Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я попытался вытащить бедного бесоеведа из-под искусственной елки, да только накололся.
- Вам бы по возможности что-нибудь качественное пить, - посоветовал я, - желудок погубите. Послушайте, там Зюганичев какой-то сюрприз анонсировал, вы не знаете ли, что за этим кроется?
Каликин высунул голову из-за венка. Обнаружилось, что мочка правого уха у него раскусана надвое, словно жало змеи.
- Обернитесь, друг мой.
Я обернулся и обомлел, в углу комнаты сидел еще один Каликин, только уже с циррозом печени и начальной стадией шизофрении в глазах. Он был в кепке и в жилетке на белую рубаху с короткими воротничками, он кого-то мне напомнил, да так, что сердце защемило.
-Здаавствуйте, товаищ! Вы с Пет`огаадской стааны? П`оголодались? П`ойдите в соседнюю залу, я аспояжусь, вас покоомят.
Я оглянулся на Каликина. Он, по-прежнему сидя за венком, но, очевидно, видя меня сквозь мохнатые ветки, развел руки в разные стороны. Так и сидел венок-венком с ногами и руками. Вот оно что! Как же из такого ярого убежденного демократа получился такой настоящий Владимир Ильич Ленин?
Пропился человек.
Я снова вернулся в банкетный зал, где еще возлежали останки настоящего вождя. Речь толкал какой-то неизвестный литератор, говорил зло и по-хамски. Я запомнил эту речь и его самого. Но запомнил я его, потому что его обувь выглядела весьма экстравагантно. Торчали пальцы.
Он вещал, впрочем серьезно. И его, делали вид, что серьезно слушали:
- Дорогие, простые люди. - Президельцин насторожился. - Я посвящаю эту книгу вам, - писатель потряс в воздухе лакированную книжицу. - И делаю это не потому, что уверен искренне в том, что вам нужна нарезанная, переплетенная, испещренная по большей части не понятными вам значками бумага, не к чему ни предназначаемая, да к тому же еще и именуемая книгой, а потому, что так принято.
Вас большинство, и я поэтому вынужден подчиниться вам, как силе.
Наверное, было бы возможно бороться с вами, даже победить, а потом вас же уверить в том, что это ваша победа. Но зачем? Пять тысяч лет существования литературы не научили вас, да и нас, тех, кто ее делает, ничему.
Вы молча стояли в ожидании зрелища - что будет? Вы безмолвствовали, когда на земле совершались войны, насилия и прочая несправедливость, а потом вы притворялись сторонними, и главное, невиновными наблюдателями, вы позволяли себе давать советы императорам, и оттого распадались империи, а вы благополучно обвиняли потом в этом бедных монархов, поддавшихся на ваши увещевания.
Вы невнимательно молились даже Богу, вы уничтожали все, что мешает вам в пьяном виде заняться зачатием себе подобных. И теперь за все это вы перестаете верить в Бога, полагая, что раз он отвернулся от вас, перестал служить вам, то, стало быть, в этом его вина.
Настало время, когда вам уже мало, что вам посвящают лиру, она стала дешевле рубля, вам теперь нужен доллар.
Ваша демократия (власть ваша, народа) привела к тому, что вы голосуете за самозванцев и жуликов, вы злы и убоги, но по-прежнему считаете, что народ - это та осмысленная масса, без которой невозможно мироздание. Вы всерьез думаете, что вот только чуть-чуть поднатужиться и тоже сможете все вместе поднасесть и создать и "Тамань," и "Мадонну с младенцем," и "Болеро". А когда это все-таки делает кто-то другой, Богом отмеченный, вы радостно кричите, что он один из вас...
Но не сможете вы ни с Равелем, ни с Рафаэлем, ни с Лермонтовым..., не сможете. Поэтому читайте меня.
А рядом пусть пылится Гоголь. Он в восемь раз дешевле моей книги. Его прочту я сам и еще раз сделаю выводы...
...в отношении вас.
Вот так он угрожал народу.
А потом обидно и сбивчиво заговорил о клонировании.
- Ты нигде не упомянул его имени? А то ведь эти ребята именем народа с тобой и посчитаются, - сказал Солодин.
-Ты - не Деламбер, а я не Дидро, - снова сказал Солодин и в этом был прав. - Этих людей давно уже разыскивает политика.
- Я только одного боюсь, Владимир Алексеевич, - сказал я. - А ну как эту книгу вы прочтете уже в другом мироощущении.
- Что делать, - ответил Солодин, и это была его последняя фраза:
-Мы построили общество, где нет проблем с выживанием, а есть проблемы с парковкой. Оттого, что Х... издал все, что я о тебе вычеркивал, он не произвел меньше семи тонн дерьма в своей жизни - средняя норма советского человека. Мы всегда более склонны осуждать непредателей, забывая, что человек имеет право на преступление, а не на подлость. Я тут недавно позвонил к одному своему другу - нарвался на автоответчик, и ты знаешь, что мне этот автоответчик сказал? Он сказал: "Вы ошиблись номером". Но я надеюсь, что ты еще не знаешь, как ты назовешь повесть, очередной свой детектив, который ты пишешь на своем компьютере, информацию с которого считали все спецслужбы, которые только есть на свете. И они в большинстве своем решили, что это правда.
Дарю. Назови ее "Выход из Windows" и спокойно нажми клавишу "Выключение".
В тот день, пока Солодин не материализовался на мавзолейном банкете, я, потихоньку хмелея, все ждал, когда он сам спросит:
- Кстати, а как твоя повесть "Пособие по перевороту"?
- Я принес, - сказал бы я, чувствуя стыд и возвышенное волнение одновременно, - давно уже меня просили написать что-нибудь этакое, патриотическое, в духе времени. Того самого времени, в котором уже самое патриотическое никому не нужно, потому что понятие патриотизма в исконном своем значении исчезло. Считается хорошим тоном, а значит патриотичным на полном ходу под улюлюкание блядских писклячеств из "Мерседеса" вывалить на грязную, загаженную, как пол в нарсуде, мостовую банки из-под пива, а то и склянку. Ба-бах ее в прохожего, пусть сдает и на вырученные деньги кушает до отвала, если, конечно, склеит осколки. Патриотизм! Надо думать, владелец этого пандемониума - большой патриот новой России и его дети будут достойными продолжателями дела своего отца.
Говорить нам мешали вещатели. Мы не прислушивались.
- Беда только в том, что, если родится у него ребенок с недоразвитой головкой или пальчики на руке его будут склеены, обозленный отец будет думать: за что?!
- Путем насилия над бедным классом установится, конечно, в итоге какой-то порядок, но пока... Пока хочется только одного: зайти в сортир и спустить свою голову в унитаз.
- И не обращайте внимания на мое ворчание. Я и в самом деле считаю, что родина моя там, где хамство и мусор на улицах, а хозяева жизни те, кто этот мусор на дорогу бросает и изо рта вываливает...
- Большой христианин Жириновский зажег в церкви зажигалкой свечу и поставил ее гореть перед образом. Раз она погасла, два погасла, а на третий Чудо церкви решило, как бы он тут нам не рассерчал и народ не перепугал, нехай на третий раз горит фитилек, только если приглядеться, пламя этой свечи было розовым. И не все это видели.
- Свечи горят желтым, а эта розовая, как будто там капелька крови переливается.
- А если Министерство вселенских религий создавать, то по чиновным неписаным законам будет оно таким, чтобы в невероятности своей...
- Выдвинуть Гумилева в депутаты Госдумы - маленькая месть создателя "Ирочки" правительственным чиновникам. Помните, у Лескова: "Может быть, в своих бумагах Государь и не так написал, как сказывают, но старики - они правду знают."
- Эта книга будет о том, как бы поинтереснее прожить середнячком, не возжелая славы Александра Великого или Наполеона. Порой достопочтенный читатель, если, конечно, припомнит, обратясь к своей памяти, "Разговор Деламбера с Дидро", уловит дух светлой памяти французского энциклопедиста. Правда, в нашем случае всем известные господа Прудовской и Прудовский изволят беседовать, не видя друг друга и не зная друг друга в лицо...
- Никому не говори, что если у еврея есть чувство юмора, он становится писателем, а если нет - адвокатом...
- Слушай, а ведь Швейк почти сто лет назад кричал: На Белград...
- Полина Виардовна, присаживайтесь вот сюда на краешек, вам сосисок или бляуманже? Как поживает ваш Гений Тур?..
Банкет продолжался. Откуда-то послышалась оптимистичная песенка:
Ребята по улице весело шли.
Ребята убитого дядю нашли.
Впечатался дядя в застывший цемент,
А форма на нем говорит, что он - мент.
Один из мальчишек был явный хохол.
Он уголечек какой-то нашел.
Мальчишке присущ украинский акцент.
И он написал на цементе: "Це - мент"...
Вскоре после того, как Президельцин доел ножку поросенка и стопочкой "Нарзана" залил, пошли смотреть на Ленина. Конечно, смотреть: не целоваться же с восковым огарком. Оно, может, когда-то и было маленьким мальчиком с золотой кучеряшкой на трехдюймовом лобике...
- Но ведь и Смердякова баба на свет рожала, - сказал кто-то за моей спиной и тут же исчез за поворотом.
Давно Владимир Ильич не слышал голоса человечьего. Поди, одичала мумия. Вокруг гроба с белыми атласными краями, черным окаймлением стояли важные персоны Зюганичева и Президельцина и их охраны. Зюганичев пребывал в изголовье, Президельцин в ногах, по бокам бронированные хлопцы из одной и той же конторы.
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Ниссо - Павел Лукницкий - Русская классическая проза
- Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 1, 1924-25 годы) - Павел Лукницкий - Русская классическая проза
- Куклы во время шторма - Оксана Кириллова - Русская классическая проза
- Омар и просвещение - Фаддей Булгарин - Русская классическая проза
- Мне хочется сказать… - Жизнь Прекрасна - Поэзия / Русская классическая проза
- О степени участия народности в развитии русской литературы - Николай Добролюбов - Русская классическая проза
- Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
- Пока, Иисус - Алексей Смирнов - Русская классическая проза
- Неверная осень - Сергей Лысков - Драматургия / Прочее / Русская классическая проза