Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в это время зажегся свет. Прожектора на мачтах фуганули снопы на площадку для торжественной встречи, осветив растерянного Ильина, а напротив — человек пятнадцать: все без пиджаков, но в белых рубашках с короткими рукавами и темных галстуках. Все — вроде бы не слишком молодые, вроде бы ровесники Ильина или даже постарше. А чуть в стороне стояли белые машины, до слез похожие на родные агрегаты Горьковского автозавода.
А на здании аэровокзала, подсвеченные прожекторами, красовались портреты серьезных мужчин, из коих по крайней мере двое были знакомы Ильину. Один — с пятном в форме Индонезийского острова на башке. Другой — волосатый, мелкоглазый, щекастый, с рожей бульдозера фирмы «Катерпиллер». Остальные лица — неизвестные. Но над ними, осеняя их гигантскими размерами, висел портрет того, в кого превратила Ильина подлая медсестра Мальвина. Оригинал. Он, оригинал, изображен был в полный рост, с простертой вдаль рукой, и крупная надпись объясняла жест:
«ДЕМОКРАТИЯ — ОРУДИЕ СВОБОДЫ».
А копия — жалкая, дрожащая, несмотря на жару, в пиджачке своем замухрышистом, в галстучке с горохом, в хлипких баретках, стояла на летном поле и плакала. Слезы пополам с потом оставляли грязные дорожки на загримированном лице. Сопли тоже, кажется, имели место.
Мужчины в рубашках и галстуках неторопливо, но угрожающе двинулись к Ильину, и следом тронулись белые авто.
И тут Ангел проклюнулся.
— Ну все. Генук, — сказал он грустно. — Я обещал околоток? Вот он. В масштабе страны. Здесь я тебе не буду нужен, да и ничего я здесь охранить не сумею. Рылом не вышел. Здесь тебя и без меня охранят. Да и миссия у тебя имеется, истребительная. Это тоже без меня. Безумно жаль расставаться, но надо. Прощай, Ильин…
И показалось — нет, но что-то вырвалось из груди, разрывая легкие, в комок сминая сердце. Ильин задохнулся, жадно пытаясь втянуть в себя горячий воздух, но не смог и упал на бетон, ткнувшись лицом о шершавую плиту. И тут же с криком поднялся, оставшись на коленях: бетон обжег его, как сковородка с огня.
Словно издалека, словно из небесных высей донеслось до Ильина Ангелово:
— Вот ты и второй раз ошпарился. Прости, не предусмотрел…
— Ангел, Ангел, — плача, размазывая по обожженным щекам обожженными ладонями слезы, пот и сопли, шептал Ильин.
Ангел не слышал. Он летел высоко-высоко по небу полуночи, как у классика, и только один Ильин и видел его. Никто больше. Остальные смотрели на Ильина, встав вокруг него, а самый, видать, главный, буднично сказал по-русски:
— С прибытием, значит, на родную землю, товарищ Ильин. Хорошо долетели?
Ильин не ответил: не мог. Все еще плакал.
— Эк его разобрало, — с некой даже долей сочувствия заметил Главный. — Помогите товарищу диссиденту подняться. Сейчас его — в резиденцию. Накормить. Потом товарищи из гебе с ним поговорят, а дальше видно будет…
Ильин, услыхав родное название, поднял голову.
— Гебе? — спросил. — Опять гебе?
— Что значит опять? — добродушно спросил Главный. — Гебе — она и в Африке гебе. Вечное дело.
— Вечное, — машинально повторил Ильин. А Ангел кружил высоко-высоко, не улетал, как будто боялся оставлять Ильина одного, но и спуститься боялся. Да и что удивляться: всегда он трусоват был. Не раз сбегал. Впрочем, и возвращался не раз.
Версия
Учение Маркса всесильно, потому что оно верноФакт
Жалко Ильина.
Единственное, на что стоит надеяться, — на возвращение к нему Ангела. Без Ангела Ильину — совсем хана.
Впрочем, всем нам без своего Ангела — хана. Это уж точно — факт.
Двое под одним зонтом
1
Ночь и дождь, ночь и ветер — мокрый и колкий, забытый зимой в этом насквозь продрогшем апреле, в этом фальшивом апреле, который даже и не притворяется серединой весны. Впрочем, днем еще туда-сюда: солнце проглянет иной раз, чуть согреет ветер «умеренный до сильного», а уж ночью…
«Ночь нежна», — сказал некий классик. Счастливчик — он не шлепал по черным лужам в заполуночном мороке, когда фонари на столбах — из разумной экономии, вестимо! — уже погашены, утлый зонт мощно рвется из рук, но его подъемной силы — увы! — недостаточно, чтобы перенести тебя по воздуху прямо к остановке троллейбуса, зато твоих сил едва хватает, дабы не упустить его в свободный полет. А дождь между тем нещаден.
Плюс еще одно существенное неудобство: холодно.
Были бы денежки, плевать тогда на все неудобства: теплое такси — лучшее средство от стихийных неурядиц. Но зарплата ожидалась лишь в среду, а полчаса назад настал понедельник, и даже если попоститься пару деньков, все одно на рупь с мелочью, имеющиеся в кармане, до дому на такси не добраться. Вот так-то: безденежье — род подвижничества…
Вслед за зонтом Дан выскочил из крутого переулка на Садовое кольцо и не без усилий направил зонт к троллейбусной остановке. Она была безлюдна — под стать улице, несмотря на непоздний час, и Дан с тоской подумал: а вдруг троллейбусы уже забились в свои теплые стойла и ожидать их весьма напрасно, перспектив никаких?
Требовалось терпение, и Дан верил, что обладает им; он прислонился спиной к дереву, смотрел на редкие автомобили, глиссерами несущиеся по мелкой реке Садового кольца. Она текла мимо Дана, мимо его крохотной пристани, обозначенной жестяной табличкой с буквой «Т» на фонарном столбе, асфальтовой Волгой вливалась она в ночной шлюз тоннеля — там, вдалеке, у Таганки, в яркий квадрат, чуть приглушенный карандашной штриховкой дождя.
— Давно ждете?
Это было слово, вернее — слова, даже законченная фраза с вопросительной интонацией, но она помстилась Дану явным наваждением, таинственным порождением ветра или дождя, говоря по-научному, — аберрацией слуха. И все же он обернулся, выглянул из-под своего раскладного укрытия, укрощенного зонтика, поискал причину ослышки. Причина эта — вполне реальная, однако, — предстала неким марсианским существом малого роста в длиннополом темном, цвета ночи, балахоне, почти без лица, но Дан все же отметил глаза — то ли сами горели они кошачьим огнем, то ли блеснули чем-то отраженным: может быть, фары промчавшегося авто вспыхнули в них.
Но было нечто, зачеркнувшее придуманную Даном гофманиаду, нечто современно-рациональное, утилитарно-целесообразное, более того — роднившее Дана с этим ночным фантомом: зонт. Слишком пестрый, несерьезный, с какими-то розочками, разводиками, я, углядев его, Дан не без грусти умерил разгулявшееся воображение, и балахон цвета ночи стал обыкновенным модным плащом — с пелеринкой, с пояском, со всем, что положено, а глаза ожидающе смотрели из-под платка, повязанного по-бабьи — по брови, чтоб дождь не мочил волосы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Требуется чудо - Сергей Абрамов - Научная Фантастика
- Памятник затопленным кораблям. (Сборник рассказов) - Яна Дубинянская - Научная Фантастика
- Очень большая глубина - Александр Абрамов - Научная Фантастика
- Нетронутый город - Илья Абрамов - Научная Фантастика
- Комитет Правды - О. Палёк - Научная Фантастика
- Двое под одним зонтом - Сергей Абрамов - Научная Фантастика
- Ряд волшебных изменений милого лица - Сергей Абрамов - Научная Фантастика
- Время его учеников - Сергей Абрамов - Научная Фантастика
- Приключения на Лесной улице - Сергей Абрамов - Научная Фантастика
- Время, гравитация, любовь и прочие неприятности - Алёна Фаверо - Научная Фантастика / Современные любовные романы