Некоторые из дальнейших происшествий, впрочем, малосущественные, остались вне пределов дознания; даже если бы следователь о них знал, он не придал бы им значения. Налицо был несчастный случай, лёд стал хрупким в эти предвесенние недели; воспитанникам не возбранялось гулять в лесу около интерната, разумеется, с условием не уходить далеко; если кто и был виноват в случившемся, — кроме самих мальчиков, — то разве что старый леший, последний, доживающий свои дни в этих местах; по крайней мере он мог бы предупредить ребят. Куда там — от леших добра ждать не приходится.

Солнце уже вставало довольно рано; перед самым подъёмом Феликс Круглов видел сон. Прозвенел утренний звонок, воспитательница в дверях спальни захлопала в ладоши. Он разлепил глаза, поднял сонную всклокоченную голову от подушки, в эту минуту ещё помнилось ощущение тягостного, почти страшного: дул ветер и нёс обрывки бумаги, что-то тащилось по полу, паутина или верёвка, он не мог выйти, толкался в дверь, наконец дверь распахнулась, так что он чуть не упал, на крыльце стоял кто-то, ученица в бархатном платье и розовых чулках, но этот кто-то не смотрел на Феликса, и когда она повернула к нему лицо, оказалось, что лица у неё нет. Феликс сидел в кровати, моргая своими красивыми тёмными ресницами, а вокруг творился всегдашний утренний кавардак. Кто-то шлёпал босыми ногами между рядами кроватей, кто-то вскочил на чужую постель и орал несусветное, в углу демонстрировался опыт: тощий мальчик с провалившимся лицом, знаменитый своей худобой, который и здесь, хотя ел за двоих, никак не мог прибавить в весе, лежал на подушке, неестественным усилием мышц сделав так, что на плечах образовались глубокие ямки, и в эти ямки ему наливали воду из графина. Феликс Круглов растолкал Гарика, который всё ещё лежал, натянув на голову одеяло. Дело в том, что у Гарика были свои проблемы.

В душевой ухали, становясь под холодный душ; очередь выстроилась перед столовой, каждый получал десертную ложку тошнотворного рыбьего жира. Облизать, запить из стаканчика, грязная ложка падает в ящик, затем бегом на своё место за стол, где уже стояло что-то пахучее, необыкновенно вкусное. Это был день, когда ничего особенного не произошло, если не считать того, что, выйдя неизвестно зачем на заднее крыльцо перед хозяйственным двором, Феликс вспомнил свой сон: девчонка, в пальто и капоре, но по-прежнему в лакированных туфельках и розовых чулках, стояла на верхней ступеньке и смотрела — куда она смотрела? Услышав скрип дверных петель, она слегка повернула голову, но так и не взглянула на Феликса. В столовой её не видели, неизвестно, завтракала ли она.

Начались уроки. Её не было. Должно быть, она всё ещё стояла на крыльце. В своих туфлях спешила по дороге, проваливалась в снегу. Приплясывала от холода на трамвайном кольце, далеко, где уже начинался город. Подъехал, визжа колёсами на повороте, пустой трамвай. Подъехала шикарная чёрная машина ЗИС-101. Подъехал на вороном коне всадник.

И когда, наконец, она вошла в класс, надменная и окружённая тайной, и с презрительной миной выслушала выговор учительницы, то было непонятно, отчего она опоздала: из-за расхлябанности, оттого, что раздумала бежать, или из-за того, что не хотела быть как все и смешиваться со всеми.

Когда она поворачивала голову, то казалось, что её взгляд остановился в глубине её серых глаз; это было лицо без взгляда. Медленно опускались её ресницы, девочка отводила невидящий взор, словно тебя не было, словно ты был незначащим предметом, камнем, растением.

«Тебя как зовут?» — спросил Круглов. Он знал её фамилию, все называли всех по фамилиям. Вопрос об имени звучал, как начало допроса. Но он мог означать и предложение познакомиться. Девочка не ответила и даже не повернула головы.

«Ты чего тут делаешь?»

Никакого ответа, разве только еле заметное движение плеч. «Не хочешь говорить, и не надо», — сказал он. Потом он всё же спросил: «У тебя коньки есть?»

Он сидел на скамейке и подвязывал к валенкам коньки, на которых не стыдно было показаться на людях: это были «гаги», с узким лезвием, стреловидными носами и зубчиками, можно было встать на зубчики, как балерина становится на пуанты, пробежать два-три шага и понестись кругами. Он разбежался, понёсся, но зацепился за что-то и растянулся на льду. С пылающими щеками, вскочив на ноги, он обернулся, но ученица исчезла. Может быть, это было ещё оскорбительней. Подошёл и сел на скамейку Гарик. Несколько времени Феликс кружил по маленькому катку, спиной вперёд, расставив руки, эффектно заводя ногу за ногу. Гарик Раппопорт кататься не умел и презирал зимний спорт. Вообще Гарик презирал всё. Он сидел, развалившись, в старом зимнем пальто, с торчащими из коротких рукавов, красными от холода руками, грел руки у рта и постукивал друг о друга ботинками. Феликс плюхнулся рядом и спросил: «Ты не видал её?»

«Кого это?» — сказал Гарик, и по его тону было ясно, что он знал, о ком идёт речь.

Феликс сказал: «Ну, эту…»

Гарик промолчал, потом спросил: «А чего ей надо?»

«Да так, — промолвил Феликс, — поговорили».

После чего Гарик встал и лениво направился к дому. Феликс, с коньками под мышкой, поплёлся следом за ним. Тема была исчерпана, девчонка не заслуживала внимания. Но если бы следователь районного отделения милиции проявил больше интереса к ученице в розовых чулках, он мог бы узнать или по крайней мере догадаться о том, что с тех пор, как она появилась, повысился радиоактивный фон. Да, придётся воспользоваться этим выражением, в те времена ещё малоупотребительным, чтобы отметить нечто ничем себя не проявлявшее, — но его ощутили все, одни больше, другие меньше.

Девочка была туповата, рассеянна, к школьным предметам не проявляла ни малейшего интереса; никто не видел её с книжкой; одним словом, «глупа, как пробка». О чём-то мечтала, приоткрыв бледные губы, устремив в пространство свои серые, с жемчужным отливом глаза. Лет триста тому назад в ней заподозрили бы ведьму. До сих пор, по-видимому, она с трудом переходила из класса в класс, так что, в сущности, было большой удачей для неё угодить в лесную школу, где не было экзаменов. Да и уроки были короче: 45 минут вместо пятидесяти. В день не больше четырёх уроков. Так можно было учиться и с её плохими способностями.

На перемене, когда открывали фрамугу и дежурный выгонял всех из класса, девочка стояла в коридоре у окна, никто не подходил к ней. Разве что Феликс мог случайно оказаться рядом, что-то цедил сквозь зубы; об этом следователь мог бы тоже узнать от многочисленных свидетелей. Однако все необходимые факты были собраны, о преступлении не могло быть речи, экспертиза подтвердила причину, следствием которой была смерть. Никаких дополнительных данных не требовалось. А главное, ничего бы не изменилось, если бы дело украсилось психологическими нюансами: случайность или не случайность — Феликсу Круглову и Гарику Раппопорту было уже всё равно.

То, что здесь было названо «фоном», губительное излучение, сказывалось и в известной неловкости, которую испытывали преподаватели, вызывая девочку к доске. Разумеется, каждый учитель сталкивается с подобным сочетанием умственной отсталости, рассеянности и упрямства; и для всех случаев имелись научные определения, например: переходный возраст, пубертатный период; но одно дело педагогическая наука, а другое — конкретный случай, магнетический и недобрый взгляд, то самое излучение: ученица молча стояла перед классом, приходилось задавать ей наводящие вопросы, она кивала или пожимала плечами, лениво, точно дрессированное животное, водила мелом по доске; невозможно было понять, что это: неспособность соображать или презрение. Недели проходили, она по-прежнему оставалась «новенькой». То, что учителя готовы были считать чуть ли не слабоумием, ученикам казалось заносчивостью. Все девочки дружно возненавидели её, о ней распространялись жуткие слухи. Мальчишки старались перед ней отличиться; презирать её было бесполезно, она платила той же монетой. Когда однажды какой-то удалец, малорослый негодяй, способный на всё, преградив ей дорогу, стал фертом, цыкнул в сторону, спросил: «Ты! это что у тебя?» и хотел было ткнуть пальцем в ямку на подбородке, девочка проткнула его насквозь смертоносным серым взором, точно стилетом.

Народ лежал в спальных мешках, дежурная воспитательница, сняв варежки, захлопала в ладоши, все выскочили из мешков, помчались, на ходу натягивая пальто и ушанки, вокруг дома к крыльцу, два часа оставалось до приготовления уроков, это было лучшее время дня — свободное время. В эти часы приятели отправлялись в лес. Они выходили не из ворот, а через задний двор, шагали по снежной тропе, продирались сквозь голый колючий подлесок, выходили к озеру. В замечательном фильме «Музыкальная история» Лемешев, в расшитой украинской рубахе и шёлковых шароварах, в заломленной папахе, с огромной бандурой в руках пел песню Левко, расхаживал по сцене и смотрел в зал, и из тёмной, дышащей глубины на него надвигался волшебный призрак артистки Зои Фёдоровой с выпуклыми глазами. И так прекрасен был этот образ, моргал и манил к себе, что Лемешев — теперь он сидел в плаще с пелериной, на камне, с непокрытой головой в тёмных кудрях, и готовился спеть арию Ленского «Куда, куда…» — замечтался, забыл обо всём на свете, и про арию, и про дуэль, и сначала суфлёр, потом дирижер, а за ними весь зал начал громко подсказывать: «Куда-куда!». Феликс сорвал шапку с головы, — всё уже дышало весной, — Феликс пел, а хмурый Гарик шёл рядом и не произносил ни слова. Но самой лучшей картиной был «Большой вальс», и Феликс превращался в роскошную Карлу Доннер, а также в того, кто был победителем её сердца, но победа досталась нелегко. О прошлом тоскуя, я помню о нашей любви… — пел Феликс. Что-то случилось, из-за чего-то они расстались, и неясно было, как дальше сложатся их отношения. Но зато какие воспоминания! О, как вас люблю я, в то утро сказали мне вы.

1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 ... 111

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Пока с безмолвной девой - Борис Хазанов бесплатно.

Похожие на Пока с безмолвной девой - Борис Хазанов книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия - Борис Хазанов - Современная проза
Город и сны. Книга прозы - Борис Хазанов - Современная проза
Деваться некуда - Виан Борис - Современная проза
Поздно. Темно. Далеко - Гарри Гордон - Современная проза
Я сижу на берегу - Рубен Гальего - Современная проза
К нам едет Пересвет. Отчет за нулевые - Захар Прилепин - Современная проза
За стеклом (сборник) - Наталья Нестерова - Современная проза
Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов] - Эльза Моранте - Современная проза
Третье дыхание - Валерий Попов - Современная проза

Оставить комментарий