отозвалась она, - Видишь вон тут знак сзади? Маленький такой, белый.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы найти искомое.
- Вижу.
- Видишь, что на нем написано?
- Виттория, ты издеваешься? – возмутился Цезарь, - Мне давно не двадцать, и я слепой на один глаз.
Стало как-то неловко, и она попыталась побыстрее загладить свою вину:
- Там написано “Зона ограниченного траффика”. Туда можно только с местной регистрацией.
- Но ты ведь говорила…
Виттория перебила его, не дослушав:
- Говорила. Я родилась здесь, но регистрация у меня последние пять лет Мюнхенская. Там без нее просто невозможно было жить, пришлось сделать.
Такой ответ его вполне удовлетворил.
Припарковав машину на перехватывающей парковке, Виттория быстрым шагом направилась к метро. Если какая камера и успела снять ее маленькое нарушение, им никогда было ее не найти, чтобы вручить штраф.
С жутким, отражающимся от стен туннеля грохотом, поезд отправился со станции, не дождавшись их на какие-то несколько секунд.
- Я смотрю, вы настолько обожаете эти поезда, что даже под землю их запихнули, - хмыкнул Цезарь.
Бесконечный калейдоскоп обычных наземных поездов все-таки пошел ему на пользу, и сейчас он хотя бы перестал зеленеть от одного их вида.
Людей на платформе было мало – и только это спасло их от нежелательного внимания.
На время. На очень короткое время.
Исполинское здание вокзала нависало над головой. Дурацкая бетонная коробка с редкими окнами, он выделялся из окружающего пейзажа, как зуб выделялся бы в носу – и каждый раз отправляясь с него куда-нибудь, Виттория думала, что его архитектору надо было бы оторвать руки и пришить их туда, откуда они у него на самом деле растут.
Сейчас, в первый раз за последние три дня, им нужно было не вовнутрь, а наружу.
- Отсюда пешком, - прокомментировала Виттория, - Так будет быстрее.
Сверливший невидящим взглядом руины стены справа от входа на вокзал Цезарь вздрогнул, приходя в себя.
- Куда мы дальше?
- К моему брату, - ответила Виттория, - Он живет в центре, возле Гетто.
- Хорошо, - сухо и односложно отозвался он.
Возвращение домой определенно не пошло ему на пользу.
В центре всегда было полным-полно туристов. Это не зависело от времени года. Не зависело от погоды за окном. Не зависело вообще ни от чего. Рим всегда притягивал к себе толпы любопытствующих путешественников – и они превращали жизни местных в кошмар.
Но даже для центра такая толпа была чем-то необычным.
Возле руин рядом с автобусной остановкой совсем недалеко от дома Джузеппе было не протолкнуться. Люди облепили парапеты, ограждающие ничуть не изменившуюся за эти годы зону раскопок. Бока муниципальных такси на стоянке белели в просветах между ними – и можно было с легкостью догадаться, что обо всем этом думают таксисты.
Внизу явно что-то происходило.
Усиленный динамиками голос пронесся над пустым пространством между плотно застроенными кварталами – и по спине побежали холодные мурашки.
Чертова ежегодная реконструкция.
С этой проклятой бесконечной дорогой Виттория потеряла счет времени – и забыла.
Сегодня было 15ое марта.
- Гай… - она обернулась.
Поздно. Зацепившись за знакомое, ничуть не изменившееся, словосочетание – “мартовские иды”, - он уже навострил уши.
- Гай, пойдем отсюда, - все-таки попробовала она.
Бесполезно.
Словно завороженный, он сорвался с места и быстрым шагом пошел на звук.
- Гай, стой! – Виттория бросилась за ним.
Бесполезно.
Ее крик только привлек внимание нескольких прохожих.
Цезарь скрылся за спинами толпы – и плотно набившиеся на небольшую пешеходную улицу люди возмущенно загудели.
Она была готова к тому, что ее вторжение тоже не будет воспринято благодушно, но не была – к тому, что ее обложат матом на чистом немецком.
- И Вас туда же, - демонстративно отозвалась она, мгновенно переключившись на другой язык.
Явно не ожидавший такого подвоха, немец-турист стушевался.
Клочок темно-красной толстовки мелькнул впереди – и больше ничего не имело значения.
Растолкав всех, кто попался под руку, Виттория, под возмущенный гул, наконец-то прорвалась вперед, к парапету – и чуть было не запнулась о брошенную на землю сумку.
Их с Карстеном сумку.
Игнорируя всех возмущенных, Цезарь стоял в первом ряду и немигающим взглядом смотрел на актеров внизу. Их голоса, подхваченные совсем дерьмовой акустикой руин, смазывались настолько, что даже Виттории с трудом удавалось разобрать несколько слов то тут, то там.
За работу звуковикам смело можно было ставить одну звезду – но, может быть, именно в этом и скрывалось спасение.
- Гай, - шепотом сказала она, потянув Цезаря за рукав, - Пойдем отсюда. Тебе не надо это видеть.
Бесполезно. Он даже не обернулся.
- Гай, здесь все понимают, что и на каком языке я говорю. Мы спалимся, - в ход пошел последний аргумент.
Но и он натолкнулся на глухую стену.
Актер, изображавший самого Цезаря, - непривычно волосатый, в лавровом венке и багряно-красной тоге, - вышел немного вперед. В руках тех актеров, что остались позади мелькнули ножи.
И когда первый бутафорский нож коснулся бутафорского Цезаря – реальный Цезарь рухнул, как подкошенный.
Девушка, что стояла за ним, вскрикнула и отпрыгнула назад. Не встретив никакой преграды, он упал на брусчатку – и его тело прошибло судорогой, а лицо – исказилось болью.
На мгновение, растянувшееся до вечности, Виттория остолбенела.
Звуки доносились словно сквозь плотную пелену.
- Помогите! – закричал кто-то, - Помогите, тут мужчине плохо!
- Скорая! Позвоните в скорую! – раздалось сбоку на английском.
Голоса актеров оборвались на полуслове – и внизу началось какое-то неопределенное копошение.
- Да что там происходит? – крикнула какая-то женщина.
Оцепенение спало – и Виттория рухнула на колени рядом с Цезарем.
- Гай! Гай, не умирай! Черт тебя побери, не вздумай умирать! Что вы стоите?! Позовите врачей!
Голову заволакивал туман. Слезы катились по щекам.
Едва ее рука коснулась его плеча – его спина снова выгнулась от судороги.
Люди вокруг кричали в ужасе. Звали на помощь. Искали врачей и бригаду скорой помощи. Звуки снизу переместились вверх и вбок. Быстрые шаги многих ног, и возбужденные, полные непонимания разговоры на итальянском.
Где-то за рядами людей мелькнуло что-то сероватое, похожее на форму врачей скорой помощи.
Слишком поздно. Судороги прекратились – и Цезарь обмяк.
- Цезарь, да твою ж ты мать! – схватив его за грудки, в отчаянии вскричала она, - Ты же крепкий! Ты не можешь вот так…
Никакой реакции. Как будто она трясла куклу.
Или…
Нет, этого не
