Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако вернемся к событиям, связанным с хитровским кладом. Вспомните, как Сенька Скориков проникает из ночлежного подвала в некое подземелье, где обретает клад: «У стены, что справа, и у той, что слева, лежало по большой куче хвороста. Подошел — нет, не хворост, пруты железные, почерневшие.
Напротив хода, из которого вылез Скорик, раньше, похоже, дверь была, но только ее всю доверху битым кирпичом, камнями и землей засыпало — не пройдешь.
Где ж большущее сокровище, за которое Синюхин и все его семейство страшную смерть приняли?..
…Посреди каморы нашлась большая мошна толстой задубевшей кожи, вся ветхая, негодная. Внутри, однако, что-то звякнуло.
…На пол со звоном посыпались какие-то лепестки-чешуйки, с мизинный ноготь каждая».
Невзрачные «чешуйки» оказываются серебряными копейками. Находит Сенька и «иоахимсталеры». А пресловутые пруты, с помощью одного из которых Фандорин «временно заковал» Сеньку, чтобы узнать, куда тот дел украденные из-под носа у Масы нефритовые четки («Франт отобрал у Сеньки железку, вцепился в ее концы, наморщил гладкий лоб и вдруг как закрутит прут у Скорика на запястьях! Легко так, словно проволоку какую»), оказываются «талерными прутками» с «клеймом Яузского двора» и приносят Сеньке богатство и славу: «Позавчера к мировому судье Теплостанского участка Московской губернии поступило письмо, написанное по поручению несовершеннолетнего С. Скорикова, который отыскал в недрах Хитровки клад баснословной ценности.
Вместо того чтобы присвоить сокровище, как, вероятно, поступили бы большинство москвичей, благородный юноша решил вверить находку попечительству городских властей… От имени жителей Первопрестольной поздравляем образцового гражданина Скорикова с причитающимся по закону вознаграждением».
«Теплостанский мировой судья» Ипполит Иванович Кувшинников первым разъясняет Сеньке происхождение клада:
«— Гляди. Это карта Москвы. Вот Хитровка, а вот Серебряники, переулок и набережная. От Хитровки рукой подать. Там в семнадцатом столетии располагалась Серебряническая слобода, где при Яузском денежном дворе жили мастера-серебряники. Как твои прутья выглядят? Вот так? — Потащил Скорика к столу, где книга. Там, на картинке, Сенька увидел прут — точь-в-точь такой же, какие ювелиру продал. И крупно, на торце, буквы «МД».
— «МД» — это «Монетный двор», — объяснил Кувшинников. — Его еще называли Новым Монетным или Английским. В старину на Руси своего серебра было мало, поэтому закупали европейские монеты, иоахимс-талеры, ефимки. — Сенька на знакомое слово опять кивнул, но уже с толком. — Талеры переплавляли в такие вот серебряные пруты, потом из них волокли проволоку, резали ее на кусочки, плющили и чеканили копейки, так называемые «чешуйки». Копеек сохранилось много, талеров и того больше, а заготовочных серебряных прутов, разумеется, не осталось вовсе — ведь они все в работу шли».
Для энциклопедически образованного Эраста Петровича «ерохинский подвал» тоже не представляет загадки. Правда, он успешно запугивает собранных возле клада «худших подонков, которые отравляют своим смрадным дыханием воздух Божьего мира»: «Господа пауки, да уберите вы свои б-бомбарды… Стрелять в этом подземелье… нельзя… Своды… совсем ветхие… Достаточно не то что выстрела — громкого крика, чтобы на нас осела вся Т-троица… Церковь Троицы что в Серебряниках. Мы находимся как раз под ее фундаментом, я проверил по историческому плану Москвы. Когда-то здесь находились постройки государева Денежного двора». Однако сам Фандорин прекрасно знает: «…тут такая кладка, т-тысячу лет простоит».
Вот здесь у Акунина неточность. Первые монетные дворы появились в Москве в XVI в. Самый ранний располагался на территории Кремля, и впоследствии его так и называли — Дворцовым. Затем открылся монетный двор на улице Варварке. А в 1654–1663 гг. в помещениях бывшего Английского подворья организовали еще один монетный двор. Тот, что на Варварке, начали называть Старым монетным двором, а новый — соответственно Новым, или Английским. Вот только был он отнюдь не в Серебряниках, а на углу Мясницкой и нынешнего Лубянского проезда. В Серебряниках же монетный двор возник много позже, в 1727 г., причем не как самостоятельная структура, а как отделение уже работавшего Нового монетного Кадашевского двора, основанного в 1701 г. Тогда же появилось и название Серебряники (произносилось с ударением на предпоследнем слоге). Вокруг свежеобразованного монетного двора возникла слободка «серебряных» кузнецов. Уже к концу XIX в. память о слободе сохранилась лишь в названиях Серебрянического переулка и набережной — действительно, неподалеку от Хитровки.
Церковь Троицы в Серебряниках, играющая такую важную роль в истории с кладом, была построена в конце XVII в. и перестраивалась в 1781 г. и 1876 г., после чего приобрела современный вид. Ее колокольня (архитектор К. И. Бланк) выстроена в подражание колокольне Никольского собора в Санкт-Петербурге — одного из самых совершенных образцов русской архитектуры. Однако колокольня в Серебряниках настолько массивнее своего прототипа, что при взгляде на нее невольно приходит мысль — кладка основания должна быть поистине циклопической, чтобы выдержать такой вес. Скорее всего, она действительно способна простоять тысячу лет.
Церковь Троицы в СеребряникахСтаринные Серебряники сохранились неплохо. А вот о Хитровке напоминают только оставшееся на карте города название переулка. В 1923 г. советская милиция прошерстила трущобы. Скрывавшеся там преступники были арестованы, а тем, кто оказался на Хитровке лишь из-за несложившихся жизненных обстоятельств, помогли с жильем и трудоустройством. «Советская власть одним постановлением Моссовета смахнула эту не излечимую при старом строе язву и в одну неделю в 1923 году очистила всю площадь с окружающими ее вековыми притонами, в несколько месяцев отделала под чистые квартиры недавние трущобы и заселила их рабочим и служащим людом. Самую же главную трущобу «Кулаковку» с ее подземными притонами в «Сухом овраге» по Свиньинскому переулку и огромным «Утюгом» срыла до основания и заново застроила», — рассказывал очевидец этих событий Гиляровский.
На берегах Яузы
Мы прошли «хитровские трущобы и богатенькие Серебряники» («Любовник Смерти») и увидели Яузу. Но, не прервись наша прогулка по бульварам, мы пришли бы сюда с Чистопрудного, следуя по Покровскому, а затем Яузскому бульварам. Оба они тоже фигурируют в «фандоринской серии». Эраст Петрович, не узнав ничего существенного от купчихи Спициной, «походкой понурой и разбитой… брел… вниз по Покровскому бульвару, где голубей, таких же упитанных и нахальных, как на Чистопрудном, кормили уже не дворянки, а купчихи». Покровский бульвар, с его липами и тополями, до наших дней сохранил атмосферу старой Москвы. Приятно, что даже выстроенный здесь новый комплекс класса «де люкс» выдержан в том же классическом стиле, — громоздить здесь очередной безликий небоскреб было бы настоящим преступлением. Сейчас это центр, а в конце XIX в. И. Ф. Горбунов определял подобные места как «московское захолустье». Мирную атмосферу не нарушало даже присутствие Покровских казарм.
А на соседнем Яузском бульваре Акунин поселил таинственную Смерть — «х-хитровскую Кармен», по определению Эраста Петровича. «Тоже и с улицы если посмотреть, домик был очень ничего себе. Раньше тут усадьба была, генерала какого-то, да в пожар выгорела, один этот флигелек остался. Небольшой, в четыре окна на бульвар». «На повороте с Покровского бульвара на Яузский Сенька привстал в пролетке и тут же обратно нырнул, вжался в сиденье.
— Вон ейный дом, — шепнул. — Только нельзя к ней сейчас. Трутся там двое, видите? Звать Дубина и Клюв, оба из Упыревой колоды. Увидят меня — беда», — читаем в «Любовнике Смерти». «Поворот» — сказано слишком сильно, бульвары перетекают один в другой плавно, почти по прямой. Зато Акунин дает нам интересную возможность отгадать, где именно жила Смерть. Это может быть сохранившийся под № 10 флигель старинного барского дома. Есть и другой вариант. В конце XVIII в. на левой стороне Яузской улицы, перпендикулярной Яузскому бульвару, находилась барская усадьба, сгоревшая в пожар 1812 г. и частично восстановленная в 1816 г. (№ 1–3 по Яузской улице). Все остальные особнячки на Яузском бульваре возведены не раньше того самого 1900 г., когда разворачиваются описанные в романе события.
Уместно будет вспомнить и еще об одном романтическом «акунинском» адресе. Это та самая «больница имени Медсантруда», в которой работала героиня «Шпионского романа» Надя. Как вы помните, «однажды… ноги сами собой вынесли» Егора к этой больнице. А волнующая встреча под лестницей при содействии «преданного органам» вахтера Петюрникова! Вот только неясно, с чего писатель взял, будто ноги вынесли Егора на Радищевскую улицу. В виду имеется, конечно, Верхняя Радищевская — Яузская улица как бы «перетекает» в нее. До 1919 г. Верхняя Радищевская называлась занята но: Верхняя Болвановская улица. То была память о стоявшей здесь в XVII–XVIII вв. Болвановской слободе. Ее жители, люди отнюдь не глупые, изготовляли формы для валяния фетровых шляп — «болваны».
- Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности - Владимир Гаков - Филология
- Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. - Борис Соколов - Филология
- История русской литературы XVIII века - О. Лебедева - Филология
- Алхимия слова - Ян Парандовский - Филология
- Путеводитель по повести А.П. Платонова «Котлован»: Учебное пособие - Наталья Дужина - Филология
- «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - Андрей Зорин - Филология
- Готическое общество: морфология кошмара - Дина Хапаева - Филология
- Набоков - Алексей Зверев - Филология