Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По увеличивавшимся с каждым днем предосторожностям против скрытых врагов, принимаемым временщиками, можно было догадаться о том, как мало чувствовал себя царь в безопасности среди русского народа, а исчезавшие почти каждый день люди разного звания и состояния из числа сторонников цесаревны и неосторожных хулителей самозваного правителя государства служили красноречивым подтверждением этих догадок.
Казалось, что одна только забота о безопасности своей и своих занимала правителя. Все государственные дела были в еще худшем застое, чем при Меншиковых, а о заседаниях членов Верховного тайного совета все забыли и вспоминать, точно никогда их и не бывало.
Хорошо, что на окраинах бодрствовали и не щадили жизни для родины такие молодцы из русских людей, как Иван Максимыч Шувалов на финляндской границе, граф Головин, князь Урусов и другие в Остзейском крае, Панин и гетман Апостол с малороссийскими казаками на границе Польши и Ливонии, а Бутурлин охранял Россию от кочевья в то время, как генерал Тараканов зорко наблюдал за турками, калмыками и донскими казаками на Дону. Оскудей Русская земля честными людьми, не роди она таких героев, быть бы ей расхищенной на клочки многочисленными и вековечными своими врагами — немцами, поляками и басурманами.
Но долго оставаться в таком положении государству было немыслимо, и все это понимали — все, начиная с тех самых, которые создали из корыстных видов это положение.
Что-то готовилось. Чего-то ждали, и ждали с тоскливой тревогой и недоверием к вершителям судьбы России.
В конце рождественского поста, темною ночью со снежною метелью, свирепствовавшей с вечера, во входную дверь небольшого флигеля близ дворца, прятавшегося за высокими деревьями, покрытыми инеем, постучались.
Тут жил управитель Александровского Ветлов, и он уже давно спал в спальне с плотно притворенными дубовыми ставнями, когда ближайший его слуга Петруша поднялся с постели, чтоб подойти к двери в прихожей, растворить ее и, выйдя в сени, спросить у стучащих со двора:
— Кто тут, и что нужно?
Странно ему показалось, что стуку этому не предшествовал ни стук растворяемых ворот, ни лай собак, ни скрип полозьев по снегу, ни топот лошадиных копыт. «Пешком, видать, припер кто, но откуда же пролез, когда вся усадьба обнесена изгородью и у всех ворот замки и сторожевые собаки?» — думал он, предлагая свой вопрос незнакомцу.
— Отворяй скорее, паренек, давно уж я тут околачиваюсь, надобность мне до Ивана Васильевича пребольшая. Впусти меня хоть в сени, зазяб я дюже на ветру-то. Да скажи ему, что из Лебедина Сашуркин пришел.
Голос, произносивший эти слова, показался Петруше знакомым, и он впустил ночного посетителя в сени, запер за ним дверь и побежал будить своего барина.
Узнав, что к нему пришел человек из леса, Иван Васильевич приказал тотчас же ввести его в спальню, а сам принялся наскоро одеваться в полной уверенности, что уснуть ему в ту ночь уж больше не придется.
Посещение это так живо напомнило ему предпоследнее свидание с покойным Праксиным, когда, решившись идти на добровольную страду, он зашел к своему молодому другу с предсмертным наставлением для жены и сына, что мороз пробежал у него по телу от предчувствия новой беды. И предчувствие не обмануло его. Посланец из леса явился с просьбой от всех жителей леса как можно скорее туда приехать, чтоб всех их спасти от великой опасности.
Брожение, начавшееся по всей России, уже проникло и в лес благодаря появлению «новых» людей.
— Уговаривают народ сниматься с места, чтоб присоединиться к какой-то громаде, которая решила будто бы овладеть всеми городами по берегам Волги и всеми барскими поместьями, господ всех повыгнать и убить, а самим расселиться в захваченных домах и усадьбах и таким образом положить начало новому всероссийскому царству вольных православных людей. Да беда в том, что подстрекают на это дело такие людишки, которым веры нельзя давать, — объяснял Сашуркин, небольшого роста крестьянин, с умным лицом, в опрятном суконном кафтане из верблюжьего сукна, подпоясанном алым кушаком домашней пряжи.
Давно уж у лесных жителей и сукно свое ткали, и красили его.
— Что это за люди? — спросил Ветлов.
— Разные, Иван Васильевич: есть и казаки, и хохлы, и поляки, и русские; из-под Москвы даже двое появились и хвастаются, что им все до крошечки известно про то, что здесь делается… Если им верить, так уж царя-то и в живых нет, а будто под его именем Долгоруковы какого-то своего племяша на Москве народу показывают…
— Вздор это, царь жив и здоров, — объявил Ветлов.
— Знаем мы: кабы умер, ты бы нас оповестил, ведь тогда на престоле быть цесаревне, Елисавете Петровне, все мы за нее жизнь положить с радостью готовы. Так вот наши старики и послали просить тебя к нам скорее пожаловать, чтоб враки пришлецов прекратить. Зачали они свое проклятое дело с села Яшкина…
— Это господ Ратмировых?
— Точно так. Там, ты сам знаешь, господ-то никогда и не видывали, даже на освящение храма никто не приехал, а теперь имение принадлежит сиротке малолетней, которая у родственников в Москве живет, а родственники те, говорят, ближайшими людьми при Долгоруковых состоят, у изводителей царя, ну, сам посуди, в каком там смятении все умы и в какое брожение они соседей приводят. Уж и в Лебедине начинают поговаривать, что давно от тебя нет вестей, и жив ли ты, и почему не хлопочешь ты за цесаревну, если царенка-то больше на свете нет. Кому же охота под долгоруковским отродьем быть, сам ты посуди?
— Говорю же я тебе, что все это враки! Неужто ж я бы вас без вестей оставил, кабы взаправду царь Петр Алексеевич жизнь бы свою покончил! Разве не оповестил я вас, и когда Меншиковых сверзили, и когда великая княжна скончалась? — вскричал запальчиво Ветлов. — От меня, ни от кого другого, узнали вы и про смерть Петра Филипповича, и за что ему мученическая кончина была, обо всем, что происходит при дворе и что вам нужно знать, я вас оповещаю, а вы там каких-то воров, пришлых и незнаемых, к себе пускаете и даете им народ мутить враками! Да вас таким образом и невесть в какой омут затянут! Разбойников и поджигателей из вас сделают! Креста на вас, что ли, нет, чтоб на такие воровские речи уши распускать?
— Мы, Иван Васильич, за тобой для того и послали, чтоб ты наших дураков образумил. Приедешь, увидят тебя, всему, что ты скажешь, поверят и незваных гостей так турнут, что в другой раз побоятся сунуться. Что делать, слаб народ, постоянно подтягивать его надо. А уж как на пустые россказни лаком, так слов нет сказать!
— Бога вы гневите, вот что! — продолжал ворчать Ветлов. — От счастья да от спокойной жизни разжирели и забываться стали. И чего только старцы ваши смотрят, не понимаю! Ваше дело какое? Жить себе припеваючи, работать да Бога благодарить, что никому до вас дела нет, что забыли про вас и про лес, в котором вы приют от людских невзгод нашли…
— Так, так, вполне правильно ты говоришь, Василич, — с глубоким вздохом вставил посланец.
— Времена таперича тяжкие, такого лихолетья на Руси давно не бывало, — продолжал, постепенно одушевляясь, Ветлов. — Был лютый царь Иван, был Петр, настоящий бич Божий, много русский народ от обоих вынес мучительства и глумлений, но оба царями были, и чувствовалась их власть над Россией; оба были русскими царями, и при них нам чужие не страшны были; сами от них страдали, но за родину не боялись, знали, что они Россию не выдадут и честь русскую перед папистами, басурманами и всякими там иноверцами погаными отстоят, а теперь нет у нас царя настоящего, потому что того мальчика неразумного, которого на царство венчали, поколь он не вырастет и разума не наберется, правителем считать нельзя, и завладели им люди злые и корыстные. Надо, значит, ждать, да Богу молиться о терпении, и народ тому же учить. Ничего больше не остается православному народу российскому делать…
— Вот ты, Василич, этому самому терпению наш народ и научи, он тебя послушает, как покойного Петра Филиппыча слушал. Ты и о нас позаботься, да и о себе, да и о вдове-то Петра Филиппыча с сыночком тоже, жалко ведь и всем нам будет, если, Боже храни, эти людишки у нас обоснуются да зачнут уж не как пришлецы, а как хозяева наш народ портить. Вон они теперь хутор Григорича торгуют, старик-то Григория помер, остался один сын, и они этого парня подговаривают в польскую землю переехать с женой и там торговлей заняться. И ведь хорошую цену за хутор-то ему дают. Неспроста это, Василий.
— Злые люди никогда ничего спроста не делают, братец, злого человеком «простым» не похвалишь, — заметил со вздохом Ветлов. — Когда же ты в Москву пришел и как к нам попал? — спросил он после небольшого молчания. — И зачем так таился? Оно правда, что мы здесь с опаской живем, от долгоруковских соглядатаев нашу цесаревну оберегаючи, но больше от бояр, простые люди к нам сюда свободный имеют вход, и мы со всеми здешними невозбранно знакомство водим.
- Вологодские версты - Гумер Каримов - Историческая проза
- Пляска Св. Витта в ночь Св. Варфоломея - Сергей Махов - Историческая проза
- Перед разгромом - Н. Северин - Историческая проза
- В поисках истины - Н. Северин - Историческая проза
- Белая Россия - Николай Стариков - Историческая проза
- Бородинское сражение - Денис Леонидович Коваленко - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев - Историческая проза
- Меч Роланда - Тим Северин - Историческая проза
- Осколок - Сергей Кочнев - Историческая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза