Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такого Муха еще никогда не видел. Это совсем не походило на детдом. Огромный, погруженный во мрак зал, полный удобных с виду кресел, и ярко освещенная пустая сцена. Под ногами — мягкий зеленый ковер, а на потолке — величественные хрустальные люстры, потухшие, но оттого не менее прекрасные.
— Пришел все-таки? — раздался сбоку знакомый голос.
Хвощ сидел на ближайшем кресле и, что удивительно, был одет в аккуратный черный фрак, сшитый точно по фигуре. Такие носят пушкинские герои на картинках в учебниках литературы.
Облегченно вздохнув, Муха прошептал:
— Эй, ни хрена себе… ты где такой костюм надыбал?
Хвощ мотнул головой:
— Неважно. Твой билет.
Муха, все еще не совсем уверенный в реальности происходящего, протянул ему бумажку, которая перестала светиться, как только он миновал занавес.
— Отлично, — Хвощ взял ее, рассмотрел и вдруг порвал надвое, — Теперь ты можешь пройти. Уже совсем скоро! Иди за мной.
И он повел его по проходу между рядами кресел вниз, к сцене.
— Ты что… билетер, так? — спросил Муха, с трудом припомнив нужное слово.
— Да. И распространитель. Это по-любому лучше, чем стать актером. Мы договорились, — Хвощ изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал, но выходило не очень, — Договорились.
— С кем?
— С хозяином театра.
— Слышь, — Муха пропустил последнюю реплику мимо ушей, — а откуда здесь все это взялось?
— Не знаю. Может, всегда было.
— Да не гони! Такая махина не влезет в детдом.
— А кто тебе сказал, что это детдом? Это театр. Хозяин говорит, весь мир — театр. Вот, садись.
Хвощ указал на кресло в середине первого ряда, прямо перед сценой.
Муха подозрительно огляделся. Темнота скрывала зал вокруг, но он был уверен, что, кроме них, здесь никого больше нет. Почти уверен.
— Садись, садись, — настаивал Хвощ. — Представление сейчас начнется.
— Какое представление? — Муха сел, чувствуя, как внутри растет злоба. Чокнутый оказался прав. Черт его знает, как, но прав, и это не давало покоя, зудело где-то в глубине сознания черным ядовитым комком. Хотелось встать и с размаху двинуть в эту потную невзрачную харю. Уж драться-то он умел. Всего пара ударов, и ушлепок во фраке будет валяться на полу…
— Сценка, — пояснил Хвощ, опускаясь в соседнее кресло. — Обычно в кукольный театр ходит много народу, но сегодня… тут все специально для тебя.
— Для меня?
— Да. Ты же хотел увидеть. Вот и дождался. Приехали к тебе одному.
— Э, погоди… а комендант, там… дежурные, воспитатели — знают?
— Какой комендант? Забудь, — нервно усмехнулся Хвощ и тут же, ткнув соседа локтем, шепнул: — Все! Замолчи!
Заиграла негромкая музыка, и на сцену вышли две куклы. Вернее, это сначала они показались Мухе куклами, потом он пригляделся, и волосы у него на загривке зашевелились. На сцене стояли дети — двое мальчишек его возраста. Бледные лица, ввалившиеся щеки, полузакрытые глаза. Оба казались измученными, истощенными и вряд ли соображали, что с ними происходит.
Сквозь кисти, ступни и шеи «кукол» были продеты тонкие, отливающие медью нити, уходящие далеко вверх, в густую тьму, где неведомые чудовищные кукловоды готовились к представлению.
— Охренеть! — Муха испуганно повернулся к Хвощу. — У них реально ладони проволокой проткнуты?
— Это театр, — прошептал тот в ответ, — Никогда нельзя сказать, что реально.
— Не парь мозги…
— Смотри лучше! Тебе понравится.
Марионетки неуклюже поклонились, и спектакль начался. Глядя на их дерганые, судорожные движения, Муха морщился от отвращения. Совсем рядом, всего в паре метров от него, с глухим стуком бились об пол босые ступни, безжизненно мотались из стороны в сторону головы. Это было жутко и в то же время завораживало, намертво приковывало взгляд. Муха думал о боли, о том, могли ли они чувствовать ее в пробитых конечностях, и пальцы его впивались в подлокотники так, что побелели костяшки, в животе похолодело. Он не хотел видеть, но боялся, что если отвернется или закроет глаза, то кто-нибудь — может, Хвощ или один из «актеров» — дотронется до него, и тогда он не выдержит и закричит.
Через некоторое время, несмотря на все усиливающийся страх, Муха начал улавливать некий смысл в представлении, идущем пока без всяких слов. «Куклы» кого-то напоминали ему. Один из изувеченных мальчишек, тот, что повыше, был одет в странно знакомую джинсовую куртку, подбородок и щеки его покрывала серая краска, а волосы были нелепо взлохмачены. Второй носил за спиной ранец. Обычный детский ранец, с Дональдом Даком. Он сам носил такой в начальной школе. Это все что-то значило, но вот что именно, Муха еще не мог сообразить. Паззл, кусочки которого разыгрывались на сцене, никак не желал собираться воедино.
И только когда высокий повесил на драпировку фотографию какой-то женщины, Муха понял. Зубы его застучали.
Он ведь никому никогда не рассказывал о своих родителях, держал все в себе, хранил, берег, как сокровище. Откуда им известно?! Хвощ на соседнем кресле беззвучно смеялся, а по щекам его текли слезы. Этот психованный урод за все ответит, за все получит. Но позже — сейчас Муха должен был досмотреть.
На сцене мальчик-марионетка в джинсовой куртке ударил кулаком по фотографии. Брызнули в стороны осколки, исказился любимый образ. Второй мальчик, изображающий тихого забитого второклассника, медленно подошел, и первый протянул к нему руку — кто знает, для чего, может, чтобы просто потрепать по волосам. Но второклассник увернулся и зашагал прочь.
— Вернись немедленно, сукин сын! — Голос шел откуда-то из глубины, из-за сцены, и в нем было мало человеческого. Вздрогнув, Муха сжался, словно опасался удара. Он знал, что сейчас произойдет.
Школьник развернулся, и в руке его оказался нож. Короткое, едва уловимое движение — лезвие вошло в живот мальчика, изображавшего отца, тот жалобно вскрикнул и отшатнулся. Еще один взмах, еще один. Отец падает на колени, истекая кровью, и тут сын с размаха бьет его ножом в горло, а потом в лицо.
Муха вскочил с кресла и, оттолкнув пытавшегося ему помешать Хвоща, помчался вверх по проходу. Прочь, прочь отсюда! Но на середине он вдруг замер, от ужаса не в силах ни крикнуть, ни вдохнуть. Впереди, в непроглядной темноте, кто-то стоял.
— Не понравилось? — раздался голос, вкрадчивый, но глубокий.
Муха сжал кулаки и крикнул, собрав остатки храбрости:
— Я не делал этого! Не делал!
— Не делал, — согласился тот, кто был впереди, но теперь голос прозвучал немного ближе. — Просто хотел сделать. Просто винил себя, что так и не решился.
— Не подходи! — взвизгнул Муха. Он жалел сейчас об очень многих вещах: о том, что попал в детдом, о том, что наехал на Хвоща, о том, что так и не выкинул билет, пока была возможность, — все вкупе привело его сюда, в это проклятое место.
— Ты боишься меня? — Неизвестный приближался: уже виднелся светлый овал лица, и свет сцены отражался в круглых черных стеклах очков. — Не надо бояться. Я не создаю марионеток. Вас изготавливают там, с той стороны занавеса. Я всего лишь постановщик.
Он подошел почти вплотную. Муха вдруг вспомнил мать. Отрывочный, мимолетный, но удивительно яркий образ. Мама гладит белье на кухне, а из окна льется белый весенний свет. И еще запах. Пахло творогом.
Постановщик нагнулся к нему:
— Ты почти идеален. Уникальный экземпляр. Главная нить уже в тебе. А остальное не проблема.
Муха взглянул в черные стекла:
— Отпустите меня.
Постановщик улыбнулся:
— Добро пожаловать в мой театр!
С легким шелестом из темноты спустились медные нити и впились Мухе в тело, пронзая плоть, закручиваясь вокруг запястий и лодыжек. Где-то сзади безумно, надрывно засмеялся Хвощ. Муха не кричал. Только вздрагивал и стонал от боли, стиснув зубы, а когда нити потащили его вверх, успел понять, что под черными очками палача не было глаз.
Михаил Павлов
Фарш
Трудно поверить, что когда-то я любил этот город. Правда, любил. Искренне.
В детстве каждый двор казался островом, царством со своими правителями и рыцарями, легендами и диковинами. Я жил на своем островке, и тот постепенно становился мне мал. Я знал, что здесь есть те, кого стоит опасаться, — злодеи и чудовища. Но всегда были и те, кто мог меня защитить.
Я давно не живу там. Квартиру родители продали, чтобы перебраться в район получше. Тогда мы думали, что есть районы получше. Тогда преступность и падение нравов казались чем-то временным. Отец говорил, что жизнь движется по спирали, вот и наступил очередной тяжелый этап, который нужно просто переждать. Мой отец много чего повидал. Он рассказывал мне о последнем десятилетии двадцатого века, я был слишком маленьким, чтобы что-нибудь помнить. Казалось, темные времена прошли, но затем мрак вновь надвинулся. Девять лет назад я похоронил родителей, но чертов «этап» все не кончается… Если жизнь движется по спирали, то эта спираль уходит вглубь до самого ада.
- Пряный кофе - Софья Ролдугина - Мистика
- Пряный кофе - Софья Ролдугина - Мистика
- Опасности курения в постели - Мариана Энрикес - Магический реализм / Мистика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин - Альтернативная история / Мистика / Попаданцы / Периодические издания
- Черный Дракон - Елена Коровина - Мистика
- Загадка доктора Хонигбергера - Мирча Элиаде - Мистика
- Черные перья - Артём Артёмов - Мистика / Периодические издания / Ужасы и Мистика
- Прекрасная тьма - Ками Гарсия - Мистика
- Песчаный колокол - Александр Райн - Городская фантастика / Мистика
- Хозяйка долины мёртвых - Инна Александрова - Мистика