Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он увидел, как открылся люк и на площадку у рубки спустились трое. Один из них внимательно оглядел в бинокль берега, скалы и вход в бухту. Потом показал рукой в глубину губовины. Васька сглотнул горькую слюну: бот заметили, сволочи! Он заметался на своей скале. Кричать? Не докричишься. Он все-таки крикнул пару раз, но никто не отозвался, а собаки по-прежнему спали на корме. Бежать? Ку-у-да? А на подлодке поднялась какая-то возня, и вскоре с нее была спущена надувная лодка. В нее сели трое - двое на веслах, один на носу, и все с автоматами.
Что было дальше, Васька запомнил как дурной и страшный сон. Лодка подошла совсем близко к ботику, и первыми всполошились собаки. Они бешено рычали и лаяли. Автоматная очередь, и один пес упал без звука, другой, дико визжа, свалился в воду и сразу пошел ко дну. Потом выскочила из каютки Марья, за ней Ольга... "Мужиков нету", - успел подумать Васька... Еще одна автоматная очередь и... он завыл и закрыл глаза. Когда он опять открыл их, надувная лодка медленно тащила бот на буксире в море. Остался ли кто живой на ботике, Васька не знал, даже не думал об этом. Он, жутко ощерясь, перезаряжал свою малокалиберку и стрелял, стрелял, не понимая, что это бесполезно: его стрельбы немцы даже не заметили. Они вывели бот из бухты, отцепили буксир и переправились на палубу подлодки. Потом почти в упор тремя выстрелами из пушки расстреляли и деревянное суденышко. Оно сразу пошло ко дну. Фашисты забрались в рубку, быстро задраили люк, и лодка ушла.
Васька сел на скалу и не мог двинуться с места. Его словно выпотрошили, как убитую кайру. Потом он закричал каким-то не своим, каким-то детским голосом и заплакал, как, наверное, никогда не плакал в своем неласковом и жестоком детстве...
А потом он бежал, бежал отчаянно, ни о чем не думая, бежал обратно в лагерь... к своим.
Он пробежал полдороги, когда с востока вдруг понеслись темные страшные тучи. Ветер рванул раз, другой и третий, а потом во всю силу ударил всток. Ветер сразу сбил Ваську с ног, но он поднялся и упрямо пошел дальше. Солнце исчезло совсем, навалилась воющая хмарь, и Васька, сбитый с ног ударом ветра, привалился к камню и лежал там, обреченно думая: "Все, конец, отгулялся..." И он потерял сознание.
Когда он очнулся, над головой было опять синее небо и яркое солнце. И будто ничего не было. Не было черных, мчавшихся по небу туч, не было адского ветра, не было проклятой подводной лодки и убитой Ольги. Не было погибших собак и упавшей как подкошенная Марьи. Не было трех пушечных выстрелов и затонувшей тюпалки. Ничего этого не было. Была тишина и покой...
И даже птицы, от которых всегда некуда было деваться, молчали. Только какая-то маленькая птаха, стремительно прочертив небо над самым его лицом, что-то сказала. Что она сказала, Васька не понял.
Что-то мешало под головой. Надо бы убрать, но не хотелось. Лежать вот так, глядя в неоглядную синь, и ни о чем не думать, даже о том, что затылок режет камень. Лежать вот так, и вдыхать то ли прелый, то ли свежий, то ли нежный, то ли терпкий запах тундры, и ни о чем не думать. И только сейчас, краешком души, тихим биением сердца и еще даже не мыслью, а только прикосновением мысли понять, как жестока и прекрасна жизнь.
Мокрый нос ткнулся в ухо. Влажный и теплый добрый язык лизнул губы, и карий милый глаз засматривал в бездумные, видящие только небо глаза... Шняка.
И ничего не было...
Было!
Было! И Васька, застонав от боли во всем теле, встал. Он огляделся вокруг и ничего не узнал: он был далеко от берега, и кругом были незнакомые лощины и пригорки да камни, камни, камни. Ветер закружил его. Заблудился. Он беспомощно посмотрел на Шняку и сказал:
- Ты меня нашел, тебе и выводить. Выручай, друг!
Шняка понял. Он тявкнул радостно и побежал вперед, помахивая своим пушистым хвостом и оглядываясь на Ваську. Изредка он останавливался и поджидал его. Через пару часов они были дома.
- Ах ты мой умница, - говорила Людмила Сергеевна, целуя Шняку в холодный мокрый нос, - ребята вернулись - не нашли, а он нашел...
- Где Прилучный? - сипло спросил Васька.
- Они все уехали, - ответила Людмила Сергеевна. - А что?
- Ольгу немцы убили. И тетку Марью. И собак. И бот потопили, - сказал Васька безжизненно и упал на койку, уткнув голову в руки.
Людмила Сергеевна вскочила. И вначале не могла сказать ни слова перехватило горло.
- Как? - спросила она наконец.
Васька молчал.
- Не молчи! - закричала Людмила Сергеевна. - Не молчи!
- Подлодка немецкая в бухте, - не поднимая головы еле выговорил Васька.
- Боже мой! - с отчаянием сказала Людмила Сергеевна, а кто-то из стоявших вокруг ребят громко всхлипнул.
23
"Вот она, Арктика, вот она, война, вот она, наша яично-птичья экспедиция", - думал я. У нас у всех словно отнялись ноги. Только Арся встал с койки и ушел на берег. Я было хотел пойти за ним, но Людмила Сергеевна остановила меня. И правильно сделала - чем я мог утешить его, когда меня самого никто утешить не может?
А когда часа через три пришли встревоженные Прилучные и Василий, отвернувшись в сторону, стал рассказывать им, что он видел, я не смог вынести этого, я не мог видеть глаза Ивана Ивановича и склоненную голову Вани. Я ушел на обрыв и сел там рядом с Арсей. Лицо Арси было страшным. Мы молчали.
...Через два дня пришел на "Альбатросе" Громов. Людмила Сергеевна совсем извелась за эти дни.
Громов слушал ее сбивчивый рассказ и только крякал надсадно. Он неловко погладил ее по голове и сказал сурово:
- Держись, комиссар, держись. Это война... И враг такой... А-а, что говорить - сами понимаете, ребятки.
- Понимаем! - твердо сказал Антон.
Арся сильно стиснул мое плечо и спросил тихо:
- У тебя цело то письмо от Иры?
Я кивнул - это письмо всегда было со мной в кармане куртки.
- Читай, - сказал Арся, - а не можешь - давай я.
- Нет, я сам!
Я достал Ирино письмо. После моего купания многие слова расплылись, но это было неважно - я знал письмо наизусть. И я его прочел. Всем.
Ребята долго молчали. Потом Громов сказал:
- Ничего я вам говорить не буду. Все, что надо, девочка эта, Ира, сказала. - Он еще помолчал немного и медленно добавил: - А товарища вашего Саню Пустошного мы похоронили на высоком берегу. Чтобы море видел. По-военному похоронили, с почестями. И залп был. Над могилой гурий* насыпали и пирамидку поставили с надписью: "Погиб за Родину". Так вот... И Марью Прилучную с робятишками тоже не забудем... Нет! Не забудем!
- Не забудем, Афанасий Григорьевич, - сказала Людмила Сергеевна за всех за нас.
- А теперь, - сказал Громов, - теперь нам жить дальше надо, работать надо. И, - он хмуровато улыбнулся, - и не пищать! Да! Еще вот с жуликами вашими решим, значит, так...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье - Биографии и Мемуары / Военная история
- Алтарь Отечества. Альманах. Том 4 - Альманах Российский колокол - Биографии и Мемуары / Военное / Поэзия / О войне
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Взгляд и нечто - Виктор Некрасов - Биографии и Мемуары
- Дневники полярного капитана - Роберт Фалкон Скотт - Биографии и Мемуары
- На фронте затишье - Геннадий Григорьевич Воронин - Биографии и Мемуары / О войне
- Мы – дети войны (сборник) - Раиса Клеймёнова - Биографии и Мемуары
- Откровения палача с Лубянки. Кровавые тайны 1937 года - Петр Фролов - Биографии и Мемуары
- Мифы Великой Отечественной (сборник) - Мирослав Морозов - Биографии и Мемуары
- Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников - Биографии и Мемуары / Историческая проза