Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, слова эти были сказаны с умыслом и предназначались для моих ушей, но фант остается фантом - действие они возымели на меня огромное, на всю жизнь, с тех пор и поныне я во всем стараюсь быть похожим на деда Иагора и отца Эрекле, они для меня пример.
Тот день я и теперь считаю концом своего детства и юности... Как же, как же! Именно новый период и начался!.. Среди старых книг, хранившихся в подвале, я обнаружил изданную в Петербурге и прекрасно иллюстрированную книгу "Искусство любви"!
Ясное дело, человек, так тщательно изучивший эту книгу, должен начать новую жизнь! Я проштудировал не только подробности физиологической любви, но и вызубрил все уловки, интриги - словом, всю чертовщину любовной предыгры и искусства завлекать. Вооруженный такими знаниями, я, естественно, возжелал применить их на практике... Вот только просвещенность моя окончилась конфузом... Вволю насытившись книгой, я, из желания похвастать своим сверхопытом, одолжил ее Резо Сисаури.
Так ее и видели. Книга пропала. Начинается новый учебный год. Я слушатель первого курса техникума. Вечерняя пора, к нам в дом приходит незнакомый мужчина. Искоса глянув на меня, спрашивает отца. Узнав, что он дома, кладет шапку на вешалку. Я приглашаю гостя сесть, иду сообщить отцу о том, что к нему пришли, сам же отправляюсь в свою комнату. Мужчина приносит "Искусство любви". Обнаружив эту книгу у своей дочери, он стал распутывать клубок и вышел на меня. До его чада в этой цепи оказалось одиннадцать человек. Если учесть, что каждый из них дал от себя почитать еще трем-четырем девочкам или мальчикам, то можно с уверенностью сказать, что в изучении и популяризации этого предмета я имею больше заслуг, нежели советская педагогика в насаждении идей коммунизма.
И вот первая женщина - то, что называется страстью! Я не знаю мужчины, который не помнил бы первой женщины в своей жизни. Помню, естественно, и я, хотя, если честно, и по сей день стараюсь как-нибудь стереть ее из памяти. Ничего не выходит... Мне было почти шестнадцать, отец с матерью сидели дома. Вечером я вышел прошвырнуться на "биржу", потрепаться с ребятами. Покрутился, никого не было, может, потому что было еще рано. Мне прискучило шататься, и я зашел в летний кинотеатр. Шел новый фильм, и я подумал, что встречу тут кого-нибудь из друзей! Тогда в Тбилиси летние отсеки были почти при каждом кинотеатре. Сеансы начинались с темнотой, и, в зависимости от времени года, порой удавалось прокрутить по два-три сеанса, если, конечно, дождь не разгонял зрителей. И здесь никого из друзей не оказалось. Я купил мороженое, присел. Напротив - женщина лет под тридцать, прекрасной наружности. Я держу в руках "Вечерку", делаю вид, что читаю, а сам лихорадочно размышляю, как бы мне с ней познакомиться.
Перебираю тысячу возможных вариантов, все они никуда не годятся. Иные и в шестнадцать лет станут приударять за королевой Великобритании так, будто это им не впервой. В коричневой книге о германском фашизме и, ясное дело, в "Искусстве любви" я вычитал сентенцию такого толка: масса - это женщина, а женщина любит насилие! Но это почему-то не прибавило мне решимости в отношениях с женщинами. Я нигде об этом не читал, никто меня не учил, но я чувствовал: если напряженно думать о человеке, сидящем в паре шагов от тебя, он непременно с тобой заговорит, разумеется, в том случае, если и его в тебе что-то заинтересует. Так и случилось. Я на мгновение поднял глаза от газеты, и женщина тут же заговорила со мной - одолжите, мол, мне, если она вам уже не нужна. Я одолжил. Спустя немного она затеяла разговор об одной из статей. Я ответил, что пока не прочел, и подсел к ней. Завязалась беседа. Звали ее Марико. Звонок оповестил о начале сеанса. Места, как обычно, были ненумерованными. Мы сели рядом. Ничего особенного, сидели и смотрели. Но едва на экране сложилась какая-то трагическая ситуация - не помню, убивали кого-то или уже убили, - Марико взяла меня за руку и уже не выпускала ее до конца сеанса, а я, признаться, не возражал. Перед тем как проститься, она дала мне номер телефона и попросила позвонить на следующий вечер. Всю первую половину дня, сами понимаете, я посвятил бане, парикмахерской, стирке рубашки, глажке брюк и подобным занятиям. Вторую половину - волнениям и размышлениям о том, как я должен себя вести. Точно в семь я позвонил. Она извинилась, что занята, заболела племянница, и предложила позвонить не завтра, а скажем, послезавтра... Я несколько растерялся. Услышать такое мытому-стираному, глаженому-бритому?! Каково!.. Послезавтра повторилось почти то же самое, с той лишь разницей, что товарищ одолжил мне прекрасную рубашку. Если коротко, то "послезавтра" повторилось четыре раза, а на пятый я наконец поднялся со двора по деревянной лестнице на террасу и постучал в застекленную дверь. Извинения длились так долго, что я едва не лишился чувств. На стене против входа висел ковер, щедро изукрашенный разными разностями, захватившими мое внимание, иначе не избежать бы мне обморока.
Был конец июня, не так жарко, тем не менее Марико была одета несколько легковато и выглядела много привлекательнее, чем в первую встречу. За разговорами и анекдотами последовал чай, я дымил папиросой "Рекорд", купленной на деньги, одолженные уже не помню у кого, и держался волокитой, но деликатным. Во всяком случае, думал, что так держусь.
Квартира состояла из двух комнат в старом тбилисском доме в три этажа. Подъезда не было. В квартиру можно было попасть через деревянную террасу, сюда же выходило и окно. За первой комнатой кишкой следовала другая, спальня с окном и железным балконом на улицу.
Я упомянул о ковре. Как и в каждой традиционной старой тбилисской семье, на нем были развешаны несколько пищалей, кремневое ружье, довольно большое собрание сабель и кинжалов, конская сбруя, вся целиком, плеть, старинные портреты маслом каких-то военных и фотография молодого майора Красной Армии...
Оружие было прекрасной работы, .украшенное золотом, серебром и драгоценными камнями. Даже рукоять плети была затянута золоченой сеткой и местами лучилась яхонтами. Я забеспокоился: кто такие эти доблестные мужи? "Предки моего супруга, - пояснила Марико и, ткнув пальцем в фотографию, добавила: - А вот и он сам!" Я едва не выпалил: где же он сейчас? - но взял себя в руки, хотя волнений это отнюдь не убавило, мог же он внезапно нагрянуть! А дальше? Дальше я несколько оправился от страха, сообразив, что она не пригласила бы меня к себе, не будь уверена в противном, но муки совести не давали мне покоя: я - любовник чужой жены! Марико заметила, что я пригорюнился, и заверила меня, что муж в летних лагерях в Авчалах, уехал нынче утром, до субботы не вернется. Я слегка оживился. Марико прикрыла ставни, заперла дверь, вошла в спальню и стала стелить постель. Теперь-то я понимаю, что она, почуяв мое настроение - как бы птенчик не упорхнул, отрезала пути к отступлению. Но тогда я был ошеломлен тем, с какой деловитостью она готовилась к любви, - у меня было несколько иное представление о таинстве соития... Марико окликнула меня: "Выключи в комнате свет и иди помоги мне!" Я выключил, вошел. Она сидела в одном лифчике, пытаясь расстегнуть застежку на спине. Руки не повиновались ей, а может, она хотела, чтобы я расстегнул?.. Я стоял, смотрел, робея прийти на помощь... Она засмеялась: "Ты что стоишь, я же прошу помочь!.."
Было примерно половина одиннадцатого, когда в самый разгар страсти раздался стук в дверь! Марико обомлела, отстранилась и села, прислушиваясь. Стук повторился. "Сейчас!" - крикнула она, накинула халатик и пошла к двери. "Это я, открой!" - потребовал мужской голос. Марико какое-то время стояла в оцепенении, потом включила свет, медленно протянула руку к двери, так же медленно два раза повернула ключ... Вошел тот самый майор, который весь вечер с укоризной смотрел на меня с фотографии в белой рамке.
Я схватил в охапку одежду... Стояло лето, на мне были сорочка, брюки и летние туфли... Я рыбкой скользнул в открытую дверь на уличный балкон и огляделся. Возможности спрыгнуть или спуститься - никакой. Третий этаж, голая стена... По улице прогуливалась пара. Заметив меня, остановилась. К ней присоединилась еще одна пара! Они стояли в ожидании потехи. Из комнаты снова донесся мужской голос. Я скосил глаза... Классический обстав: окурки, чайная посуда, стулья вразброс, разворошенная постель. Майор стоял, опустив голову, и думал Марико притулилась к двери. Муж оглянулся на нее, прошел в переднюю комнату, запер дверь на ключ, вернулся в спальню. Женщина все так же неподвижно стояла, понурившись. Майор подошел к двери моего балкона и, как подобает военному, гаркнул: "Выходи!" Перед опасностью я всегда беру себя в руки и сохраняю совершенное спокойствие. Думаю, что эта особенность свойственна не только мне. Я неторопливо оделся, глянул вниз на сгрудившихся зевак и вошел в комнату.
Остановился на мгновение, окинул взглядом майора, пересек, не торопясь, обе комнаты. Подойдя к двери, хотел было повернуть ключ, но тут подошедший со спины майор опустил руку мне на плечо. Я обернулся. В руке у него была плеть, та самая, с золоченой сеткой и лучащимися яхонтами. Он не произнес ни слова, хлестал и хлестал! Сложения майор был тщедушного, я легко справился бы с ним, но мне и в голову не приходило оказывать сопротивление... Я уклонился - он за мной. Я бегал вокруг стола, плеть была длинной, доставала. Мы сделали по меньшей мере три круга. Майор остановился - то ли устал, то ли решил, что хватит. Тогда я кинулся к ключу и прогрохотал вниз по лестнице.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер - Современная проза
- Старик и ангел - Александр Кабаков - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Коржик, или Интимная жизнь без начальства - Евгений Некрасов - Современная проза
- Дом на набережной - Юрий Трифонов - Современная проза
- Солнце и кошка - Юрий Герт - Современная проза
- Две строчки времени - Леонид Ржевский - Современная проза
- «Подвиг» 1968 № 01 - журнал - Современная проза