— Хватит, Рафаэль! Хватит морочить себе голову! Успокойся! — сказала Черная Тетя. — Я вижу, они таки правы. Тебе действительно будет трудно почувствовать любовь.

Я был ребенком. Смерть интересовала меня больше любви.

— Мне надоело, — сказал я ей. — И всего-то я спросил тебя о Дедушке Рафаэле. Ведь Бабушка была там, и она была его жена, так, конечно, это было ее дело.

— Ну и что, что жена? Это еще не дает ей права решать, как и когда ему умереть. — Она развела руки и стала похожа на удивленную обезьяну. — А кроме того, она его ненавидела. Обычно наши мужчины успевают умереть раньше, чем их жены начинают их ненавидеть, но у моих родителей случилось немножко иначе. Эта скупердяйка возненавидела его с самого начала, за его оптимизм, и красоту, и уверенность.

— Но это не причина его убивать, — сказал я.

«Это вполне причина! — постановила моя сестра много лет спустя, когда стала достаточно большой, чтобы получать удовольствие, вороша чужие воспоминания о семейных тайнах. — А кроме того, — добавила сестра, — она не убила его, а просто дала ему возможность организовать свой несчастный случай собственными силами и без того, чтобы ему помешали. Дай Бог, чтобы у всякого мужчины жена так считалась с его желаниями».

Сама она, моя сестра, уже четыре раза почти выходила замуж — говорил ли я уже, что дважды за одного и того же мужчину? — и каждый раз отменяла свадьбу в последний момент. «Только этого еще не хватает нашей семейке, — говорила она. — Еще похороны, и еще поминовенья, и еще портреты. Я, конечно, паршивка, — говорила она, — но я не хочу приговаривать людей к смерти. Даже если это мужчины».

Я ПРЕДСТАВЛЯЮ СЕБЕ

Я представляю себе это содроганье, это успокоенье, это томленье повисшего тела — ниже-ниже, к последнему низу. И этих скучающих мух коровника, внезапно ошеломленных таким количеством выпавшего на их долю добра. Они, наверно, спятили, не зная, на что наброситься раньше — то ли на жидкость, что текла из оброненного тела, то ли на молоко, что текло из опрокинутого бидона. Так много мушиного изобилья и счастья одновременно!

Все смотрели на Бабушку, как она присоединяется к другим вдовам семьи: прямо на глазах у всех, именно в эту минуту и по собственному решению.

А Бабушка всё выжидала, словно хотела увериться, что неподвижно висящее тело окончательно умерло, умерло так надежно, что никакая помощь уже не вернет его к жизни. И тогда, только тогда, она поднялась и закричала, как будто никого не было вокруг, как будто она только что вошла в коровник, как будто она потрясена, увидев, что ее муж висит на балке: «Скорей-скорей, Наш Рафаэль повесился, скорей-скорей принесите нож, ой, я падаю в обморок!»

Две девочки были посланы из коровника в дом, чтобы принести стул. Медленно принесли стул. Одна из женщин медленно взобралась на него. Медленно вытащен был нож из одного из передников. Медленно была перерезана веревка. Мертвая плоть медленно опустилась в покой подставленных рук. Вниз-вниз, на грудь, в объятие, к чреслам.

И Бабушка, уже стоя на коленях, уже тормоша безвольное тело, которое, как у всех Наших Мужчин, сразу стало меньше, чем было при жизни, произносит фразу, что потом войдет в семейные анналы: «Посмотрите только, я больна, а мой муж взял и умер».

— Интересно, почему он это сделал? — спросил я сестру.

— Ну, действительно, Рафауль… Просто он хотел умереть естественной смертью, а не так, как вы все, от несчастного случая.

— Но самоубийство — это не естественная смерть! — снова разозлился я.

— Нет? — засмеялась сестра. — Ты забыл, что сказала Черная Тетя? Самоубийство мужчины — это совершенно естественная смерть. Может, ты знаешь, как мужчина может умереть еще лучше?

Я МЕДЛЕННО ВЕЛ МАШИНУ

Я медленно вел машину по дну вади, высматривая места, где можно переправиться через потоки, взбираясь на знакомые скальные ступени, оскальзываясь на свежих, заполненных грязью ямах, поверхность которых напоминала тот горячий шоколад, который Рыжая Тетя варила себе по ночам и глотала ложками, «чтоб вкусней было вырвать», — как говорила ты, паршивка.

Вакнин-Кудесник вызывал меня по рации, но я не ответил. У меня нет сил сегодня выслушивать его претензии по работе, нет сил разговаривать с ним о Боге, и я по горло сыт его просьбами о благословениях. Я приближался к своему желанному месту, к моему белому камнепаду, и был весь сосредоточен на управлении машиной. Наводнение смыло и стерло дорогу, которая и без того довольно плохо просматривалась, и теперь глаза мои напряженно искали новые места для переправы.

Однажды я ехал с Роной к одному из больших вади, далеко к югу отсюда. Ее второй муж, доктор Герон, «честный и добрый», отправился тогда за границу, на очередной конгресс анестезиологов, и мы могли провести вместе целых три редких дня, и трогать друга друга, и непрерывно смотреть, говорить и слушать. И мы так много говорили, и так много целовали, и так много трогали, что вскоре достигли того состояния, когда слова уже не помнят, кто их произнес, а кто слышал, и тела переплетаются и перепутываются, и конечности уже не знают, которая которая и которая чья — то ли то бедро ее, то ли бедро мое, то ли то плечо ее, то ли грудь моя, то ли то внутри нее, то ли внутри меня, то ли то семя ее, то ли семя мое, то ли та слюна ее, то ли слюна моя? — и пальцы счастливы и удивлены — и ею, и мною, — и глаза еще видны, но опять уже не видят, — и когда опускаешь голову, сказала Рона, они истекают собравшейся в них усталостью и любовью.

Так мы ехали, и вдруг за нами появился зеленый джип Управления охраны природы, а в нем инспектор управления и с ним — босоногая и смущенная девчушка с тысячью тонких грязных косичек, из тех босоногих, загорелых девчушек, которых я иногда вижу здесь, блуждающих по пустыне, улыбающихся рассеянными улыбками и ищущих чего-то.

Следы моих шин удивили его. «Обычно я первый открываю эту дорогу после наводнения», — сказал он.

Он увидел три конусоообразных камня нашего вечернего костра за несколько километров отсюда и подумал, что их оставили контрабандисты, потому что «только бедуины знают, как пользоваться такими камнями».

Я почувствовал, что он не прочь посидеть с нами, попить чаю, поглазеть на нас, прикинуть про себя, кто мы друг другу, провести часок в разговорах пустыни и случайно повстречавшихся людей. Но глаза Роны сказали ему, что в этом широком вади нет места для второй пары, и он поспешил сообщить, что должен ехать дальше, потому что в здешних местах прошло особенно много воды и снесено много дорог.

— Так я рассчитываю, что вы сами откроете этот ручей, а мы тогда отправимся по другим местам, — сказал он. — Только ты уж клади время от времени пару-другую камней друг на дружку, обозначить переправы, — попросил он. — Чтобы мне тут разные типы из Тель-Авива не лезли прямо через валуны, и не заливали их машинным маслом, и не размазывали бы по ним грязные следы своих шин.

Рона засмеялась.

— Разные типы из Тель-Авива, — повторила она его слова.

В ту ночь, там, где каменные стены большого вади сходились друг с другом, ее пальцы прокладывали переправы на моей коже. Ее зубы оставляли болезненные следы в моем затылке. Ее руки насыпали на моей спине маленькие курганы из гальки.

— Чтобы мне тут разные девки из Тель-Авива не лазили повсюду и не оставляли свои следы.

— О каких девках ты говоришь? — простонал я. — Кто вообще смотрит на меня? Кто вообще знает, что я существую?

Она вдавила камешки в мое тело, сильно-сильно, так что я застонал и задрожал от холода и боли:

— Чтобы мои вмятины остались здесь навсегда. Как те вмятины от твоих плечей и зада, которые ты оставил в моей кровати.

Черно-белая птица, похожая на маленькую монахиню, трепетала в воздухе, дизельный двигатель удовлетворенно урчал. Пикап на жестких рессорах подпрыгивал на старых замшелых глыбах и осторожно скользил по новым уступам из песка и глины, которые вода в своем беге прорезала на дне вади и которые теперь разваливались от укусов зубастого рельефа шин.

Взвился неожиданный песчаный смерч, и Рона вынимала пылинки из моих глаз. Ее раздвинутые губы лежали на моих веках, ее влажный язык раскрывал и вылизывал их, высасывая крупинки пыли и мои слезы.

— Видишь? — показал я ей, когда ко мне вернулось зрение. — Вот, что я здесь люблю, вот эти мои валуны посреди склона, что сорвались с вершины утеса, но до самого низу, до дна вади, так и не смогли добраться.

— Ты всегда и во всем любил и видел только самого себя, — сказала она. — Но Бог с тобой. Я тоже люблю это, и себя, и тебя.

ВОЗЛЕ БЕЛЫХ СКАЛ

Возле белых скал, что вблизи камнепада, я взобрался на берег, остановился и выключил мотор. Вот теперь тихо. Пара моих друзей — сверкающих мрачным блеском пустынных ворон — кувыркались в воздушных потоках, временами застывая на месте, точно две черные дыры, которые кто-то вырезал в голубой стали неба, а потом снова принимались носиться туда и сюда, то взлетая, то опускаясь к земле.

1 ... 46 47 48 49 50 51 52 53 54 ... 90

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу В доме своем в пустыне - Меир Шалев бесплатно.

Похожие на В доме своем в пустыне - Меир Шалев книги

Вышли из леса две медведицы - Меир Шалев - Современная проза
Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Явление чувств - Братья Бри - Современная проза
Сны Флобера - Александр Белых - Современная проза
Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
Другая судьба - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Современная проза
Sex. Убийство. Миллион - Валид Арфуш - Современная проза
Заговор по душам. (Малоросский прованс.) - Valery Frost - Современная проза
Липовая жена - Рубина Дина Ильинична - Современная проза

Оставить комментарий