Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В оригинале у Пушкина:
Теперь, я знаю, в вашей волеМеня презреньем наказать.Но вы, к моей несчастной долеХоть каплю жалости храня,Вы не оставите меня.Сначала я молчать хотела;Поверьте: моего стыдаВы не узнали б никогда,Когда б надежду я имелаХоть редко, хоть в неделю разВ деревне нашей видеть вас,Чтоб только слышать ваши речи,Вам слово молвить, а потомВсе думать, думать об одномИ день и ночь до новой встречи.Пресыщенный светский лев Онегин отказывает Татьяне – не грубо, но все-таки отказывает. Как муж он был бы “нахмурен, молчалив, сердит и холодно-ревнив”. Пушкин, который называет Онегина добрым своим приятелем, объясняет, что тот “не создан для блаженства” – он рано охладел ко всему.
У Набокова:
him does the snake of memorieshim does repentance bite.All this often impartsgreat chart to conversation.At first, Onegin’s languagewould trouble me; but I grew usedto his sarcastic argumentand banter bent halfwise with bileand virulence of gloomy epigrams47.В оригинале у Пушкина:
Кто жил и мыслил, тот не можетВ душе не презирать людей.Кто чувствовал, того тревожитПризрак невозвратимых дней:Тому уж нет очарований,Того змия воспоминаний,Того раскаянье грызет.Все это часто придаетБольшую прелесть разговору.Сперва Онегина языкМеня смущал; но я привыкК его язвительному спору,И к шутке, с желчью пополам,И к злости мрачных эпиграмм.Онегин так разочарован во всем, что, несмотря на молодость, бросает чтение. И если раньше его можно было назвать педантом, который знал Ювенала, Вергилия, читал “Паломничество Чайлд-Гарольда” и Руссо и мог ввернуть в разговор цитаты из этих авторов, то теперь, в глуши сельского уединения, он покупает книги, но
without avail:here there was dullness; there, deceit and raving;this lacked conscience, that lacked sense;on all of them were different fetters;and the old had become old-fashioned,and the new raved about the old.As he’d left women, he left books48.У Пушкина:
Отрядом книг уставил полку,Читал, читал, а все без толку:Там скука, там обман иль бред;В том совести, в том смысла нет;На всех различные вериги;И устарела старина,И старым бредит новизна.Как женщин, он оставил книги…Пушкин и сам был страстным книгочеем. Научный труд, проделанный Набоковым, – более тысячи страниц комментариев ко всему, от первого слова французского эпиграфа к роману в стихах (Pétri, что значит “состоящий из чего-либо”, “погрязший в чем-либо”) до подробного рассуждения, какого именно оттенка был берет Татьяны49 (“малиновый” у Пушкина), – демонстрирует упоение словами, упоение исследованием, упоение задачей докопаться до сути каждой пушкинской мысли или фразы. В ту пору русской поэзии было менее века50, объясняет Набоков, и новая литература выросла на заимствованиях – в основном из французской литературы, но также и из английской, немецкой, итальянской и классической античной.
Слово “Pétri” встречается в эпиграфе, который Пушкин придумал, как многие другие51. Набоков пишет:
Мысль снабдить легковесное повествование философским эпиграфом заимствована, очевидно, у Байрона. Для двух первых песен книги “Паломничество Чайльд-Гарольда”… Байрон послал [издателю] эпиграф, начинающийся: “Мир подобен книге, в которой прочитана лишь первая страница” и т. д. из “Космополита” Луи Шарля Фужере де Монброна.
Туманный эпиграф был в большой чести у английских писателей; он имел целью вызвать сокровенные ассоциации; и, конечно, Вальтер Скотт памятен как наиболее искусный сочинитель таких эпиграфов52.
Язык Пушкина, как и язык многих других поэтов, которых он пародирует, хвалит, так или иначе упоминает, изобилует галлицизмами. Французский язык был настолько широко распространен в дворянской среде, что даже Татьяна, дочь захолустного помещика, сочиняет любовное письмо именно по-французски. Язык признаний нежных она усвоила не из жизни, а из книг. Так что когда Татьяна (в переводе Набокова) пишет Онегину:
Why did you visit us?In the backwoods of a forgotten village,I would have never known youNor have known bitter torment.The tumult of an inexperienced soulHaving subdued with time (who knows?),I would have found a friend after my heart,Have been a faithful wifeAnd a virtuous mother53.У Пушкина:
Зачем вы посетили нас?В глуши забытого селеньяЯ б никогда не знала вас,Не знала горького мученья.Души неопытной волненьяСмирив со временем (как знать?),По сердцу я нашла бы друга,Была бы верная супругаИ добродетельная мать.– она, сама того не сознавая, следует литературным шаблонам того времени, где фраза “души неопытной волненья” – избитый оборот. Она могла бы встретить другого, но не полюбить. “Другой!” – восклицает Татьяна:
No, to nobody [else] on earthwould I have given my heart away!That has been destined in a higher council,that is the will of heaven: I am thine;my entire life has been the gage of a sure tryst with you;I know, you’re sent to me by God54.У Пушкина:
Другой!.. Нет, никому на светеНе отдала бы сердца я!То в вышнем суждено совете…То воля неба: я твоя;Вся жизнь моя была залогомСвиданья верного с тобой;Я знаю, ты мне послан богом…- От декабристов до террористов. Инвестиции в хаос - Стариков Николай - Учебная литература
- История Земли. От звездной пыли – к живой планете. Первые 4 500 000 000 лет - Хейзен Роберт - Учебная литература
- Синий. История цвета (Фрагменты книги) - Пастуро Мишель - Учебная литература
- Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй - Никонов Александр Петрович - Учебная литература
- Новая энциклопедия для девочек - Клечковская Людмила Станиславовна - Учебная литература
- Чудо-остров. Как живут современные тайваньцы - Баскина Ада - Учебная литература
- Скорочтение. Быстрый курс для школьников, студентов и всех, кто хочет быстрее думать - Авшарян Герасим - Учебная литература
- Ионыч - Чехов Антон Павлович "Антоша Чехонте" - Учебная литература
- Перерастая бога. Пособие для начинающих - Докинз Ричард - Учебная литература
- Капетинги и Плантагенеты - Басовская Наталия Ивановна - Учебная литература