Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сейчас, сейчас! — говорит Овечка и пытается запеленать Малыша.
— Скорее! — торопит он.
— Нет, Не так. Нельзя, чтобы были складки, а то он сразу сотрет себе кожицу. Как же мне показывали?.. — И она начинает все сначала.
Наморщив лоб, он наблюдает за нею. Какая же она неумелая.
Надо вот так: сперва пропустить уголок между ножками, — это же ясно, — потом с другой стороны…
— Дай мне! — нетерпеливо говорит он. — А то будешь копаться без конца,
— Пожалуйста! — говорит она с облегчением. — Если сумеешь.
Он берется за пеленки. На первый взгляд все так просто — крошечные ножки едва шевелятся. Итак, сперва положить пеленку, потом взяться за уголки и…
— Смотри, сколько складок, — говорит Овечка.
— Погоди! — нетерпеливо говорит он и еще торопливее орудует пеленками.
Малыш кричит! Маленькая, светлая комната оглашается его писком, он кричит, громко, пронзительно, откуда только голос берется. Он становится пунцовым, собственно говоря, не мешало бы ему передохнуть; Пиннеберг не отрывает от него взгляда, но дело от этого вовсе не выигрывает.
— Может, еще раз мне попробовать? — мягко спрашивает Овечка.
— Пожалуйста, — говорит он. — Если уверена, что на этот раз у тебя получится.
И на этот раз у нее получается. Совершенно неожиданно все проходит гладко, в два счета.
— Не надо только нервничать, — говорит она. — В общем-то, невелика премудрость.
Малыш лежит в своей постельке и, раз начав, не перестает кричать. Он лежит, глядит в потолок и кричит.
— Что делают в таких случаях? — шепотом спрашивает Пиннеберг.
— Ничего, — отвечает Овечка. — Пусть кричит. Через два часа дам ему грудь, тогда и замолчит.
— Но нельзя же, чтобы он кричал два часа подряд!
— Можно. Так лучше. Ему это не повредит.
«А нам?» — хочет спросить Пиннеберг. Но не спрашивает. Он подходит к окну и глядит в сад. За спиной кричит его сын. И опять все совсем не так, как ему представлялось. Он-то думал тихо-мирно позавтракать с Овечкой, он даже вкусненького припас на этот случай, но если Малыш задает такого ревака… Комната полна его ревом. Пиннеберг прижимается лбом к стеклу.
Овечка подходит к нему.
— Неужели его нельзя немножко поносить, покачать? — спрашивает он. — Я, по-моему, от кого-то слышал, так всегда делают, когда маленькие кричат.
— Стоит только начать! — возмущенно говорит Овечка. — Тогда только и знай что бегай с ним по комнате да убаюкивай.
— Ну, один-то разочек можно! Ведь он сегодня первый раз с нами! — просит Пиннеберг. — Надо, чтобы ему с нами хорошо было!
— Вот что я тебе скажу, — говорит Овечка, и вид у нее очень решительный. — Этого мы делать не будем. Сестра сказала, самое лучшее — дать ему выкричаться, первые ночи он будет орать не переставая. По всей вероятности, будет…— взглянув на мужа, торопливо поясняет она. — Может, конечно, и не будет. Но как бы там ни было, его ни в коем случае нельзя брать на руки. Рев ему не повредит. А потом он привыкнет к тому, что ревом все равно ничего не возьмешь.
— Так-то оно так, — говорит Пиннеберг. — Только, на мой взгляд, это слишком жестоко.
— Но ведь так будет лишь первые две-три ночи, милый. Зато мы выиграем оттого, что он приучится спать без просыпу. — В ее голосе звучат совратительские нотки. — Сестра сказала, это единственно правильный путь, вот только из сотни супружеских пар едва ли найдутся три, у которых хватает на это выдержки.
А как было бы хорошо, если бы у нас хватило.
— Может быть, ты и права, — говорит он. — Ночью он и вправду должен спать без просыпу, это понятно. Но днем — днем я бы спокойно мог поносить его на руках.
— Ни в коем случае, — говорит Овечка. — Ни под каким видом. Он ведь еще не различает, где ночь, где день.
— Не говори так громко, это, наверное, мешает ему.
— Да он еще ничего не слышит! — торжествующе заявляет Овечка. — Первые недели можно шуметь и галдеть сколько угодно.
— Ну, не знаю!.. — говорит Пиннеберг; Овечкины взгляды его ужасают.
Но потом все улаживается. Малыш перестает кричать и лежит смирно. Они спокойно завтракают, как Пиннебергу и хотелось. Время от времени он встает, подходит к постельке и глядит на ребенка, который лежит с открытыми глазами. Пиннеберг подкрадывается на цыпочках, и сколько бы Овечка ни говорила, что это совершенно излишне, что Малыш еще ничего не замечает, — Пиннеберг все равно подкрадывается на цыпочках. Потом он снова садится за стол и говорит:
— А что, ведь, в сущности, это так хорошо: теперь у нас каждый день есть на что радоваться.
— Еще бы, — отвечает Овечка.
— Он будет расти, — продолжает Пиннеберг, — научится говорить… Когда, собственно, дети начинают говорить?
— Бывает, уже в год.
— Уже? Только, хочешь ты сказать? Я и сейчас-то уже рад не знаю как, что буду ему сказки рассказывать. А когда он научится ходить?
— Ах, милый, все это не так скоро. Сперва он научится держать головку. Потом сидеть. Потом ползать. А уж потом только ходить.
— Вот я и говорю: каждый день что-то новое. Я так рад.
— А я-то! Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива, милый!
ДЕТСКАЯ КОЛЯСКА И БРАТЬЯ-ВРАГИ. КОГДА ВЫПЛАТЯТ ПОСОБИЕ НА КОРМЛЕНИЕ?Минули три дня. Настала суббота.
Пиннеберг только что пришел домой, постоял с минуту у постельки Малыша, полюбовался спящим сыном. Теперь они с Овечкой сидят за столом, ужинают.
— Пойдем завтра куда-нибудь? — спрашивает он. — Погода такая чудесная.
Она с сомнением смотрит на него.
— Оставить Малыша одного?
— Не сидеть же тебе все время дома, пока он не научится ходить? Ты и так бледная, дальше некуда.
— Да, верно, — говорит она нерешительно. — Надо бы купить коляску.
— Конечно, надо, — отвечает он. И осторожно: — А сколько она может стоить?
Овечка пожимает плечами.
— Коляска — это еще полдела. Ведь к ней нужны еще подушки и наволочки!
Ему вдруг становится страшно:
— На это все деньги уйдут.
— Да, — соглашается она, и вдруг ей приходит на ум: — А больничная касса на что? Стребуй с них деньги!
— Как это вылетело у меня из головы! — говорит он. — Ну, конечно. — И начинает размышлять вслух: — Пойти туда я не могу. Отпрашиваться больше нельзя, а обеденный перерыв слишком мал.
— Так напиши.
— Верно. Напишу, немедля, а потом сбегаю на почту, опущу письмо в ящик… Послушай, Овечка, — продолжает он, разыскивая письменные принадлежности, которыми они почти никогда не пользуются. — А что, если купить газету и посмотреть, не продается ли где подержанная коляска? Ведь должны же быть такие объявления.
— Подержанная? Для Малыша? — вздыхает она.
— Надо беречь каждый пфенниг, — напоминает он.
— Только прежде я хочу посмотреть, что за ребенок лежал в коляске, — заявляет она. — Не класть же Малыша в коляску после кого попало.
— Посмотреть можно, — соглашается Пиннеберг.
И вот он сидит и пишет письмо в больничную кассу: членский билет номер такой-то, при сем прилагается свидетельство из родильного дома, справка кормящей матери, и дальше покорнейшая просьба: немедленно выслать пособие по родам и кормлению за вычетом больничных расходов.
С минуту он колеблется, потом подчеркивает слово, «Немедленно». Потом подчеркивает еще раз. «С глубоким уважением — Иоганнес Пиннеберг».
В воскресенье они покупают газету и находят несколько объявлений о продаже детских колясок. Пиннеберг отправляется в путь и неподалеку от дома находит прекрасную коляску. Затем следует отчет жене.
— Он, правда, кондуктор трамвая или что-то в этом роде, но, в общем, они выглядят вполне приличными людьми. Ребенок уже ходит.
— А как выглядит коляска? — осведомляется Овечка. — Низкая, высокая?
— Гм…— нерешительно бормочет он. — Ну, это самое… коляска как коляска.
— А колеса какие? — продолжает допрашивать Овечка. — Маленькие? Большие?
Но теперь он более осторожен:
— Так, средней величины.
— А какого цвета? — допытывается Овечка.
— Этого я не разглядел, — говорит он и, когда Овечка заливается смехом, добавляет, оправдываясь: — В кухне было очень темно. — Тут ему в голову приходит счастливая мысль:— Верх отделан белыми кружевами.
— Ах ты господи. — вздыхает она. — Хотелось бы мне знать, что ты там вообще разглядел.
— Позволь, коляска очень хорошая. Просят двадцать пять марок.
— Ладно, придется самой посмотреть. Понимаешь, сейчас в моде низкие коляски, с совсем маленькими колесиками.
— По-моему, — спешит застраховаться он, — Малышу совершенно безразлично, на каких колесах его будут возить: на маленьких или на больших.
— Малышу должно быть удобно, — возражает она.
И вот после того как Малыш накормлен и мирно спит в постельке, они собираются идти смотреть коляску. На пороге Овечка останавливается, возвращается, бросает взгляд на спящего сына и снова идет к двери.
- Доктор Фаустус - Томас Манн - Классическая проза
- Бен-Гур - Льюис Уоллес - Классическая проза
- Ошибка доктора Данилова - Шляхов Андрей - Классическая проза
- Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Классическая проза
- Городской мальчик - Герман Вук - Классическая проза
- Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Классическая проза
- Всего лишь скрипач - Ганс Андерсен - Классическая проза
- Духовидец. Гений. Абеллино, великий разбойник - Фридрих Шиллер - Классическая проза
- 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - Анатоль Франс - Классическая проза
- Последний день приговорённого к смерти - Виктор Гюго - Классическая проза