уже мамина очередь показывать дорогу. Она проводит меня по лабиринту коридоров – и вот мы у палаты, где лежит папа. Я не успел спросить маму, предупредила ли она его о моем приезде; едва мы заходим в палату, я понимаю, что нет. Стоит папе увидеть меня, он аж сияет от радости – и тут же стыдливо отводит взгляд.
– Я же просил его не беспокоить! – бурчит он маме. – Врачи говорят, что со мной все нормально, уже выписывают.
Я смотрю на папу – и гора, лежавшая на плечах со вчерашнего маминого звонка, наконец-то спадает. Судя по папе, с ним действительно все в порядке. Он даже одет не в больничный халат, а в обычную летнюю одежду: брюки и рубашку поло.
– Беспокой меня сколько хочешь, пап, – говорю я и подхожу к постели, чтобы обнять его.
Он крепко прижимает меня к себе.
– Тебе надо тренироваться и отдыхать, а не по больницам шататься, – отвечает он.
Я выпускаю отца из объятий и снова смотрю на него – уже вблизи.
– Ты уверен, что все хорошо?
Он кивает:
– Меня уже час как выписали. Сейчас собирался звонить твоей маме.
В палату заходит медсестра с папкой-планшетом в руках:
– Мистер Галифакс, подпишите еще несколько форм и можете идти.
Отец кивает, берет планшет и вытаскивает из зажима ручку. Он переворачивает страницу – и тут медсестра замечает меня. Я буквально вижу, как преображается ее взгляд.
– Вау! Вы же Дрю Галифакс!
Сквозь шуршание ручки по бумаге раздается папин смешок. Он всегда радуется, когда люди меня узнают, – то ли считает это забавным, то ли просто еще не привык. Его ладонь замедляется, оканчивая подпись.
– Выходит, ты хоккеем увлекаешься, Абигейл?
Конечно, он успел узнать, как зовут медсестру! Мой папа бы и с кирпичной стеной общий язык нашел!
– Да, – отвечает медсестра.
Она поглядывает на меня не только с восхищением, но и с интересом. Молодая, симпатичная, энергичная блондинка. Однако у меня эта девушка никаких чувств не вызывает. Я могу ответить ей лишь вежливой улыбкой.
Папа дальше подписывает бумаги и попутно болтает с Абигейл. К счастью, ни о хоккее, ни обо мне речь больше не заходит.
Я удаляюсь в угол палаты и достаю из кармана телефон. Нажимаю на имя Харпер. Смотрю на мигающий текстовый курсор и кусаю щеку, обдумывая, что бы написать.
Дрю: «С папой все хорошо. Его уже выписывают».
Я не жду мгновенного ответа. Сейчас самое начало десятого, а Харпер ни разу за поездку до десяти не вставала. Кроме того утра, когда мы вместе пошли на рыбалку.
Однако Харпер тут же лайкает сообщение. Затем внизу появляются три точки – она что-то пишет! Но они тут же исчезают. Вновь появляются, вновь исчезают. От волнения в животе все сжимается.
– Дрю?
Я поднимаю взгляд. Родители с любопытством смотрят на меня. Абигейл, видимо, ушла.
– Готов ехать домой? – спрашивает мама.
– Да-да. Идем.
Я выключаю телефон и сую его в карман. Жду вибрации. Мы оставляем запах антисептика и лампы дневного света позади, телефон все молчит.
Воздух на улице жаркий и влажный – но хотя бы свежий.
Мама забирается на заднее сиденье, а папа – на переднее. Раньше отец бы настоял вести машину сам, но теперь без возражений устраивается рядом со мной. Я рад, что он осознаёт свои возможности – или хотя бы привыкает к ним. И в то же время понимаю: в следующий раз диагноз может оказаться другим. Жизнь коротка и невероятно ценна!
По дороге мы попадаем в кучу пробок и к дому подъезжаем только через час. И за все это время на телефон не приходит ни одного сообщения.
Наверное, я мог – должен был! – спросить Харпер о чем-то. Например, о том, как прошел остаток торжества или когда она вернется в Нью-Йорк. В чем в чем, а в вопросах романтики тренировок мне явно недостает – как бы смешно это ни звучало.
Едва мы заходим в дом, мама начинает хлопотать вокруг папы. С ним здесь уютнее – дом не кажется пустым, как когда я приехал утром.
Мама идет наверх, а я – на кухню. Папа следует за мной.
– Готов к матчу против Лос-Анджелеса? – спрашивает он, пока я наливаю себе воды. – Это ж совсем скоро!
Я смотрю на холодильник. На нем, закрепленное двумя магнитами, гордо висит расписание игр «Вульфс».
– Да, готов.
Папа прислоняется к тумбе:
– Ты не радуешься началу сезона.
– Еще как радуюсь!
– А твое лицо, сынок, говорит другое.
Я закатываю глаза:
– Просто… кое-кого встретил.
Нет, все это звучит не так. Харпер не «кое-кто». И мы не просто встретились. Мы с папой никогда особо моих девушек не обсуждали – разве что он изредка поддразнивал меня, когда я был помладше. Да раньше мне и не хотелось говорить о девчонках – вплоть до недавних пор. Но папа, вопреки моим ожиданиям, удивленным не выглядит.
– Тебе мама рассказала? – спрашиваю я.
– Только упомянула какую-то девушку, без подробностей.
– Когда успела? – Я ведь никуда от них не отходил!
Папа усмехается:
– Утром ты витал в облаках.
Я вспоминаю о сообщении, на которое Харпер так и не ответила – лишь прочитала.
– Вряд ли у нас с ней что-то выйдет.
– Полагаю, она живет далеко от Сиэтла?
Я киваю:
– Ага. В Нью-Йорке.
– В Нью-Йорке? Так пригласи ее сюда, познакомь со мной и мамой!
– Вы ее и так знаете. Это Харпер Уильямс.
– Харпер Уильямс? – папа сначала удивляется, а потом печально вздыхает: – Дочь Пола?
Я сглатываю комок в горле и киваю:
– Ага.
– Я все думал, что потом случилось с его семьей.
– Они… в порядке.
Тут у меня звонит телефон. Я стремительно выхватываю его из кармана и… на экране совсем не то имя, которое я ожидал.
– Погоди, я отвечу, пап, – говорю я.
– Давай! – кивает он.
Я отодвигаю дверь и выхожу на террасу позади дома. Смотрю на качели, которые родители поставили, еще когда я едва начал ходить, и так и не убрали. Наверное, берегут для моих детей. Возможно. Раньше такая мысль мне в голову ни разу не приходила.
– Привет, Кэт.
– Дрю! – высоким, радостным голосом отвечает девушка. – Как дела?
«Мне грустно. Я устал. Я в растерянности».
– Нормально. А у тебя?
– Чудесно! Ты видел мое сообщение? Я скоро приеду в Сиэтл.
– Да, видел. Извини, что так и не ответил. Я просто…
– Да не переживай! Знаю – ты постоянно занят. Просто хотела рассказать. Надеюсь, сможем увидеться?
Я щипаю себя за переносицу и выдыхаю:
– Кэт, послушай. В моей жизни ничего не поменялось. Я по-прежнему…
– Дрю, я еду в
