Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты правильно сделал. И он тоже.
– Значит, мы богатые?
– Нет. Мы не богатые и не бедные. Мы средние.
– Понятно.
Я закрыл за сыном дверь, но через полминуты с обратной стороны раздался стук. Мальчишка вернулся. Его нижняя губа дрожала.
– У нас велосипед украли, – тихо сказал он.
Я перешагнул порог. Действительно. Велосипед, поставленный на зимнее хранение, исчез. Кто-то из соседей не закрыл на замок вторую дверь, отделяющую лифт от общего коридора, и облегчил ворам работу.
Ребенок, опустив плечи, заплакал. Я присел перед ним на корточки и большим пальцем вытер с маленькой упругой щеки слезу.
– Не горюй. Подумаешь, велосипед украли. С кем не бывает. Мы пойдем и купим тебе новый.
– Нет, – твердо ответил сын. – Если мы не богатые, мы не можем так сразу взять и купить другой велик.
– Я же сказал, мы хоть и не богатые, но и не бедные. Мы сегодня же пойдем и купим. Обещаю.
– Нет, папа. Подумай сам. Сейчас зима. Зачем мне велик – зимой? Давай лучше сходим вечером в кино. Мы так давно не ходили вместе в кино...
– Договорились.
– Только как я с тобой пойду? У тебя же синяк под глазом. Все будут на тебя пальцем показывать. Мне будет стыдно.
– Синяк к вечеру пройдет. Иди. Опоздаешь. Едва створки лифта сомкнулись, Юра сказал:
– Слушай, а твой сын – хороший человек.
По случаю раннего утра друг, как и я, был одет в халат. Тот самый – в широкую красно-белую полосу. Покрытый пятнами высохшей бурой крови.
– Спасибо, – грустно ответил я.
– Расстроился?
– Да.
– Из-за велосипеда?
– Может, и из-за велосипеда.
– С каких пор ты переживаешь из-за того, что у тебя что-то украли? Ты украл, у тебя украли – это жизнь, брат.
Философствующий покойник с накинутым на голову капюшоном и свисающими с плеча концами удавки был неприятен, и мне не удалось удержать рвущуюся наружу досаду.
– Жизнь? Ты, наверное, не все понял про мою жизнь. Деньги на этот велосипед я не украл. А заработал. Не украл, а заработал! Чувствуешь разницу?! Не украл, а заработал!!!
– «Заработал», – передразнил Юра. – Вагоны разгружал, что ли? В шахте киркой махал?
– Хуже! Я нервы свои убил! Мозги угробил!
– Скорее, пропил.
– Это тебя не касается.
– И, кстати, сегодня не пей. У тебя будет трудный день.
Кроме велосипеда, в коридоре покоился вместительный мешок со старыми детскими игрушками. Неловко задетый моим коленом, он повалился на пол, и прямо под ноги мне упал большой пластмассовый пистолет.
В гараже пришлось пережить минуту отчаяния – машина на обычном месте отсутствовала, но тут же я вспомнил, что сам перегнал ее вечером в укромный двор. По этому поводу Юра едко прошелся в том смысле, что алкогольная амнезия вещь страшная, но я не стал его слушать.
Возле моего движимого имущества, припорошенного выпавшим ночью снегом, прогуливался, глубоко сунув руки в карманы, щуплый, сутулый, дурно одетый человек. Его я бы принял за переодетого мента, если бы не особенная походка и известный набор специфических жестов и движений. Быстрые взгляды по сторонам и ловкое припрятывание сигаретного огня в ладони указывали на долгие годы, проведенные по тюрьмам и лагерям.
Сразу узнав его, я, с одной стороны, обрадовался – все же старый приятель, годами из одной посуды баланду жрали, – с другой стороны, слегка затосковал и даже разозлился: не к месту и не ко времени была нежданная встреча.
– Здорово, братан. Обнялись.
– Как ты меня нашел?
– Я ж не фуцан, – ответил братан. – Пацаны сказали, что ты живешь возле метро «Братиславская» и у тебя черная тачка. Три дня покрутился – и вот она! А вот – ты. Москва – большая деревня.
Давнишний приятель Слава Кпсс выглядел неважно. Его лицо с правой стороны как бы слегка провисло, с левой – как бы слегка окосело. Подглазья украшали дряблые мешочки коричнево-серой кожи. Лоб перечеркивали несколько неглубоких длинных морщин. Углы рта стремились вниз.
Весь последующий диалог можно было предугадать с точностью до фразы.
Мои отношения с друзьями по тюрьме, бывшими сокамерниками – особенные, специальные отношения, не похожие ни на какие другие. Не совсем правильные отношения. Но я сам во всем виноват. Я попал в тюрьму, будучи не нищим. Это меня спасло. Русская пенитенциарная система – в целом довольно понятное место; имея здесь ежемесячно сотню американских долларов, можно нормально устроиться. По крайней мере, не сдохнуть от голода, туберкулеза и менингита. Однако, обжившись и обосновавшись, я совершил тяжелейшую ошибку: раздал авансы. Никому ничего не обещал – но зачем-то повел себя так, что обещания как бы подразумевались.
Едва не еженедельно я выписывал с воли учебники для тренировки памяти, внимания и развития интуиции, теоретические курсы биржевой игры, богословские монографии, узкоспециальные работы по теории вероятности, книги Лосева и Ильина; под моей, провонявшей кислым камерным потом, подушкой покоился фундаментальный труд Ле Бона «Психология толп». Я изображал маргинала-интеллектуала. Возможно, тогда, в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, я им и являлся. И так снискал уважение сокамерников. Все они желали добыть мой домашний или любой другой телефонный номер, чтобы впоследствии разыскать меня на воле и что-то заработать с моим участием.
Меня держали за интересного, перспективного, выгодного знакомого.
Я цинично фильтровал потенциальных друзей; отсеивал; но все же сообщил координаты своего местопребывания многим и многим. А когда освободился – был потрясен их настойчивостью.
Братаны звонили по пятнадцать раз в день. Они выискивали мой адрес в Интернете. Они слали письма. Они приезжали в семь утра и поджидали меня у дверей квартиры. Они подключали третьих лиц. Они проявляли чудеса изобретательности.
Они во что бы то ни стало желали продолжить дружбу.
Я человек циничный и хитрый, но все же не злой. В первые послетюремные полгода я встретился по меньшей мере с десятком пацанов, и всякий раз понимал, что говорить нам не о чем. И предложить мне было нечего. По выходе из застенка я оказался у разбитого корыта. Партнер и компаньон предал и продал меня. Деньги – огромные, почти полмиллиона долларов, – исчезли без следа. Вместо того, чтобы резко трудоустроить всех своих приятелей, хотя бы в качестве водителей или особо доверенных порученцев, и одним щелчком пальцев наладить их судьбы, – я сам вынужден был спасаться от нищеты.
Мне не в чем было винить тюремное братство. Прямодушные и добрые парни находились в поиске лучшей доли. Выходцы с нищих окраин, они пытались выплыть к сытым берегам. Получалось, что я их обманул.
Так всегда бывает: начнешь доискиваться причины происходящего с тобой, копаешь там и здесь, сомневаешься, эксплуатируешь интеллект – в итоге же осознаешь, что корень событий пребывает в тебе, и только в тебе. А где еще? Кого винить в происходящем, как не себя?
Во всем, что с тобой происходит, виноват ты, и никто больше.
Слава Кпсс со специфической молниеносной внимательностью оглядел меня с ног до головы. Задержал взгляд почему-то на бортах дубленого пальто.
Его выцветшие тусклые глаза выражали, конечно, не зависть – хитрые и дальновидные люди легко умеют ее маскировать, – а некую философическую, общего характера, глубокую тюремно-лагерную грусть. Хорошо мне знакомую. Я и сам одно время страдал упомянутым недугом – правда, в легкой форме.
Ты живешь, окруженный друзьями, подругами, родственниками, приятелями, деловыми знакомыми и еще пятью десятками мужчин и женщин, так или иначе заинтересованных в тебе, как ты заинтересован в них. Но вот – ты исчезаешь. Арестован, осужден и посажен. Закрыт и отправлен по этапу. В жирной, полнокровной ткани вольной жизни на твоем месте образовалось свободное место, дыра. Природа не терпит пустоты, и эта дыра затягивается свежими покровами, как ножевая рана; проходит год, потом пять, потом десять, потом ты возвращаешься – а твое место заросло, его нет, друзья и подруги научились обходиться без тебя, и когда ты появляешься – ты лишний. Никому не нужен. В лучшем случае тебя банально терпят.
И тогда тебе трудно бывает не запечалиться, наблюдая старых друзей, снискавших квартиры и автомобили, устойчивые бизнесы и загородные особнячки, депозиты и кредитные карты, золотые часы и ботинки с кожаными шнурками, шелковые рубахи, заграничные паспорта, телевизоры с плазменными экранами и прочие повсеместно признаваемые обществом элементы достатка, – пока сам ты долгими годами кормил вшей, доходил на баланде и подставлял загривок под дубинки кумовьев.
Усилием фантазии я проделал быстрое путешествие в голову бывшего сокамерника и ухитрился осознать его органами чувств – себя: престижно и по сезону одетого, насквозь пропахшего дорогим парфюмом и еще более дорогим алкоголем, в целом вполне солидного, с идеально подстриженными ногтями и чисто выбритыми щеками мэна на фоне огромной сверкающей брички, всегда готовой разорвать вселенский хаос ревом мотора и ослепительным светом сверхмощных фар. Наблюдая сей впечатляющий интерфейс, посторонний человек легко может принять меня за преуспевающего человека, – и ведь не объяснишь, что на самом деле я никто, мелкий дурень, банкрот, бес и балбес...
- Токийские легенды (Tokyo kitanshu) - Харуки Мураками - Контркультура
- Могила для 500000 солдат - Пьер Гийота - Контркультура
- Юра - Владислав Март - Контркультура / Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Я решил стать женщиной - Ольга Фомина - Контркультура
- Писатель. Короткий рассказ - Андрей Александрович Ларин - Контркультура / Триллер / Ужасы и Мистика
- Generation Икс - Дуглас Коупленд - Контркультура
- Сёма - Яна Грос - Контркультура / Русская классическая проза
- Моноклон (сборник) - Владимир Сорокин - Контркультура
- Бэтман Аполло - Виктор Пелевин - Контркультура
- Атом - Стив Айлетт - Контркультура