Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В столовой он пересел за стол к Веткину, где уже завтракали тощая пенсионерка Клавдия Юрьевна Ручьева, прежний секретарь райисполкома, и седобородый егерь охотничьего хозяйства Монах-Робинзон, тоже старый, но еще крепкий, плечистый, только малость задыхался от какой-то болезни легких. Может, от бронхита, надо разузнать.
За манной кашей Сеня рассказал им свой сон. Юрьевна обрадовалась, решила, что сон к добру, потому что фундамент дома целый, бревна в сохранности. Опять же, и жена с дочерью здесь сидели. Когда семья есть, дом заново можно сделать, только руки приложи.
Стало быть, сон разгадывается просто: ты задумал что-то большое, жизненное, но в первый раз не вышло, развалилось, какая-то ошибка допущена, надобно исправлять. Так?
— Точно, Юрьевна! — подтвердил Веткин за Сеню. — Вчера я развалил у него одно изобретение — думал, умрет с горя, а он сегодня песню со сна грянул.
— Подожди ты с шутками, я еще про зайца не сказала. Черный заяц — это к печали, но ты не бойся, Сеня, любое новое дело так просто не дается, и тут тебе, может, не один раз придется перекраивать. Техника же!
— Моя бы воля, — вступил, хрипя, Монах, — разнес бы всю вашу технику. А вы о новой хлопочете, рукосуи. Слушать тошно.
Веткин скривился:
— Не слишком ли сурово, дяди?
— Выискался племянник! Загрязнили своей техникой и земли, и воды, жить тошно. И дышать скоро будем только в лесу, да и то не во всяком. Малый не выручит.
— Об этом и заботимся. Сеня вот хочет придумать двигатель вдвое сильнее, экономичней, чище.
— Был у нас такой двигатель на четырех ногах, да мы испугались за свою овсяную кашу.
Вмешалась Юрьевна:
— Напрасно ты так. А если война? Как же без техники? Она и защитница наша и кормилица…
— Ну вот, — озлился Монах, — куда конь с копытом, туда и баба с корытом. Встал, шаркнув стулом, и ушел, кривоногий леший, враждебный людям.
— Неисправим. — Юрьевна покачала головой. — никак не может понять, что технический прогресс необратим.
— Это он как раз понимает, — возразил Веткин, — иначе бы не злился. Только никаким прогрессом он нашу технику не считает, скорее наоборот. Что задумался, Сеня? Пошли и палату, а то скоро Илиади явится. Всего доброго, Юрьевна.
— До свиданья.
Они лежали одетыми на своих постелях в ожидании врачебного обхода, и Веткин говорил, что невежественный в технике Монах в чем-то своем прав. Доказано, что коэффициент полезного действия лошади (92–94 процента) почт и три раза больше современного двигателя внутреннего сгорания. По МОЩНОСТИ двигатели, конечно, давно обогнали лошадей, но эту мощность мы не всегда используем но-хозяйски. Тяжелые тракторы, из-за бездорожья, превращаем в транспорт, грузовики имеют 45–50 процентов холостого пробега — разве это дело! Тут готовое бы использовать, а ты — новое. Энерговооруженность за последние полвека у нас выросла в двадцать раз, а производительность труда увеличилась только в шесть раз. Вот.
— А если объединить все машины? — спросил Сеня, чувствуя, как новая идея уже зарождается в его неутомимой голове.
— Как ты их объединишь?
— Не знаю. Надо подумать в направлении этой пользы.
— Доброе утро! — сказал долгоносый Илиади, проходя на середину палаты. Знакомая сестра с пачкой историй болезней, прижатых к могучей груди, встала рядом с ним, — Вам, я вижу, не скучно. Обсудили свой двигатель?
— Над другим уж думаем, — сказал Веткин, ревниво поглядев на его серьезный, сутулый нос.
— Правильно. Когда много, есть из чего выбрать. — Илиади сел на стул у койки Веткина, достал из кармана халата старомодный рожок фонендоскопа.
— Уважаю механиков: вы похожи на врачей, только лечите железные организмы, а не биологические. Человек ведь тоже похож на машину и состоит из различных узлов и деталей. Ты чего улыбаешься, Рая?
Сестра откровенно засмеялась:
— Сейчас вы скажете, что человек состоит из трех частей…
— Скажу, проказница, скажу: из трех частей. — И стал своим рожком загибать сухие старческие пальцы: — Первая часть — это собственно животная, отличающая нас от растительных организмов. Вторая часть-разумно-интеллектуальная, отличающая человека от животного. А третья — это органы размножения, которые роднят нас и с растениями и с животными. Следовательно, мы не только часть природы, без которой жить не сможем, но мы самая разумная ее часть и, стало быть, отвечаем за все. А может человек отвечать за все, если он частенько и за себя не отвечает?… Лежите, Веткин, я не о вас. Но подумайте. Здоровая-то голова идет кругом от забот, куда же пьяной! Или куренье. Рая, ты взяла плакат?
— Вот, со мной. — И подала уже развернутый большой лист с розовыми и черными цветовыми пятнами.
— Посмотрите, Веткин: черные — это ваши легкие, розовые — Сенины. Замечаете разницу? Так зачем же вы себя отравляете? Вы же сипите как старый паровоз, а дыхания Сени не слышно, хотя вы ровесники. Вот возьмите трубочку, послушайте его дыхание. Берите, берите!
Веткин встал, взял рожок и пошел к Сене.
— Как у ребенка, — сказал он, слушая его голую грудь. — И выхлопы сердца четки, ровны. Отсечка — как у нового мотоцикла.
— Вот видите! Никаких шумов, никакой тахикардии, а работает почти шестьдесят лет без ремонта. Вы, когда новый мотор станете придумывать, делайте его, Сеня, с себя — обязательно получится.
Илиади посмотрел записи их температуры, послушал у обоих сердце и легкие, сделал назначения, которые Рая записала в их «истории», и велел Сене сдать анализы.
После их ухода Веткин повел Сеню в лабораторию. В коридоре они увидели плакат с изображением человеческого тела, где синим и красным были нарисованы большой и малый круги кровообращения. Веткина плакат не заинтересовал, а Сеня сразу прикипел к нему, взволновался и, когда сидевшая впереди него женщина зашла в лабораторию, торопливо снял плакат со стены коридора, скатал трубочкой и сунул Веткину:
— Быстрей в палату!
— Это же неприлично, Сеня, это воровство!
— На время работы творчества, потом отдам. Несите быстрей.
Веткин пожал плечами, взял трубочку и пошел во двор курить.
Сеня сдал кровь, нашел Веткина и убежал с плакатом в свою палату. Новая мысль на этот раз явилась ему сразу отчетливо, едва он увидел эти круги кровообращения.
Веткин был прав, когда с горечью говорил, что мы еще не можем использовать всю мощь имеющихся двигателей, и доктор Илиади прав, советуя в изобретениях брать за пример человека. Это же самый совершенный организм-механизм идеальности!
Сеня достал амбарную книгу, сел у своей тумбочки на поваленный набок стул и стал создавать новую машину.
V
В полдень Веткин постучал палочкой в окно палаты:
— Сень, на заправку пора.
— Не мешайте.
— Гляди-ка! Я и так полдня торчу в сквере — помешал! Ты что, обедать не хочешь?
— Некогда, я занят.
— Тогда вам, может, в палату принести, товарищ генеральный конструктор?
— Принесите.
Веткин поразился такой серьезной наглости, но, заглянув в отворенное окно, увидел необычного Сеню — сосредоточенного, строгого, напряженно выводящего в амбарной книге какие-то каракули.
Веткин вздохнул, втайне завидуя такой самозабвенности, и пошел в столовую один. Монах и Юрьевна, конечно же справились о его соседе, и Веткин полушутливо сказал, что Сеня велел доставить обед к нему в палату: должно быть, свихнулся на новом изобретении.
— Все вы чокнутые, — пробурчал Монах в бороду. — Какой умный и трезвый человек станет для себя вред делать!
— Опять ты напрасно, — вступилась Юрьевна.
— Тут объективно рассуждать надо, учитывать потребности человека.
— Вот, вот, — человека! Все на свой людской аршин мерите, на природу вам наплевать, лихоборы.
— Да как же наплевать, когда он новую машину изобретает, невредную.
— Невредных машин не бывает.
— Так будет! Человек же ее создает, хороший человек. Монах встал, досадливо откинул стул и наклонился, тяжело задышав, к Юрьевне:
— Человек — самый вредный зверь на земле. И самый подлый. Запомни это, пенсионная благодать!
— Да ты что, Федор, ты сам-то разве не человек? Монах, не отвечая, размашисто прошагал между столами, хлестнул дверью и пропал.
Юрьевна озабоченно поглядела на Веткина, доедающего манную кашу, и покачала головой:
— Неисправим. И обвиняет уже всех людей. Дикарь какой-то. Да разве можно так, огулом! А Сеню Хромкина вообще нельзя трогать. — Подперла сухоньким кулачком седую головку, улыбнулась, представив безобидного Сеню, и нечаянно выдала афоризм, принятый потом всей Хмелевкой. — Все мы не без тени, кроме Сени, — он прозрачный, просвечивает.
Веткин выпил компот, поставил тарелки с обедом Сени на поднос и отправился в свою палату. Юрьевна увязалась за ним.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Энергия страха, или Голова желтого кота - Тиркиш Джумагельдыев - Современная проза
- Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Борис Кригер - Современная проза
- Попытки любви в быту и на природе - Анатолий Тосс - Современная проза
- Почти замужняя женщина к середине ночи - Анатолий Тосс - Современная проза
- Четвертая рука - Джон Ирвинг - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Роман с физикой, или За всех отвечает любовь - Александр Бялко - Современная проза
- Явление чувств - Братья Бри - Современная проза