать. За ними‚ за одинокими‚ могут увязаться проходимцы‚ возомнившие о себе слабоумные‚ которые ищут любое незаплеванное еще знамя – соблазн для ведущих и соблазн для ведомых‚ чтобы повести за собой восторженные толпы. Он был завтрашний старик‚ этот старик‚ и он выскакивал из опоганенного будущего‚ он мстил сегодняшним за завтрашнее‚ искал‚ находил и убивал одиноких знаменосцев. В первую очередь одиноких знаменосцев. Которые опаснее всего!

Брел по травяному склону пиджак-человек с орденскими планками‚ судорожно суетился под подкладкой в поисках самого себя:

– Покатилло не видали? Покатилло не встречали? Шырк! – и в траву. Шмыг! – и в листву. А кто-то‚ может‚ поднял. Кто-то спрятал. В хозяйстве пригодится.

– Покатилло‚ – подпугивали на всякий случай. – Шел бы ты мимо‚ Покатилло‚ глаз не застил.

– Я не Покатилло‚ – с надрывом сказал Покатилло. – Покатилло из штанов выпал. Я теперь Рабинович.

И заплакал. Слезу по щеке размазал. Штаны рванул в отчаянии‚ расширяя дыру:

– Все выпадали. Все сами выскакивали. Один этот держится – не прогнать...

– Как же я выпаду? – сказал Рабинович из прорехи. – Как же я выпаду‚ как? Кто тогда в штанах останется‚ ой‚ не смешите меня‚ кто?

Дрогнула скамейка.

Что-то уселось во мраке‚ на дальнем ее конце‚ через пару метров или пару бульваров. Дышит тяжело‚ с перебоями‚ сопит‚ отдувается тюленем‚ упрямо лезет по скамейке‚ студенисто переливаясь в незаполненной форме. Вот так они подбирались к заповедному его пространству‚ – так‚ только так! – чтобы загадить прелестный уголок на карте‚ много зеленого‚ извилисто-синего‚ брызгами голубого‚ а оно трепетало в ожидании‚ беспомощно распластанное‚ навечно привязанное к бумаге. И не защитишь‚ не спасешь‚ не растопыришь руки‚ уберегая от напасти: у них уже припасены бипланы‚ у них дирижабли‚ у них тракторостроение на подъеме. Где ты теперь‚ замордованное мое пространство? Что они сделали с тобой?..

– Пора‚ – сказал старик и легко подпрыгнул. – Эта ночь последняя.

Они не ответили.

– Выходим из окружения‚ – сказал. – Сегодня или никогда.

На Гоголевском это было‚ на выходе с Гоголевского: первые шаги по кольцу‚ конца у которого нет.

Он шел первым‚ завтрашний старик‚ сторожко и с опаской: сучок не хрустнет‚ камушек не простучит‚ шел – пластался по стволам‚ разведывал дорогу‚ выглядывал приметы‚ наслаждался движением‚ сноровкой‚ риском.

Следом поспешал вчерашний старик‚ мягким‚ округлым колобком‚ чтобы не отстать ненароком‚ не потеряться в потемках‚ и всё улыбался чему-то‚ всё щурился‚ угадывал на слух тайные шелесты невидных знамен.

Подпрыгивал на деревяшке старик сегодняшний с упрямо зажмуренными глазами. Зудела кожа под знаменем-компрессом. Натирал культю протез. Пот не просыхал на лбу.

Время у нас такое. Судьба такая. Эпоха.

Невидимые знаменосцы уныло бредут позади.

И гениальный топтун по кличке Волчара привычно шагнул следом.

ГОГОЛЕВСКИЙ – НИКИТСКИЙ – ТВЕРСКОЙ

По Гоголевскому бульвару‚ по верхнему‚ травой поросшему склону‚ потайной партизанской тропой уходили три старика.

Мало кто знает‚ мало кто пробовал‚ мало кому дано пройти до конца‚ но если невмоготу‚ если невтерпеж‚ и кровь густеет от ярости‚ и боль тупая в затылке‚ и сердце прихватило в горсть: иди‚ и ты найдешь‚ иди‚ и ты пройдешь‚ иди – чего встал? – из лабиринта один выход – в другой лабиринт.

Липы затихшие.

Желтизна провисшая.

Лист под ногой шуршащий.

Вкрадчивый холодок с неслышной реки.

На Гоголевском это было‚ на милом‚ теплом от прикосновений Гоголевском‚ а казалось‚ в лихолетье‚ в междуцарствие с двоевластием‚ а похоже в татарчину да в неметчину‚ будто дреговичи‚ кривичи‚ вятичи в брянских лесах‚ в половецкой степи‚ где носится в воздухе вечно дозорное‚ привычно каждодневное‚ от недоверия‚ неприятия‚ пугливой ненависти: "Стой! Кто идет?" И – "Ни с места!" И – "Стрелять буду!" А там шорох наплечного ремня‚ вкрадчивый чмок затвора‚ треск ореха – одиночного выстрела.

На Гоголевском это было‚ в сумерках на Гоголевском: три зыбкие тени.

– Три не три‚ – сообщил Волчара‚ гениальный топтун-самоучка‚ с ленцой поспешая следом‚ – а со мной всегда больше. Вот я вам историю расскажу‚ чтобы путь скоротать. Опыт передать. Квалификацию повысить.

И все приготовились слушать. Любящая жена-домоседка. Старательные детки-отличники. Старики на скамейках.

– Что-нибудь про любовь‚ – попросили кокетливо.

– Можно и про любовь.

И отсморкался‚ как отстрелялся‚ в кусты.

– Вызвали меня по тревоге‚ дали девицу в напарники. Это‚ говорю‚ что еще за фифа за такая? А они: "Это она снаружи фифа. А внутри майор". Я‚ говорю‚ больше люблю наоборот: когда снаружи майор‚ а разденешь ее – фифа. "Чего вы любите‚ – говорит она‚ – то позабудьте. Раздевать будете по команде". И мы пошли на задание.

– Мой Лёлик‚ – доложила жена-домоседка‚ – всех шпионов почти обезвредил. Новых не поспевают завозить.

– Наш папа‚ – доложили детки-отличники‚ – пример для подрастающего поколения. Он нам диверсанта обещал подарить‚ в школьный живой уголок‚ и мы засушим его на память.

Охнули бульвары‚ ахнули и ухнули‚ чмокнули напоследок‚ будто рассолом запили:

– Если враг не сдается‚ его уничтожают. Если сдается, уничтожают‚ но не сразу. Если он не враг, реабилитируют посмертно.

Три старика убегали во мрак: ходко‚ шустро‚ неуклонно.

– Продолжаю‚ – сообщил Волчара‚ переждав восторги. – Взяли мы след‚ повели клиента на поводке. Он впереди‚ мы с фифой следом. Вышел клиент в парк‚ сел на скамейку‚ а там другой сидит – ждет. И разговор пошел из бороды в бороду: "Самиздат – подписант – права человека..." Фифа на это пыхнула‚ дугой выгнулась‚ позицию приняла: стрельба лежа. "Расстегивай!" Я расстегиваю. "Развязывай!" Я развязываю. "Стаскивай!" Я стаскиваю. "Дальше!" – а дальше и нечего: майор в собственном соку. "Поехали! Для отвода глаз". Извините‚ говорю‚ моральный кодекс имею: с чужими ни-ни‚ да и вы‚ вроде‚ девушка. "Я не девушка‚ я майор. Меня можно". Ну‚ поехали – поперек кодекса. Клиенты беседуют‚ я еду‚ фифа на связь выходит. Клиенты спорят‚ я на рысь перехожу‚ фифа в эфир передает: "Сахаров – Солженицын – Чехословакия..." Наговорились‚ замолкли‚ и я следом: лежу – остываю. "Молодец. В самый раз. Благодарю за службу". Рад‚ говорю‚ стараться. Прикажете – сделаем. Тут они опять за свое: "Вызов – виза – отказ – историческая родина..." Фифа пыхнула‚ колесом прогнулась‚ позицию приняла: стрельба с колена. "Поехали!" Не могу‚ говорю. Время требуется. Для перезарядки. "Встать!" – не встаю. "Смирна!" – лежу. Всю конспирацию ей порушил. А наутро меня к начальству: "Выбирай. В отставку или под наркоз". А в отставку мне как? Мне в отставку никак. У меня ремонт на носу‚ покраска с циклевкой. Пошел под наркоз. Просыпаюсь: "Распишись‚ – говорят. – Ты у нас теперь материально ответственное лицо. Цена тебе самому три копейки‚ а штуке твоей тысячи долларов. Электрическая‚ телескопическая‚ с кривошипно-шатунным механизмом. Сколько надо‚ столько и может". И еще сказали: "Имущество казенное. На жену не тратить. Для дела дано‚ не для баловства".

– А как же тогда?.. – спросили потрясенные бульвары.

– А никак же‚ – с гордостью ответила жена-домоседка. – Для дела дано, не для баловства.

Старики ссыпались вниз по склону‚ выскочили на детскую площадку‚ где песочница с качелями‚ вломились в открытую дверцу расписного домика с оконцами.

– Тут‚ – прохрипел в азарте завтрашний старик. – Обождите меня тут! Кто куда‚ а я в разведку.

И прыгнул в кусты головой вперед. И растворился беззвучно‚ не долетев до земли.

Два старика уселись на полу‚ каждый у своего окна. Было‚ вроде бы‚ неплохо‚ уютно и покойно‚ только чуть попахивало из углов детской мочой. И в благостной тишине расслабления‚ на смену толчкам крови и ветру в ушах‚ проклюнулся старческий голосок‚ гнусаво и фальшиво‚ и затянул непозабытый куплет‚ что протер когда-то до дыр дряблую его извилину:

– Споем да мы‚ товарищи‚ да пе-синю...

Набежали стадом туристы‚ встали‚ окружили вожака-тонконожку‚ захлопали ресницами‚ перебирали в нетерпении башмаками-копытцами на бездумную россыпь горошин:

– Внимание! Первый бульвар – Гоголевский. Справа дом‚ где бывал Тургенев. Охраняется государством. Слева особняк‚ где гостил Пушкин. Тоже охраняется. Посредине домик со стариками. Один умер‚ другой не родился‚ третий всегда на месте. Вопросы будут?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 41

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Не прошло и жизни - Феликс Кандель бесплатно.

Похожие на Не прошло и жизни - Феликс Кандель книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Слово за слово - Феликс Кандель - Современная проза
Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович - Современная проза
Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
Выскочивший из круга - Сергей Юрский - Современная проза
Догадки (сборник) - Вячеслав Пьецух - Современная проза
Жена декабриста - Марина Аромштан - Современная проза
Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков - Современная проза
«Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза
Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков - Мэри Шеффер - Современная проза

Оставить комментарий