Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Продолжая лежать с закрытыми глазами, Дремов делал вид, что не заметил оказавшегося рядом замполита. Лишь когда, защебетав, с дерева вспорхнула небольшая пичужка, поднялся на локоть.
— Что, комиссар, жарковато?
— Немного есть. Духота.
— Видно, к дождю. Мой барометр запрыгал уже со вчерашнего дня. — Дремов повел взглядом в сторону правого плеча. — Ноет, холера…
— Может, пока сидим на месте, избавиться бы от него — проговорил Носков, зная, что речь идет об осколке, застрявшем у командира под ключицей.
— Согласен, но врачи не решаются. Застрял рядом с веной.
— Да-а, — протянул Носков и переключился на другое: — Был весь день у Ефимова. Роет батальон. Ход сообщения дотянул уже чуть ли не до оврага.
— Значит, помог наш разговор? — садясь, проговорил Дремов. — Как себя чувствует молодежь?
— По-моему, нормально. Вот только многие плоховато владеют русским языком…
— Не знают русского? Им что, выступать с речами? Помнишь, зимой получали пополнение? Те тоже не умели говорить хорошо по-русски, однако солдатские обязанности усвоили отлично. И врага били так, как надо…
Носков кивнул в знак согласия и, покопавшись в сумке, подвинулся ближе к Дремову.
— Вот этих молодцов помните? — протянул он фотографию.
— Как же, — сказал Дремов, глядя на снимок, на котором рядом с ним были изображены два солдата. — А ты говоришь, не понимают по-русски. Где взял газету?
— Прислали их земляки. Обошла всю роту.
— Думаю, что было бы очень кстати практиковать нам посылку фотографий на родину. Была бы от этого немалая польза и там и здесь. Для подъема духа…
— Хотелось бы, да недостает самого простого — фотоаппарата.
— Как? А где тот старикан, который было к нам пристал со своим внуком Ваней в ходе зимнего наступления?
— Поломался аппарат, он его и бросил. И пошел вместе с внуком во второй батальон, к Лаптеву. Теперь оба автоматчики.
— Все уговаривал: «Давайте, товарищ командир, сделаю портрет, ахнут». Жаль, что поломал. А как ты смотришь на такое? Заиметь бы нам музыку, скажем, хотя бы гармошку. Пустить бы ее вечерами по окопам. Было бы людям все же веселей, а то был вчера у минометчиков, так что ты думаешь? Заполняют люди скучные вечерние пустоты другим.
— Что-то натворили? — насторожился замполит.
— Пока немного, но, как говорится, лиха беда начало. Пришлось задержаться, и оказалось, что не зря. Иду по ходу сообщения и вижу: в тупичке тянется из земли струйка дыма. Подошел ближе. Из-за дернины торчит разбитый кувшин. Из него-то и дымит, а в ходе сообщения на стенке растянута плащ-палатка. Поднял, а там подбрустверный блиндаж. В глубине еле-еле поблескивает огонек. Оказывается, слепили печурку, над ней подвесили ствол разбитого немецкого миномета, к нему пристроили бензопроводные трубки. На стене укрепили канистру с водой, для выгонки самогона большего не надо.
— Додумались, черти полосатые!
— В том-то и беда, что не черти. Смотрю, у печурки затаился солдатик. Прижал уши, что зайчонок, нос упрятал в угол. На оклик повернулся. Гляжу, глазенки горят. Под дровишками упрятал две фляги первача.
— Конечно, батарея при таком запасе не сопьется, но для того, чтобы ославить полк, достаточно и этого.
— Вот именно. Когда стал разбираться, то выяснилось, что начали солдаты украдкой похаживать на свекольное поле, оставшееся неубранным в прошлую осень. Буряк хотя и промерз зимой, но какая-то часть сахара в нем все же сохранилась. Дрожжей добыли в деревне. Позвал старшину Гнатюка, стал допытываться, мол, как так могло получиться, что в лучшем подразделении полка дошли до безобразия, так стоит осунувшийся и молчит. Когда спросил покруче, заплакал. Да, заплакал тот самый Гнатюк, которого совсем недавно все знали как лихого кавалериста в кубанке набекрень. «Виноват, товарищ командир. Недосмотрел». Из дальнейшего разговора узнал, что убит старшина тяжким горем: два сына погибли в боях чуть ли не в один месяц, одну невестку немцы повесили как заложницу, другую угнали в Германию, а теперь грянуло еще более страшное — власовцы растерзали жену. Из всей большой семьи остался один внук годиков шести. Не знает, где теперь сиротинка.
Дремов посмотрел на замполита. Тот, тяжело вздохнув, высказал свою мысль:
— Вот тебе и пойми. На первый взгляд может показаться все совсем просто. Допустил промах — накажи, чтобы наперед покрепче запомнил, что за службу спросят, а оно вон как получается. Можно наломать дров. Придется разобраться до конца да и выправить дело.
— Да, надо помочь и самому старшине.
— Обязательно. — Посмотрев на часы, Носков поспешно поднялся. — Побегу. Начинается заседание партбюро. Потолкуем и об этом.
Дремов тоже поднялся. На опушке рощи появилась Ядвига Соколова — врач полкового медпункта.
— Я к вам, — просто сказала она. — Капитан послал.
— Ну что ж. Раз попался — готов на казнь, — пошутил Дремов.
— Вот вам, — расстегнув медицинскую сумку, Ядвига протянула заранее приготовленные пакетики. — Это от бессонницы, но принимать только в самых крайних случаях, когда уж совсем невмоготу станет…
Иван Николаевич улыбнулся, а Ядвига, стараясь не выдать своего возбужденного состояния, быстро проговорила:
— Но капитан велел послушать вас, посмотреть…
— Тогда прошу в блиндаж.
Ядвига согласно кивнула головой.
Осторожно ступая, Дремов шел за ней, и казалось ему в эту минуту, что наступило на земле самое счастливое время, что нет никакой войны, нет ни ран, ни смертей. Только есть первая вечерняя роса, брызнувшая на крутую зелень листвы, чистое, усеянное россыпью мелких звезд синее небо да напоенный степной горечью воздух.
Глядя на стройную фигуру с покатыми плечами, на плавные, неторопливые движения, на несколько склоненную голову с пучком золотисто-русых волос и прислушиваясь к приятному грудному голосу, Дремов острее, чем когда-либо, ощутил, что появление женщины, да еще такой красивой, здесь, на переднем крае войны, где незримо витает смерть, смягчает очерствевшие, необласканные солдатские сердца. «Не зря раненые, взывая о помощи, кричат не иначе как «сестричка», «сестрица». Никакой «милосердный брат» ее заменить не может, а если он и попадается в боевых порядках атакующих, то и его зовут они «сестричкой», — подумал Иван Николаевич.
— Прошу. — Приглашая Ядвигу, Дремов легонько притронулся к ее плечу кончиками пальцев. Несмело шагнув, Ядвига покраснела, а оказавшись в блиндаже, остановилась в нерешительности.
Но как только Ядвига потянулась к сумке, Дремов остановил ее.
— Не спешите. Распорядком дня предусмотрена процедура принятия пищи. Давайте с неё и начнем. Как раз время, — пошутил Дремов.
— Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Меня ждут раненые и больные…
— Жаль. Но, как говорится, потчевать можно, неволить грех.
Выслушивая командира, Ядвига вновь и вновь возвращались взглядом к рваному рубцу под правой ключицей, где прослушивались сухие хрипы.
— Надо бы снимочек, — тихо проговорила она, как бы лишь для себя, но Дремов услышал.
— Рентгеновский? Так он есть. Давно таскаю. Правда, несколько помят, но думаю, что нужное сохранилось. К сумке он.
Ядвига без труда отыскала снимок. Рассматривая против слабого света потемневшую пленку, она вздохнула.
— Кое-что можно разобрать, но надо бы вам показаться специалистам в медсанбате. Важно болезнь предупредить.
— Согласен, но теперь не до себя. Не это главное.
— Как сказать, — возразила Ядвига. — Время надо найти.
Проводив врача, Дремов еще долго смотрел ей вслед. «Может быть, сейчас где-то вот так же кого-то уговаривает и моя Аннушка».
4
Никогда не забывая о муже, Анна Павловна была уверена, что он непременно жив, а то, что о нем пока не удалось хотя бы что-нибудь узнать, она объясняла прежде всего тем, что с первых дней войны началось такое огромное движение людских масс в разных направлениях, что отыскать человека стало не проще, чем иголку в стоге сена. «Ему найти нас так же сложно, как и мне его. А что нет ответов из лагеря, так до этоли там теперь?» — рассуждала она.
Правда, в Москве после возвращения от следователя Анна Павловна на какой-то миг поверила «друзьям» — допустила мысль, что они говорили правду, и усомнилась в чистоте поступков и верности мужа, за что и казнила себя все эти годы. Заикаясь и перебивая друг друга, «друзья» настоятельно убеждали ее, что в молодости все возможно и что ее муж не составляет исключения. «Заграница. Масса соблазнов. Как не закружиться голове», — ухмылялись они.
«Друзья» настоятельно рекомендовали скрыть от дочурки, кто ее отец. «Нельзя калечить детскую душу». И хотя Анна Павловна их советы во внимание не приняла, на деле получилось так, что Зина своего отца не знала. Главной причиной было то, что родители Анны Павловны отнеслись к зятю далеко не доброжелательно. Его особенно недолюбливала мать, свалившая на Дремова всю вину за то, что Зина родилась вне брака, когда Анне только исполнилось восемнадцать. Внучку бабушка из рук не выпускала, а о том, чтобы ребенок находился у родителей, не хотела и слушать. Так что видел Иван Николаевич свою дочь всего несколько раз, и то когда она была совсем крошкой.
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Это было на фронте - Николай Васильевич Второв - О войне
- Костры партизанские. Книга 2 - Олег Селянкин - О войне
- Генерал Мальцев.История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942–1945) - Борис Плющов - О войне
- Тимур — сын Фрунзе - Виктор Евгеньевич Александров - Биографии и Мемуары / О войне
- В глубинах Балтики - Алексей Матиясевич - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- В списках спасенных нет - Александр Пак - О войне
- Граница за Берлином - Петр Смычагин - О войне
- Мой лейтенант - Даниил Гранин - О войне