Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Излагать претензии или вступить в дискуссию никто не торопится. Держа свое мнение по поводу произошедшего при себе, посетители покидают квартиру. Ничего, ребята, целее денежки будут. Я заглядываю в секретарскую — там никого нет. По экрану компьютера плавают рыбы, на столе громоздятся аккуратные стопки бумаг и рекламных проспектов и почему-то красуется глобус.
Аналитики почитают. И глобус покрутят.
— Кирилл Александрович, можно опечатывать?
Потирая веко, я выхожу в подъезд, и тут же начинает звонить мобильник.
— Взяли ведьму?
Отец Серапион, мой непосредственный начальник, закончил исторический факультет, тщательно изучал средневековье и новое время, и наша работа для него — нечто большее, чем борьба с авантюристами и аферистами, а слово «инквизитор» — не ругательство, а комплимент. Я не люблю его, хотя ничего плохого он мне не сделал.
— Опечатываем бисово кубло, — сообщаю я, спускаясь по лестнице. — Нужны аналитики. Тут много документов.
— И какой прогноз?
— Отвертится. Есть лицензия на предпринимательскую деятельность и разрешение Минздрава.
— Не отвертится, — холодно роняет Серапион, и я понимаю: Альмагель попала в переплет. — Я постараюсь.
Знаем, знаем. Любимую девушку, которая ушла к другому, этот красавец едва не засадил в тюрьму за незаконные магические практики. Ей удалось остаться на свободе, но институт она не закончила. Выгнали. Что сейчас с нею, мне не известно.
— Хотелось бы напомнить, — говорю я, — что у меня с сегодняшнего дня отпуск.
— Конечно, соглашается Серапион, хотя это слово ему как кость в горле, я чувствую. — Поэзию любишь?
— Местами.
— Покойная Семенова писала стихи. Если хочешь, пришлю тебе тетради.
А какая девочка в ее возрасте не пишет? Пухлая тетрадь, в которой три стиха про маму, два про Родину, один про котенка и двести тридцать про любовь.
— Присылай.
У подъезда людно. Кажется, все старухи дома выбежали смотреть, как арестовывают колдунью. Я спешно прощаюсь с Серапионом и иду к машине. Дело это нелегкое: зеваки стоят плотно. Пахнет почему-то подсолнечным маслом и свиными шкварками.
Лицо Фроловой за решеткой выглядит бледным и решительным. На нем отлично читается, где и в какой позе гордая колдунья видела окружающих. Водитель, заметив меня, хлопает по сиденью рядом, предлагая подвести, но мне вдруг расхотелось трястись в казенном транспорте, и, отрицательно покачав головой, я покидаю двор.
Отпуск, господа! Две недели безделья, сна с десяти до десяти и безнаказанного обжорства. Кто может это вынести, кроме меня?
На улице жарко, но я не жалуюсь. Летом солнце обязано печь вовсю, хотя со мной многие не согласятся. К примеру, Глеб. Вон торчит у почтамта со своими бессмертными полотнами, дымит очередной вонючей сигаретой, и вид у него не то что бы огорченный, но очень усталый. Словно жизнь у Глеба, в общем, неплохого художника, кончена. Парня можно понять: закончил с отличием свой факультет дизайна два года назад и по сию пору перебивается случайными заработками. Даже Галина, его подруга со второго курса, не вытерпела и ушла к другому. К банкиру.
Глеб единственный человек, которого мне действительно, искренне жаль. Рваться наверх, ломая ногти, не осознавая, что ты не гений, а просто талант, каких много. Тогда, когда я находился в своем первом и последнем запое, было мне видение по поводу того, что Глеб стал знаменитым и выставляется в столицах, продавая работы в лучшие музеи мира. Галя же нелепо погибла, и придя в себя, я вздохнул с облегчением.
— Ну привет, Глебец.
— Привет, — хмуро кивает Глеб, выбрасывая окурок. Мы топчемся в тени, но уже через час площадь перед почтамтом будет залита жарким слепящим светом июльского солнца, и настроение моего друга из паршивого превращается в очень паршивое.
Сегодня Глеб выставил три вещи: морской пейзаж с лодочкой а-ля Айвазовский; соблазнительная обнаженная нимфа среди пышной зелени; снова пейзаж, теперь уже местный. Нимфу купят после обеда, а с красотами природы Глеб пойдет домой мрачнее прежнего.
— Что как, рассказывай.
Глеб смотрит с такой тоской, что я содрогаюсь, и неопределенно машет рукой.
— Да… так как-то все.
Некоторое время назад я хотел устроить его при епархии, делопроизводителем или аналитиком. Глеб, свободолюбивая душа, отказался с таким видом, словно ему в блюдо подложили как минимум крысу.
Я же себя дерьмом чувствую, при всем этом.
— Давно стоишь-то?
— С восьми. Вчера вот фэнтези толкиенистам продал, за квартиру заплатил.
Он сопьется. Мне это ясно как день. Когда зачавкает мокрой листвой осень, и зарядят нудные дожди, а денег будет шиш, Глеб полезет искать покоя в бутылке.
— Слушай, может порубать сходим? — я делаю предложение, от которого голодному творцу невозможно отказаться. — Холст, масло, колбаса…
Взгляд Глеба проясняется. Он быстро поручает низкорослому дядечке-живописцу, не знакомому ни с бритвой, ни с мылом, продажу своих работ (нимфа пятьсот, пейзажи двести и триста пятьдесят), и мы отправляемся в «Парнас» — кафешку при местном Доме Литератора, где у меня знакомые еще с журналистских времен. Как среди писателей, так и среди поваров и официантов (что в нашем случае более ценно).
Однако вкусить парнасских лакомств нам не удается.
Возле входа в кафе нас отлавливает Анжелика Фоменко, бывшая сокурсница Глеба, которой не так давно пришла в голову блажь стать поэтессой. В отличие от Глеба ей удалось устроиться в жизни: работает дизайнером в папиной фирме, создает новые виды обоев, попутно проводя собственные выставки и издавая личные книги.
Сразу ясно: человек на своем месте. Была ниша, в нее залез таракан и там окопался.
— Мальчики, привет! — звенит она. Кто-то любит высокие женские голоса, а у меня они вызывают мурашки по коже. — Вы как раз вовремя, идем!
Одной рукой она хватает Глеба, другой — меня и тащит к лестнице на верхний этаж заведения: там расположен зал, где проходят литературные вечера. Оттуда несется музыка: кто - то таперствует на раздолбанном инструменте.
— Стой, Лика, — говорю я. — Куда мы?
Анжелика смотрит на меня с жалостью. Мол, в былые дни вы, гражданин, все знали и везде успевали первым. Быстро выясняется, что нынче Союз Писателей проводит презентацию своего очередного сборника, в котором есть и Анжеликины стихи.
Из этого следует, что мы с Глебом просто обязаны туда пойти в качестве группы поддержки госпожи Фоменко. В ее карих очах прыгают лукавые бесенята. Так она всегда смотрела на меня, когда хотела добиться своего. Иногда у нее получалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Черный Ферзь - Михаил Савеличев - Научная Фантастика
- Волны. Сэнп - Алла Марковская - Научная Фантастика
- Мудрость в пыли. Книга первая - Дмитрий Ничей - Научная Фантастика
- Я живу в октябре - Лыков Максим - Научная Фантастика / Периодические издания / Разная фантастика
- 2012. Дерево Жизни - Евгений Ничипурук - Научная Фантастика
- Чердак в паутине - Клод Вейо - Научная Фантастика
- Маленький дьявол - Ирина Оловянная - Научная Фантастика
- Падающего толкни - Кирилл Шарапов - Научная Фантастика
- Следы на траве (сборник) - Андрей Всеволодович Дмитрук - Научная Фантастика
- Дерево на улице - Г Филановский - Научная Фантастика