Форма входа
Читем онлайн Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров - Юлия Яковлева
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
А были и другие. По-настоящему высокого полета. С именем, титулом, состоянием. Такие не бросались в глаза, не посещали балетоманские ужины. Они «жили с танцовщицей». С ней была «вторая семья», нередко единственная, иногда – даже и законная.
У этих мужчин было влияние, в том числе и государственное. Направить его в нужную сторону было возможно через посредство балетной любовницы-супруги. Нужен пост? Концессия? Подряд? Чин? Орден? Титул? Место? Необходимо, наконец, встретиться с нужным человеком в обход субординаций и приемных? Ей давали взятку – и ночная кукушка показывала, что способна перекуковать любую дневную. А заодно – и продемонстрировать практическую хватку. То, что кордебалетная артистка Екатерина Числова, пассия великого князя Николая Николаевича, еще и «немножко шила», было знанием, необходимым для любого карьерного человека. Шире и ярче всех развернулась Матильда Кшесинская. По словам Теляковского, «нравственно нахальная», демонстрировавшая умение жить одновременно с двумя великими князьями.
Именно из их гостиных расползалась та гниль, которую не могли простить балету до самого 1917 года.
Кшесинская, конечно, была вершиной жанра. Она не только добилась увольнения неугодного ей директора Императорских театров (князя Сергея Волконского). Она не только брала взятки, торговала титулами и играла на бирже. В 1920-е, когда все уже было кончено, Аким Волынский назовет ее «Феей Оленьего парка». Совсем как мадам Помпадур, Кшесинская отдавала эротические услуги на аутсорсинг: приглашала на свои вечера молодых хорошеньких танцовщиц и пожилых богатых спонсоров. Тамара Карсавина, которая к приглашению получила от Кшесинской еще и отрез на платье лилового оттенка, обо всем этом в мемуарах пишет обтекаемо, как положено сестре философа Карсавина и супруге английского посла, но достаточно ясно.
Разумеется, всех этих мужчин с положением страшно заботила конфиденциальность. Но попробуйте удержать что-либо в тайне, если в театре служат в основном дамы. Слухи обрастали вымыслом. Будоражили петербургские столовые и гостиные. Висели коромыслом в студенческих комнатках. Просачивались на мещанские кухни.
Что бы ни показывали на сцене петербургского балета, все заранее знали, что там не ноги, а «ножки».
Революционные толпы, которые внимали речи Ленина с балкона особняка Кшесинской, о том, кто она такая, были осведомлены. А балета не видели ни разу. Им и ни к чему было. Они его уже ненавидели.
5. Власть женщин
В июле 1856 года в «Морском сборнике» была опубликована статья хирурга Пирогова «Вопросы жизни». Она, как вспоминал современник, «произвела громадное впечатление на всю читающую русскую публику и имела последствия неисчислимые». Именно с этой статьи пошла традиция «вопросов» в русской публицистике: «женского вопроса», «детского вопроса» и так далее.
Если говорить коротко, статья Пирогова – об уважении к детям и, шире, к человеческой личности вне сословной системы, о праве на достоинство и обязанности жить осмысленной жизнью. Формулировки знаменитого хирурга кратки, просты, ясны. Тем глубже и сильнее был произведенный ими эффект. «Женский вопрос, возникший у нас во второй половине 50-х годов, не только сразу получил в России право гражданства в обществе и литературе, но стал модным со времени появления в свете статьи Пирогова», – вспоминала активная участница движения за права женщин Н. А. Белозерская[14].
Совсем скоро в России дохнуло оттепелью. «После севастопольской войны начиналось у нас чудесное светлое время», – писал в воспоминаниях критик В. В. Стасов[15]. «После севастопольской войны», конечно, означало «после смерти Николая Первого».
Воодушевляли русских активисток и новости, приходившие из Соединенных Штатов. Оглядываться на молодую Америку было принято: в ней видели поучительное сходство с Россией. По крайней мере с той Россией, в которой хотелось жить. Женское движение в России быстро набрало силу и обрело симпатии и сочувствие либеральной части общества.
«Каждый день, когда молодая жена моего брата возвращалась с педагогических курсов, на которых слушала лекции, она сообщала нам что-нибудь новое об оживлении, господствовавшем там. Там шли горячие толки об открытии для женщин особых университетов и медицинских курсов; устраивались лекции и собеседования о школах и о различных методах образования, и тысячи женщин принимали в них горячее участие, обсуждая разные вопросы в своих кружках. Появились общества переводчиц, издательниц, переплетчиц и типографщиц, в которых женщины, съезжавшиеся в Петербург и готовые взяться за всякий труд, лишь бы добиться возможности получить высшее образование, могли бы получить занятие. Словом, в этих женских кругах пульс жизни бился сильно и часто представлял резкую противоположность тому, что я видел в других сферах», – вспоминал теоретик анархизма князь П. А. Кропоткин[16]. Здесь, на первых в России женских курсах, вскоре появились и первые русские революционерки-анархистки.
Противоположную точку зрения на «женский вопрос» вполне выразил великий князь Александр Михайлович: «Убежденный феминист мог бы порадоваться этому преобладанию слабого пола в русском революционном движении, однако биографы Шарлотты Корде нашли бы мало привлекательного в образах кровожадных русских старых дев, которые были скорее объектами для наблюдений Крафт-Эбинга или Фрейда, чем подлинными героинями. Тем не менее революционный хороший тон требовал от каждого уважающего себя либерала, чтобы он вставал при упоминании имени Веры Фигнер»[17].
Эту точку зрения по большей части разделял петербургский свет – главный заказчик и зритель балета. Как заметил тот же Кропоткин, «Александр II ненавидел ученых женщин»[18]. А вот балет и танцовщиц император очень даже любил.
Балет попал в нерв эпохи. С одной стороны, русские феминистки и феминисты должны были бы его приветствовать: танцовщицы, женщины с профессией, сами зарабатывали. Именно этого права и возможности для всех добивались активистки женского движения. Именно поэтому требовали уважения, например, к профессии актрисы.
С другой стороны, балет соединял все, против чего русский «женский вопрос» ставился.
Любовный быт, например. Балетные дамы находились как бы вне общественного положения. Они были открыты для внебрачных связей. Не проститутки, но и не супруги. Неудивительно, что многие обеспеченные мужчины в столице очень эту альтернативу ценили, а многие общественные деятели видели в балете этакий публичный дом, увенчанный двуглавым орлом.
Передовых женщин сами танцовщицы тоже не напоминали.
Они были скверно образованы, как и все воспитанники Театрального училища. Общеобразовательные предметы стояли в расписании, но велись кое-как. «После нескольких вопросов: сколько будет 5×5 или 7×7, на которые он отвечал невообразимую чушь, учитель попросту спрашивал, что он хочет – получить ли по рукам линейкой или остаться без обеда, и Мартынов обыкновенно выбирал первое, получал порцию ударов по рукам и отправлялся на свое место»[19].
Расписка в получении жалованья для многих была непростым ежемесячным испытанием. «Воспитанник Гусев написал: „четерентес платин“ вместо „четырнадцать с полтиной“, а воспитанница Галаева написала: „полютчеле Голове“ вместо „получила Галаева“»[20].
Их жаргон напоминал жаргон то ли институток, то ли проституток. Все хорошие люди были «ангелами», «душечками», «милочками», «амишками». Все плохие – «дрянью», «ведьмой», «уродом». «Если вам встретится девица, которая будет беспрестанно употреблять в разговоре слово „сжальтесь“, сообщит вам, что будет вас „язвить“, потому что подруга ее в вас „стреляет“, и что вообще вы „отврат“ и „тошный“, то это наверное танцовщица»[21].
Нравы театрального училища и правда напоминали нравы других закрытых женских учебных заведений – институтов. Старших – «обожали» во всем великолепии совершенно бессмысленных ритуалов. Как вспоминала Агриппина Ваганова, они в кулисах исподтишка вытаскивали из пачки «обожаемой» балерины Брианца ниточки канители[22]. «Старшие секли маленьких. Секли обыкновенно планшетками от корсета, стальными, обернутыми замшей. Секли как следует, прямо по телу, любительницы, особенно когда рассердятся, секли той же планшеткой, но ребром, или свертывали полотенце жгутом, мочили его водой и им били. Бывало и так: – Видишь, – говорила старшая, – я сегодня не расположена тебя драть, поди к Сашеньке и попроси от моего имени, чтобы она тебя выдрала. Обыкновенно такая Сашенька была любительница посечь. Подходит к Сашеньке маленькая. – Сашенька! Машенька просит вас, чтобы вы меня выдрали. – Ложись! Следовали удары, и довольно сильные. Когда экзекуция кончалась, надо было сказать: „Покорно благодарю вас, что вы меня высекли“. Это уже было обязательно, и благодарность всегда выражалась. Сеченье происходило всегда после ужина, на сон грядущий. Ой, как били, как больно били! Об этом ни одна классная дама не знала… т. е., конечно, все знали, но не показывали вида, что знают. Старшие в свое время, как были маленькие, тоже были биты, еще больше, может быть. Весь этот порядок установился не от злобы, а от дурного образца. ‹…› Вот, бывало, после посещения родственников старшие кричат: – Маленькие, сюда! – и маленькие опрометью бегут к ним. – Ну, вот что: мы хотим вкусно пить чай. Ты… такая-то, принеси сахару, ты – чаю, ты – булки. К кому благоволили, тем поручали достать только кипятку. Но и кипяток даром не давался – надо было заплатить горничной гривенник, либо дать ленточку, а если этого нет, то отдать на другой день завтрак. – Ну, живо! – и девочки бежали доставать все, требуемое для вкусного чая»[23].
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров - Юлия Яковлева бесплатно.
Похожие на Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров - Юлия Яковлева книги
- Хардкор - Миша Бастер - Музыка, танцы
- Я люблю тебя до слез - Игорь Николаев - Музыка, танцы
- Голос - Мари Росси - Музыка, танцы
