Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметив в толпе Франца, я уже не удивляюсь. Что? Ты привел сестру бывшей жены?! Где же она?! Именно из-за нее я снял ногу с подножки вагона, покажи ее!
– Вот она, – говорит Франц.
Из-за его спины выходит женщина, чьи черты лица знакомы и одновременно незнакомы. Что же, говорю, настало время обсудить наши проблемы, так сказать, вступить в цивилизованный диалог. Посмотри на этих лапутян, какие они бедные и несчастные, не сумевшие обустроиться в этом мире и потому улетевшие в другой…
Вера молча указывает вверх, но я отмахиваюсь: вижу, пусть улетают! У вас говорят: «бог с ними», здесь это выражение очень уместно. Вера опять тычет пальцем в небо, и тут я замечаю Нормана – он тоже вверху, парит в сиянии утренних лучей в сторонке от церкви, зависшей на высоте древесных крон.
– О, Норман! – хлопают в ладоши англичане. – Норману гип-гип – ура!
– Норман, ком цу мир! – вздымает «шмайсер» лейтенант NN. – Спускайся вниз, будешь наш фюрер!
Задрав голову вверх, Франц размазывает по лицу слезы радости, один лишь Петя-Петр, униженный и оскорбленный, занят не парящим в воздухе Сверхчеловеком, а бутылкой.
Внезапно церковные двери раскрываются, и оттуда машут рукой: Норман, давай к нам! Будешь еще одним чудом, да что там – затмишь собой все здешние чудеса! Только Норман не двигается с места, лишь грустно взирает на жалкие человеческие потуги обрести нечто высшее – и вместе с тем зримое, осязаемое, доказывающее: Бог с нами! Не-ет, говорят противники, с нами! Гот мит унс! Какой еще «Гот»?! Он для вас не Бог вовсе, а человекобог – считай, человек. Вы его использовать будете, вам же печной горшок нужен, а не Аполлон!
Печной горшок с Аполлоном – это опять из русского автора.
– Автора зовут Пушкин, – доносится сверху. – Про лешего и про чудеса тоже он написал, и вообще он здесь главный.
– Да? – я прокашливаюсь. – Но для меня главный – ты.
– Я это знаю. Но здесь ведь тоже происходят чудеса. Или они тебя не впечатляют? Ты не веришь в миро, что сочится из креста? Или думаешь, что иконы не могут обновляться за одну ночь?
– Могут, наверное. Мне тоже хочется чуда, иначе я бы давно тебя забыл. Но ты был живым чудом. С тобой можно было говорить, ты мог что-то сделать в жизни, ну, если бы не определенные обстоятельства…
– Понимаю. А здешние чудеса?
– Они вне жизни. Почему? Почему у них жизнь отдельно, а чудеса – отдельно?
– Ты еще про суп вспомни и про мух, – обиженно говорит Петр. Он опорожнил бутылку и теперь полон агрессии.
– Между прочим, у нас святого Николая называют Чудотворцем и Угодником, а у вас? Вы же его в Николяуса превратили, в Деда Мороза, грубо говоря. Он у вас подарки по домам носит, как посыльный из супермаркета! А? Будешь спорить? Если будешь, то я тебя отстираю! Я всех отстираю, ясно тебе?!
Ночное сновидение, как всегда, сплетается тонкой нитью с утренней жизнью, что копошится где-то внизу.
– Я отстираю, Таисия Ефимовна! – слышится голос Зои. – Я все вам отстираю!
Я лежу на печке, здесь тепло и уютно, так что не хочется вылезать из-под одеяла. Осторожно отодвинув занавеску, вижу Зою, она яростно мнет белье в огромном тазу. Мнет, отжимает и перекидывает в другой таз, для полоскания.
– Как новенькое будет, слово даю!
– Да ладно тебе… Я ж понимаю, сама так мучилась. Мой прямо сгорел от водки, как свечка сгорел! Теперь лежит на кладбище, отдыхает, а я тут за двоих ишачу…
К полудню моя миссия завершена. Позади остались трехчасовая служба, запахи ладана, песнопения, крестящаяся Зоя, Петр с опущенной головой, склонившийся над ним отец Варлаам, хоровое чтение символа веры, причащение хлебом и вином, толчея возле святынь, ведь каждому требовалось приложиться, так что я, пришелец, решил им не мешать. Помимо деревенских, на машинах приехало десятка три паломников, в итоге в крошечной церкви оказалось даже тесно. Приезжие и местные выстроились в очередь к кресту, затем к иконе с лилиями, завершало же акт приобщения целование обновленной иконы Николая Чудотворца. Мне никогда не нравился обычай целовать икону, особенно после поцелуев множества других ртов. И поглощение святых даров из одной ложки не нравилось, но, как они говорят, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
Передача иконы-сироты прошла на удивление буднично, да и отец Варлаам был какой-то простой, не соответствующий ажиотажу вокруг здешних святынь.
– Не жалко расставаться? – спросил он.
Я пожал плечами: это не моя собственность, можно сказать, я лишь курьер. Был ли я искренен? Не совсем: мы с этой живописной доской много чего пережили, и легкое сожаление все-таки шевельнулось.
– Не жалей, – сказал отец Варлаам. – Мудрые люди говорят: все, что отдал – твое. Здесь она, глядишь, тоже преобразится, нам ведь и Николу так же в дар преподнесли. Закопченная была иконка, а сейчас прямо сияет, любо-дорого посмотреть…
Он заговорил об ученых, приезжавших из московского ботанического института, чтобы исследовать лилии, оживающие без воды и воздуха; а люди подходили, прикладывались к руке, и для каждого находился маленький целлофановый пакетик с ваткой, пропитанной миром.
Я тоже взял ватку, теперь нюхаю, напитываюсь сладковатым запахом. Я не еду обратно с Зоей и Петром, думаю, меня подкинет кто-нибудь из паломников. Не хочется слышать, как опять начнут ругаться, я буду очень этим разочарован. Я все же надеюсь, что чудо произойдет, в эту семью придет мир и покой, и серая мгла отступит, рассеется, как утренний туман…
16. Синица за стеклом
В воскресенье в форточку залетела синица. Ринулась на волю, но прозрачная преграда оказалась непреодолимой: птичка ударялась в стекло, раз за разом соскальзывая на подоконник. Лишь когда силы кончились, она уселась перед стеклом, устало раскрыв клювик, так что можно было взять ее в руки и выпустить наружу…
Эпизод вспоминается, когда Вера шагает на экзамен. Она сама похожа на такую синицу, попавшую за стекло; вот только добрых рук, что возьмут и отпустят на волю, нет. Потому она и раскрыла упаковку снотворного, запив таблетки остатками сухого вина, киснувшего в холодильнике. После чего улеглась на кровать, даже руки, кажется, на груди скрестила. Что ее спасло? Как ни странно, тщеславие: напоследок вдруг захотелось проявиться в Сети. Она, исчезнувшая с горизонта друзей, знакомых и полузнакомых, решила вдруг всплыть, как всплывает атомный ракетоносец среди льдов Северного океана – мощно, звучно, с треском ломая рубкой паковый лед и пугая одуревших белых медведей. Да, это последнее всплытие, лодка готова уйти в темные глубины навсегда, но вы, пользователи социальных сетей, адресаты электронной почты, все, все, все – слушайте мою последнюю песню! О, сколько накопилось корреспонденции! Сколько вопросов, возгласов: куда пропала, Верка?! Что ж, сейчас получите ответы на все вопросы!
Вера саркастически усмехалась, набивая послание, которое разлетится по сетевому эфиру веером, как автоматная очередь. Каждое письмо – пуля, всаженное в сердце довольных жизнью и собой; каждое слово – смертоносный заряд! Кому первую пулю? Конечно, Коле-Николаю, жующему шоколад «Alpen gold» и поглядывающему на швейцарские часы: боже, как медленно тянется время в этой Европе! Ничего, родной, мое письмо придаст твоему тягучему времени такое ускорение, что мало не покажется!
Мысли уже путались, ей вдруг захотелось пошарить в поисковике, и что она обнаружила?! Форум, посвященный Норману! А там такой бред, что тушите свет! Вера читала чужие строчки слипающимися глазами, а в мозгу билось: да здесь на девять десятых вранье! И тут же мысль, как зацепка за жизнь: она должна восстановить истину! А как восстановишь, если вот-вот на тот свет? Дальше была аптечка, судорожные поиски марганцовки, темно-бордовая жидкость в трехлитровой банке, которую Вера вливала в себя, давясь и расплескивая; ну и, понятно, унитаз, двухчасовая тошниловка и сон на кафеле в туалете.
Вера до сих пор ощущает слабость, заглушающую (пока) чувство стыда. Дура обдолбанная, она таки нажала кнопку рассылки, значит, в глазах знакомых, полузнакомых и т. д. похоронила себя заживо. Или это кстати? Письмо, как Рубикон, разделяющий этапы жизни…
Сегодняшний экзамен тоже Рубикон, как минимум Рубикончик. Пора прощаться со сборной Европы, их отношения слишком затянулись, да и вообще зашли в тупик. Она их не поняла, они ее не поняли – значит, сдаем экзамен, и машем друг другу ручкой.
- Хроника семьи Паскье: Гаврский нотариус. Наставники. Битва с тенями. - Жорж Дюамель - Роман
- На краю моей жизни (СИ) - Николь Рейш - Роман
- Второй вариант - Георгий Северский - Роман
- Призраки прошлого - Евгений Аллард - Роман
- Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров - Роман
- Так долго не живут - Светлана Гончаренко - Роман
- Площадь отсчета - Мария Правда - Роман
- Судьба (книга первая) - Хидыр Дерьяев - Роман
- Судьба (книга четвёртая) - Хидыр Дерьяев - Роман
- Граждане - Казимеж Брандыс - Роман