Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часы на колокольне пробили полночь, и хозяин траттории, как видно до конца исчерпав свое терпение, напрямик направился к нашему столику. Только теперь Коссани как будто очнулся. Оглядевшись вокруг, он допил вино и произнес с виноватой улыбкой: «Чао!» Хозяин молча убрал со стола.
Выйдя на улицу, мы прошли всего квартал, и оказалось, что площадь рядом и, следовательно, я ухитрился потерять дорогу на самых ближних подступах к отелю.
— Когда вы уезжаете, синьор? — с надеждой и беспокойством справился Коссани. — Через два дня? Я бы не решился дальше злоупотреблять вашим вниманием, но дело в том. Я не успел рассказать о главном, самом главном. Прошу вас уделить мне и завтра немного времени. Мы можем встретиться здесь же. Спасибо, синьор! До завтра!
На следующий вечер мы встретились втроем. Третьим был Чезаро Роветто — крупный мужчина с глазами навыкате и толстыми губами. Несмотря на некоторую обрюзглость, фигура его еще дышала недюжинной силой. Сверху вниз, с видимым покровительством, поглядывал он на Коссани. Здороваясь, так крепко пожал мне руку, что я чуть не вскрикнул.
— Синьор Роветто знал меня в лучшие дни, — объяснил Коссани. — Нам часто приходилось выступать в одних и тех же программах. Но сегодня разговор не об
этом. Я пригласил Чезаро, чтобы он подтвердил правдивость того, что я хочу, что должен рассказать!
При последних словах Роветто приподнялся. Я понял, что русским языком он не владеет, но догадывается о смысле разговора, внимательно следя за экспансивными жестами приятеля. Обеими руками опершись о край столика, Роветто что-то произнес в ответ низким гудящим голосом.
— Чезаро говорит, — перевел Коссани, — что для него большая честь — встретиться с советским человеком, близким цирковому искусству!
Настала очередь приподняться мне. И мы соединили, сдвинули стаканы.
— Итак, — продолжал Коссани, — вчера я рассказал вам о тех ударах, какие мне наносила жизнь. О том, как наконец я оказался у ворот конюшни. Ночью лошади
вели себя спокойно. Я мог вспоминать ушедшую жизнь. Вы спросите зачем? Видимо, так устроен цирковой артист — до последнего вздоха он продолжает думать о своей работе на манеже. Лошади отдыхали, а я вспоминал. Все подряд. Как работал с Эмилией. Как после ее гибели выступал с другой партнершей. Вспоминал канат, работу на канате, те трюки, которыми владел, и те, которые не успел осуществить. Даже не могу объяснить вам, синьор, как это случилось. Каждую ночь я возвращался мыслями к одному и тому же, и постепенно в голове у меня начал складываться номер, который я бы сделал. О, я обязательно сделал бы этот номер, если бы смог снова стать молодым!
На миг остановившись, переведя дыхание, словно перед крутым подъемом вобрав глубже воздух, Коссани вдруг наклонил стакан и пролил на стол немного вина. Образовалась багровая лужица, и, обмакнув в нее палец, Коссани тут же, на пластмассовой поверхности стола, стал что-то рисовать.
— Смотрите, синьор. Вот канат. Обычно — от мостика до мостика — он закрепляется намертво. Но я подумал: что, если сделать канат подвижным, меняющим угол наклона? Смотрите дальше. Этот мостик остается неподвижным, но второй способен менять высоту. Если же от этого, от второго мостика натянуть еще один канат — вверх, под купол. Вам понятно, синьор, какие открываются возможности, какие рекордные можно осуществить балансы и восхождения! Именно рекордные, потому что канат становится двухъярусным, трехъярусным!
Наклонясь над столиком, я подумал, что набросанная схема мне знакома и что я уже видел номер, основанный на этом принципе. Однако промолчал, не желая прерывать Коссани.
— Так продолжалось многие ночи, синьор. Деталь за деталью я дальше обдумывал номер. Когда же судьба свела меня снова с Чезаро Роветто. Помнишь, Чезаро, что ты мне сказал? Ты сказал: «Идея настоящая! Если дело повести с толком — можно продать идею, сделать бизнес!» Разве ты не так сказал, Чезаро?
Роветто (он по-прежнему внимательно следил за жестами и интонациями приятеля) и на этот раз, как видно, догадался, о чем идет речь. Наклонив в знак согласия голову, одновременно он со вздохом развел руками.
— Погоди, Чезаро! Я не жалею о том, что случилось!— с лихорадочным жаром воскликнул Коссани.— Пусть синьор дослушает! Прошло немного времени, и в газетах появилось сообщение, что в Италию едет цирк из Москвы! Что гастроли состоятся в ряде городов, в том числе и в нашем. Трудно передать, синьор, как взволновало меня это известие. Цирк из Москвы! Цирк из Советской России! Из той страны, где когда-то так счастливо начиналась моя артистическая жизнь! Вскоре появились афиши. Я прочел имена артистов: незнакомые, новые для меня имена. И тем более захотелось мне побывать на первом же представлении. Потребовалось всего несколько часов, чтобы раскуплены были все билеты. Но я успел, взял и для себя и для Чезаро. Он никогда не видел советских цирковых артистов, но многое слышал о них, и не только от меня. Чезаро взял на себя переговоры с женой. Ей, разумеется, не могло понравиться, что я буду отсутствовать целый вечер: работа есть работа, дело есть дело. Но Чезаро все уладил, и она разрешила мне отлучиться. Ты помнишь, Чезаро, какую мы увидели программу?!
Этот вопрос повторять не пришлось. Тяжеловесный, грузно восседающий, Роветто вдруг необычайно оживился, восторженно зажмурился, даже причмокнул губами.
— Да, то, что мы увидели, было прекрасно! — проникновенно сказал Коссани. — Мы увидели программу экстра-класса! Сильные номера — один к одному, как на подбор. С выдумкой, с фантазией, безупречной техники. А какие костюмы, какой реквизит! Я смотрел, боясь хоть что-нибудь упустить, и вдруг мне показалось. Только не смейтесь, синьор. Конечно, смешно, когда старик признается в таком. Мне показалось, что в этой программе участвуем и мы с Эмилией. Что сейчас объявят очередной номер, и это будет наш номер, и мы — по-прежнему молодые — выйдем, подымемся на канат. Безрассудная мысль, и тут же я ее отбросил. Но тогда мне в голову пришла другая мысль, и мне стало радостно, и я наклонился к Чезаро, чтобы поделиться ею. Я сказал ему: «Ты же видишь, какие они мастера. Они заслужили подарок! Я хочу сделать им подарок!» Он меня не сразу понял. А затем, поняв, рассердился: «Ты не имеешь права! Подумаешь, какой богач! Неужели ты хочешь, чтобы твоя Анджолина по-прежнему каждый вечер». Я не позволил ему продолжать. Но надо знать Чезаро: когда рассердится, его не остановишь сразу. Чезаро продолжал меня ругать, и так громко, что вокруг зашикали и даже пригрозили вывести нас. А потом, в антракте, придя в себя (на самом деле душа у него чуткая), Чезаро сказал: «Ну что же, если ты так решил, не надо откладывать, пойдем к русским!» И все-таки, спокойно все обдумав, мы решили, что пойдем не сегодня, а завтра. Сегодня как-никак премьера — почетные гости, представители печати. Русским будет не до нас. Лучше завтра с утра!
Часы на колокольне снова пробили полночь. И снова, как и вчера, были сдвинуты в угол освободившиеся столы и стулья. И снова хозяин траттории неодобрительно глядел в нашу сторону. Однако на этот раз с нами был Чезаро Роветто, и внушительная его фигура не вызывала желания осложнять отношения. Отойдя подальше, хозяин предпочел сделать вид, что ничуть не думает о позднем времени.
— Мой рассказ подходит к концу, — предупредил Коссани. — Но каким неожиданным оказался для меня этот конец! Шесть тысяч зрителей собралось в тот вечер под сводами стадиона. Шесть тысяч, и каждый ждал с нетерпением: чем еще поразит советский цирк?
Не буду говорить вам, синьор, о тех номерах, какие составили второе отделение. С каждым новым номером буря восторга становилась оглушительнее. Когда же под купол поднялись канатоходцы. Сперва мне показалось, что это сон, что не может этого быть наяву. Но я увидел это. В номере советских канатоходцев я увидел свою идею, свой замысел. Нет, даже больше. Мой замысел только еще воплощался на бумаге, а они. Их было пятеро: три женщины, двое мужчин. Они поднялись на канат, и он, перемещаясь вместе с подвижным мостиком, менял угол своего наклона, и даже при самом крутом, самом резком наклоне они работали с поразительным совершенством! Что же оставалось мне делать? Я еще раз наклонился к Чезаро. Наклонился, чтобы сказать: «Нам незачем завтра идти за кулисы к русским. Тот подарок, который я собирался им сделать, — он для них не подарок!» Вот и весь мой рассказ, синьор!
Умолкнув, опустив низко голову, Коссани с минуту сидел неподвижно. И тогда Роветто положил ему ладонь на плечо и что-то негромко, сочувственно произнес.
— Чезаро уговаривает меня не сокрушаться, — пояснил, улыбнувшись, Коссани: очень доброй была улыбка, возникшая на морщинистом лице. — Ах, Чезаро, Чезаро! Этого он до сих пор не может понять! Как же мне сокрушаться, если артисты советского цирка, в котором я сам выступал когда-то, смогли создать великолепный, сильнейший номер! Нет, я не сокрушаюсь — я горжусь!
- Где-то возле Гринвича - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Один день Ивана Денисовича - Александр Исаевич Солженицын - Советская классическая проза
- Иду на перехват - Иван Черных - Советская классическая проза
- Иду над океаном - Павел Халов - Советская классическая проза
- Летний дождь - Вера Кудрявцева - Советская классическая проза
- Железный дождь - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Победитель шведов - Юрий Трифонов - Советская классическая проза
- Остановиться, оглянуться… - Леонид Жуховицкий - Советская классическая проза
- Марьина роща - Евгений Толкачев - Советская классическая проза
- Прямая линия - Владимир Маканин - Советская классическая проза