Рейтинговые книги
Читем онлайн Графские развалины - Виктор Точинов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 113

– Слушай, помнишь Шнурка? С нами в те годы тусовался?

– Помню… А что?

– Да вот видел мужика издали, показался смутно знакомым, не знаю: он? не он? – соврал Кравцов, напряженно ожидая ответа Пашки. Однорукого Шнурка он видел не издали, очень даже близко… Но отнюдь не наяву. И надеялся, что тот ныне обитает где-то за тридевять земель, мало ли куда могла зашвырнуть жизнь человека за пятнадцать лет… А еще хотелось надеяться, что с руками у Шнурка все в полном порядке.

– Наверное, он, – безмятежно сказал Пашка. – Шнурок ведь тут, в Спасовке, ошивается. Раньше-то все на Север мотался, на лесоповал, вахтовым методом…

– А почему перестал? – спросил Кравцов, надеясь, что в голосе ничего не дрогнуло. Он уже знал ответ.

– Да попал под бензопилу по пьяни… Ну и вернулся с одной рукой. И все горе заливает, остановиться не может…

Кравцов, уже больше для проформы, уточнил, какую руку оставил Шнурок в далекой республике Коми. Выяснилось – правую. Именно правой не хватало у персонажа сегодняшнего сна…

Пашка уехал. Кравцов сходил на пруд, с плотика-мостка почистил рыбу, – машинально, думая о Шнурке и его потерянной конечности.

Кравцов ожидал, что его скептически настроенное альтер эго заведет знакомую песню: дескать, ты от кого-то слышал про жизненную драму Шнурка, слышал и забыл, а когда мозг генерировал образы сновидения, то…

Но скептик молчал. Надо думать, что такое количество совпадений и забытых, а затем внезапно всплывших фактов оказалось и для него избыточным.

Кравцов вернулся в вагончик, запихал добычу в морозилку… Дверцу холодильника, кстати, открывал с готовностью к любым сюрпризам. Обошлось.

Потом он решил сделать приборку в своем рабочем кабинете – проще говоря, в бригадирской. И почти сразу натолкнулся на толстую тетрадь в черной коленкоровой обложке – лежала на краю стола, спрятавшись под распечатанным черновиком триллера. Кравцов совсем про нее позабыл, не сразу вспомнил даже, где отыскал ее, когда погас свет, – на верху украшавшего кухоньку фанерного подобия буфета. Открыл он тетрадь без особого любопытства, не рассчитывая найти ничего более интересного, чем записи какого-нибудь прораба по учету выданных брезентовых рукавиц…

На титульном листе стояло: «В. Пинегин, гр. 339». И название какого-то предмета, густо зачеркнутое, Кравцов разобрал лишь первое слово: «Основы…»

Примерно пятой части страниц в начале не хватало. Понятно. Не отличавшийся особым прилежанием студент Валя Пинегин начал вести конспект и забросил нудное занятие, выдрав использованные листы, – с широким внедрением в быт ксероксов конспектированием занимаются ныне один-два студента из группы…

Дальше шли исписанные страницы – около двадцати. Там могло быть все, что угодно. Черновики писем к любимой девушке и мысли по поводу прочитанных книг, полное собрание эротических сновидений и роспись личных доходов и расходов… Но Кравцов, еще не начав читать, был уверен, что ухватился за кончик нити. Куда она приведет, непонятно; больничная койка и диагноз ОЧМТ не самый еще худший из возможных вариантов. Но все-таки лучше, чем блуждать в темноте на ощупь…

Через несколько минут Кравцов понял: он с ума не сходил.

Валя Пинегин, очевидно, тоже.

А если они оба все же спятили, то с подозрительно схожими симптомами.

Шли по лесу гномики – III

Тогда – восемь лет назад – Гном и сам не понимал до конца, как он относится к ночным визитам матери в свою койку.

Страх прошел – трудно бояться того, что наступает с регулярной неизбежностью, как заход солнца (критические дни для Марьяны Гносеевой препятствием отнюдь не служили, и даже если она валялась пьяной в лежку – приходила под утро, чуть оклемавшись).

Боль – если он заканчивал раньше матери – оставалась. И если заканчивал намного раньше, то весьма сильная. Но постепенно он научился сдерживаться – широко раскрыв глаза, смотрел на ее нависшее тело, старался дышать размеренно и редко, и думал о чем-нибудь особенно неприятном, случившемся минувшим днем и ожидаемом завтра. Нередко это помогало. Открыв (с помощью старших товарищей) существование мастурбации, Гном вообще снял остроту проблемы. Одного вечернего сеанса обычно хватало, чтобы избежать оргазма, лежа под матерью, и избавиться от последующих неприятных ощущений.

Страх и боль ушли. Осталось лишь отвращение. Оно-то как раз росло и крепло с каждым месяцем. Вполне вероятно, что если бы Марьяна испытывала к сыну любовь, пусть кровосмесительную, если бы попыталась привнести в то, что между ними происходило, хоть какие-то элементы ласки и нежности, – все пошло бы совершенно иначе. Но мать, возможно, мстила «выродку» за его отца, прожившего с ней три года и использовавшего ее примерно так же, как она Гнома, – словно купленный в секс-шопе инструмент для снятия сексуального напряжения. А может, ни о какой мести Марьяна и не думала, просто удовлетворяла похоть тем, что подвернулось под руку. Подвернулся, на свою беду, Гном.

Его отвращение, густо приправленное ненавистью, могло принять тогда, спустя год после начала ночных игрищ, любые формы. Могли начаться проблемы со здоровьем – по вечерам на Гнома все чаще нападали приступы беспричинной рвоты, явно психосоматического происхождения. Он мог удариться в бега, пополнив армию бродячих подростков – в теплые месяцы ему часто удавалось уклониться от своих «обязанностей», заночевав с компанией на чьем-нибудь сеновале; и мысль о побеге и вольной жизни порой закрадывалась Гному в голову.

Но все получилось иначе.

В тот год, когда ему исполнилось четырнадцать, где-то в августе, Гном как раз закончил подготовительные работы на Кошачьем острове. И принес туда первую кошку – домашнюю, толстую, ленивую. Против путешествия по «болотцу» она отнюдь не возражала, успокаивающий порошок не потребовался, – сожрав кусок колбасы, уютно устроилась на руках у Гнома и продрыхла всю дорогу. И, вероятно, удивилась, когда ее двумя быстрыми, отрепетированными движениями прикрутили к жаровне… Замяукала скорее недоуменно, чем испуганно.

А с Гномом произошла странная вещь. Он понял, что эта кошачья толстуха – вылитая его мать.

– Как тебе понравится это, мамочка? – сказал он вслух, поднося спичку к растопке. Ему казалось, что кошачью мордочку искажает гримаса, полностью копирующая Марьяну; и даже задышала кошка, как его мать, – с побулькиванием и похлюпыванием.

Костерок он сложил с умом – пламя, поначалу слабое, лишь лизнуло кошачьи лапы.

Отчаянный вопль резанул по ушам Гнома, ноздрей коснулась вонь горелой шерсти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 113
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Графские развалины - Виктор Точинов бесплатно.

Оставить комментарий