Жалею, что редко виделся с тобой этим летом. Мне больно критиковать родителей, но боюсь, что не смогу жить под их кровом, пока они связаны с опасной публикой из окружения Дамблдора. (Если надумаешь писать матери, можешь сообщить ей, что некий Стерджис Подмор, близкий друг Дамблдора, недавно заключён в Азкабан за незаконное проникновение в Министерство. Может быть, это откроет ей глаза на подлинную сущность мелких преступников, с которыми они теперь якшаются.) Считаю большой удачей для себя, что избежал позорного общения с такими людьми — министр проявил ко мне величайшую снисходительность, — и надеюсь, Рон, что семейные узы не помешают и тебе понять всю ошибочность взглядов и поступков наших родителей. Я искренне надеюсь, что со временем они сами осознают, насколько они заблуждались, и, если настанет такой день, с готовностью приму их извинения.
Пожалуйста, обдумай хорошенько всё, что я здесь написал, в особенности о Гарри Поттере, и ещё раз поздравляю тебя с назначением старостой.
Твой брат Перси.
Гарри повернулся к Рону.
— Ну что ж, — сказал он так, словно воспринял всё это как шутку, — если хочешь… Что там у него? — Он заглянул в письмо. — Ага, порвать со мной отношения, клянусь, я не буду буянить.
— Дай. — Рон протянул руку. — Он… (Рон разорвал письмо пополам)… самый большой (разрывая на четыре части)… гад (разорвав на восемь)… на свете.
Он бросил обрывки в камин.
— Давай, до утра надо с этим закончить. — Он подтянул к себе сочинение по астрономии.
Гермиона смотрела на него со странным выражением.
— Дай-ка сюда, — вдруг сказала она.
— Что? — удивился Рон.
— Дай мне. Я их посмотрю и исправлю.
— Серьёзно? Гермиона, ты наша спасительница, — сказал Рон. — Что я могу для тебя?…
— Ты можешь сказать: «Мы обещаем, что больше не будем волынить с домашними заданиями до ночи». — Она протянула обе руки за их сочинениями, но вид у неё был весёлый.
— Спасибо большое, — слабым голосом сказал Гарри. Он отдал ей сочинение, снова опустился в кресло и потёр глаза.
Было уже за полночь, гостиная опустела, остались только они трое и Живоглот. Скрипело перо Гермионы, исправлявшей их сочинения, шуршали страницы справочников, по которым она проверяла факты. Гарри очень устал. А в животе было странное, противное ощущение пустоты, вызванное отнюдь не усталостью, а письмом, в виде чёрных хлопьев догоравшим в камине.
Он знал, что половина народа в Хогвартсе считает его странным, если не сумасшедшим; он знал, что «Ежедневный пророк» из месяца в месяц поливал его грязью, но, прочтя то же самое в письме Перси, прочтя, что Рону советуют порвать с ним и даже доносить на него профессору Амбридж, он осознал своё положение с небывалой ясностью, он четыре года учился с Перси, жил у него в доме во время летних каникул, делил с ним палатку на чемпионате мира по квиддичу. Перси даже поставил ему высший балл за второе испытание на Турнире Трёх Волшебников — а теперь Перси считает его психически неуравновешенным и, возможно, буйным.
Волна сочувствия к крёстному захлестнула его: среди его знакомых Сириус, наверное, единственный, кто мог бы действительно понять его чувства — он сам в таком же положении. В волшебном мире чуть ли не все считают Сириуса страшным убийцей, приспешником Волан-де-Морта, и с этим ему пришлось жить четырнадцать лет…
Гарри заморгал. Ему привиделось в огне что-то, чего там не могло быть. Мелькнуло и исчезло. Нет… невозможно… померещилось, потому что думал о Сириусе…
— Перепиши это, — сказала Гермиона Рону, толкнув к нему сочинение и исписанный ею самой листок. — И добавь заключение, которое я написала.
— Гермиона, честно, ты самый прекрасный человек на свете, — пролепетал Рон, — и если я когда-нибудь опять буду с тобой груб…
— Я пойму, что ты снова стал самим собой, — докончила Гермиона. — Гарри, у тебя всё нормально, кроме этого вот, в конце. Ты, наверное, не расслышал профессора Синистру. Европа была покрыта льдами, а не львами… Что с тобой?
Гарри сполз с кресла и, стоя коленями на вытертом, в подпалинах каминном коврике, глядел в огонь.
— Эй, Гарри, — неуверенно окликнул его Рон, — ты почему там?
— Потому что увидел в огне голову Сириуса.
Гарри ответил совершенно спокойно. В конце концов, он видел здесь же голову Сириуса в прошлом году и говорил с ней; и всё же он не был уверен, что действительно увидел её сейчас, — она исчезла мгновенно.
— Голову Сириуса? — повторила Гермиона. — Как в тот раз, когда он захотел поговорить с тобой на Турнире Трёх Волшебников? Но не сейчас же — это было бы слишком… — И, глядя в огонь, вскрикнула: — Сириус?
Рон выронил перо. Посреди пляшущего пламени была голова Сириуса, и длинные чёрные волосы спадали на его улыбающееся лицо.
— Я уж подумал, вы уйдёте спать раньше, чем остальные разойдутся, — сказал он. — Каждый час заглядывал.
— Каждый час залезал в камин? — со смехом спросил Гарри.
— На несколько секунд — проверить, чисто ли на горизонте.
— А если бы тебя увидели? — испуганно спросила Гермиона.
— Кажется, одна девочка, первокурсница, как будто видела мельком. Но не волнуйся, — сказал Сириус, заметив, что Гермиона поднесла ладонь ко рту, — я тут же скрылся. Наверняка приняла меня за странное полено или что-нибудь вроде.
— Но это же громадный риск… — начала Гермиона.
— Ты говоришь прямо как Молли, — сказал Сириус. — Это был единственный способ ответить на письмо Гарри, не прибегая к шифру. А шифры расшифровываются.
При упоминании о письме Гермиона и Рон разом повернулись к Гарри.
— Сам написал, а нам — ни слова, — с упрёком сказала Гермиона.
— Забыл, — ответил Гарри, и это было правдой. Встреча с Чжоу в совятнике вытеснила всё из головы. — Не смотри на меня так. Никаких секретов из письма нельзя было извлечь, верно, Сириус?
— Да, очень хорошо составлено, — улыбнулся тот. — Однако поторопимся, а то, чего доброго, помешают… Твой шрам…
— А что?… — начал Рон, но Гермиона его перебила:
— Потом объясним. Дальше, Сириус.
— Понимаю, когда шрам болит, удовольствия мало. Но, по-моему, беспокоиться пока не из-за чего. Ведь он весь прошлый год болел?
— Да, и Дамблдор сказал, что это происходит, когда Волан-де-Морта обуревают сильные чувства, — сказал Гарри, как всегда не обращая внимания на то, что Рон и Гермиона вздрогнули. — Так что не знаю, может, он был зол или ещё что нибудь в тот вечер, когда я отбывал наказание.
— Да, теперь он вернулся, и болеть будет чаще, — сказал Сириус.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
