Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это? Твой адрес? — спросил Марк, разворачивая маленький четырехугольничек.
— Адрес тюрьмы, — ответил надзиратель. — Если снова возьмут, попроси, чтобы тебя снова сюда прислали… Начальник говорил, что у тебя друзья в ЦК, неужто не устроят?..
Марк пообещал.
— Ну ладно, — тяжело вздохнул надзиратель. — Собирай вещи и жди.
Надзиратель ушел. Марк осмотрелся.
— Какие вещи? — спросил он сам себя, заглядывая под нары.
Все вещи, находившиеся в камере, принадлежали тюрьме, и Марк не хотел брать чужого.
Кузьма с интересом наблюдал за хозяином, расхаживавшим по камере широкими шагами свободного человека.
Наконец дверь снова открылась. В проеме стояли двое надзирателей и начальник тюрьмы Крученый.
— Вы готовы? — спросил начальник тюрьмы.
— Да, — ответил Марк, поправляя на носу очки с толстыми стеклами.
— Тогда пойдемте!
Марк взял клетку с Кузьмой и подошел к двери.
— Птицу оставьте! — строго проговорил Крученый.
— Как? — вырвалось у Марка. — Как оставить? Где?
— Здесь оставьте, — спокойно продолжал начальник тюрьмы. — Амнистия распространяется только на вас. По состоянию здоровья. Птица на здоровье не жаловалась и, значит, остается досиживать срок.
Марк сделал несколько шагов назад и остановился посередине камеры, крепко сжимая в правой руке кольцо клетки.
— Выходите! — требовательно прогремел Крученый.
— Нет, разрешите мне тоже тогда…
— Что тоже?
— Тоже досидеть свой срок… я ведь без птицы — никто… так просто, паразит…
— Совсем болен, — покачал головой Крученый. — Еще каюкнется тут в тюрьме… А ну, отберите у него птицу и выведите за ворота! — приказал начальник надзирателям. — И туда же ему чемодан его вынесете! Все, исполняйте!
И Крученый простучал по коридору тюрьмы тяжелыми подошвами сапог.
Надзиратели навалились на артиста, отобрали клетку, а его самого, завернув руки за спину, провели коридорами и отпустили только за тяжелыми железными воротами, отделявшими свободу от тюрьмы.
Там Марк опустился на землю, ослабевший от внутренней борьбы. Уселся прямо под воротами на прогретом солнцем булыжнике. В глазах собирались слезы.
За спиной на мгновение снова открылась дверца, и возле Марка мягко опустился его чемоданчик с обычным гастрольным набором вещей.
«Нет, я отсюда один не уйду, — упрямо думал Марк. — Я здесь буду сидеть, пока не освободят Кузьму…» Под вечер из ворот тюрьмы вышел Крученый с сыном. Увидев сидевшего на булыжнике артиста, Крученый остановился, посмотрел на бывшего подопечного с некоторой симпатией и даже с сочувствием.
— Ехали бы вы домой, товарищ Иванов!
— Я буду сидеть здесь, пока вы не освободите попугая! — как-то по-птичьи резко выпалил Марк. Лицо начальника тюрьмы изменилось.
— Па, выпусти птичку! — попросил тут папу Володя.
— Не встревай! — рявкнул на сына Крученый. Потом обернулся к Марку. — Скажите, если я ее освобожу, вы ее выпустите из клетки?
— Что? — Марк не понял странный вопрос. — Что вы говорите?
— Я говорю, товарищ Иванов, что вы в душе надзиратель! Вы же всю жизнь попугая в клетке держите! Вы даже в камере его полетать не выпускали, хотя камера по сравнению с вашей клеткой!.. И вы мне говорите: освободите! Да я и без вас бы освободил птицу и выпустил бы ее на волю, если б не была она осуждена советским судом за серьезное преступление. Ясно?
Марк вздохнул тяжело и уставился на булыжник.
— Мой вам добрый совет — уезжайте домой! — сказал напоследок Крученый и потащил за руку своего сына прочь.
А мальчишка все оглядывался и с интересом и сочувствием смотрел на оставшегося сидеть под воротами тюрьмы дядю.
— А я отсюда без Кузьмы не уйду! — разглядывая булыжник мостовой, проговорил упрямо Марк.
Однако уже на следующий день голодного и простудившегося ночью артиста связали и в таком состоянии погрузили в поезд, шедший в Москву.
Надзиратели, «провожавшие» его на вокзале, поручили проводнику кормить пассажира из рук и освободить его от веревок только в ближнем Подмосковье.
Лежать на нижней полке со связанными руками и ногами было неудобно. С трудом Марк поворачивался иногда с боку на бок. Хотелось поглядеть в окошко, но соседей в купе не было, и некого было попросить приподнять его хотя бы на минутку, чтобы смог он выловить своим больным взглядом из проносящихся мимо пейзажей какую-нибудь красивую картинку, какой-нибудь очаровательный кусочек своей великой Родины.
А как только вспоминал он об оставленном в тюрьме попугае — сами собою лились из его глаз слезы, и щипали щеки. И кожа щек уже чесалась, но руки были связаны, и болели перетянутые тугой веревкой кисти.
Открылась дверь в купе, и проводник, молодой паренек в синей форме и в фуражке, спросил:
— Чай пить будете?
— Сволочи! — вырвалось вдруг у Марка, и снова из его глаз полились слезы.
Марк рыдал, а обиженный им проводник ушел в тамбур и нервно закурил «Беломорканал». Это была его первая самостоятельная поездка проводником без наставника, и поездка эта обещала быть трудной.
Глава 7
Время шло быстро. Уже начали приходить на Подкремлевские луга письма с майскими штемпелями. Уже птицы голосили вовсю, заполняя своими криками и пением цветущие природные окрестности.
Солнце светило ярко, как прожектор. Воздух был чист и свеж.
И даже на щеках у Эква-Пырися появился неожиданный румянец, а на носу выступили едва заметные точечки веснушек.
Настроение у обоих жителей Подкремлевских лугов было отменным. Неделю назад получил старик посылку от одного крестьянина из Грузии, а в той посылке было килограммов пять апельсинов, только не простых фруктов, а накачанных чачей. Старик первым заметил это — тонкий у старика нюх оказался. Но, будучи по природе добрым и общительным, сразу рассказал он обо всем Банову, и три дня после получения посылки ели они эти апельсины и там же у костра под вечер засыпали. Хорошо, что не простудились.
После того как апельсины закончились, появился у Кремлевского Мечтателя какой-то особый блеск в глазах. Стал он что-то говорить о карточных фокусах и все обещал Банову показать эти самые фокусы, как только солдат Вася колоду карт раздобудет.
Но Вася наотрез отказался принести сверху карты. Впрямую заявил, что игры в карты не уважает и считает социально вредными. Нечего было на это ответить старику, , и он только вздохнул тяжело и на Банова посмотрел с сожалением.
Однако разговор этот имел необычные последствия. Уже на следующий день солдат Вася принес им коробку с домино и стал навязчиво предлагать сыграть в козла. Тут уже старик отказался, сославшись на множество неотвеченных писем.
Так и осталась эта коробка с костяшками домино лежать у костра.
А дни шли, приходили письма и посылки. Болели у Банова глаза из-за сотен и тысяч малограмотных трудночитаемых писем. Горел костер, и, гремя судком, подходил к нему три раза в день солдат Вася, присаживался, желал Банову и ЭкваПырисю приятного аппетита, рассказывал о чем-нибудь и время от времени с особой тоской косился на лежавшую рядом на траве коробку домино, так и не тронутую до сих пор.
Глава 8
Зимней ночью, когда, уже наговорившись о разном и наспорясь о любви, заснули Захар и Петр, за окном дома заскрипел снег под чьими-то ногами, потом кто-то ругнулся, споткнувшись на пороге. И уже после этого в дверь забарабанили нетерпеливо и с силой.
Захар встал и, не зажигая лампы, пошел к двери, даже и не думая о том, кто это мог так вот посреди зимней ночи заявиться. Отпер дверь и только тогда попробовал разглядеть в темноте, кто это зашел и даже его, хозяина, с прохода оттолкнул.
А зашли двое, зашли и прошли в комнату.
— Кто тут?, — спросил Захар.
— Кто-кто, лампу зажги да и увидишь! — произнес вроде бы знакомый, но немного забытый голос.
Захар чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу, после чего снова к потолку ее привесил.
Свет тускловато опустился и осветил лица пришедших. Захар сразу узнал беглого бригадира строителей в его вечно грязном ватнике и еще одного строителя, с которым раньше никогда не разговаривал, однако лицо его помнил.
— Ну че, — заговорил бригадир, пошатываясь. — Поглядел, теперь мяса давай!
Захар окончательно проснулся и теперь уже жалел, что так, не подумавши, отпер дверь. Оба строителя были пьяны, и, казалось, долго на ногах им не устоять, а значит никуда они отсюда до утра не пойдут.
— Ну, ты чего? — бригадир начинал злиться, и на его лице, красном и одутловатом, появилось недовольное выражение.
Захар нехотя пошел в коптильню. Лязгнула, открываясь, тяжелая железная дверь-заслонка. В темноте протянул Захар руку, и сразу пальцы наткнулись на висевший на крюке теплый окорок. Взял его Захар обеими руками и снял с крюка. Выходить из коптильни не хотелось, было там приятно и тепло. Окорок этот он еще днем повесил разогреться да размягчиться, был он еще из осенних запасов. Собирался Захар его утром на холм отнести, чтобы всех он за завтраком порадовал, но неожиданный приход беглых строителей разрушал его планы.
- Народ - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Иноземия, или туда и снова туда - Михаил Высоцкий - Юмористическая фантастика
- Экспедиция в преисподнюю - Аркадий Стругацкий - Юмористическая фантастика
- Монстрячий взвод - Терри Пратчетт - Юмористическая фантастика
- Гоблины в России (СИ) - Алексей Молокин - Юмористическая фантастика
- Новая русская сказка - Е. Квашнина - Юмористическая фантастика
- Сбежавшая невеста (СИ) - Анна Март - Любовно-фантастические романы / Юмористическая фантастика
- Не пытайтесь это повторить - Надежда Первухина - Юмористическая фантастика
- Кот в красной шляпе - Саша Суздаль - Юмористическая фантастика
- Развод по-темному, или Попаданка познакомится с мужем (СИ) - Вересень Мара - Юмористическая фантастика