Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Николаевке Артема встретили, как старого знакомого. Начальство злорадствовало: мол, ненадолго улетел из нашего гнездышка, сокол. Товарищи выражали Артему сочувствие, рассказывали о благоприятных переменах в режиме. По мере тюремных возможностей Артем информировал политзаключенных о том, что делается «на воле».
На этот раз Артем находился в Николаевских исправительных ротах недолго. Около двух месяцев прошло после его возвращения на «старое пепелище», и снова приказ о переводе в Пермь. В сообщении об этом переезде Артем пишет в Москву Мечниковой:
«Снова переменяю местожительство. Еду на экзамены; осенью, Вы знаете, не пришлось их держать. Первый экзамен 17 января. Мои предположения о возможных результатах не изменились». Речь идет о новой дате, на которую был назначен суд.
Привезли Артема в Пермь. Первый «экзамен» должен был состояться 17 января, но он снова был отложен. Второй раз суд откладывался из-за неявки главного свидетеля обвинения. В связи с этим Артем в одном из своих писем «дорогой тетушке» указывал:
«…Обо мне могу написать, что все еще не известно даже время суда; а сколько раз его еще могут снова и снова откладывать, этого тем более сказать нельзя. Главная и, можно сказать, единственная серьезная свидетельница забежала куда-то так далеко, что ко времени январского суда ее не могли разыскать. Говорят, что она уехала чуть ли не в Восточную Сибирь. Не знаю, разыщут ли ее к следующему. Нерозыск ее меня удивляет потому, что она была, судя по делу, агентом полиции (в деле есть донесения от нее полиции, которые посылались задолго до ареста ее хозяйки). Я боюсь, что она предпочитает совсем не появляться на суд. В таком случае, нам придется еще долгое время ожидать суда».
В тюремной больнице
Последнее предположение Артема о том, что еще много утечет времени, прежде чем состоится суд над ним и его сопроцессниками, целиком оправдалось. Ждать суда Артему пришлось еще долгие месяцы. Но перевозки из одной тюрьмы в другую добром для Артема не обернулись. Он заразился сыпным тифом. Так несчастливо начался для Артема новый, 1909 год. Суда нет и нет, когда он будет, неизвестно, зато болезни нагрянули со всех сторон. Артем лежит в тюремной больнице вот уже месяц без сознания. Врачи махнули на него рукой: какой организм способен вынести столь ужасную по тяжести форму сыпняка? Больной мечется по постели, переживает в горячечном бреду бурные события 1905 года. Он командует дружинниками, прячется в лесах, яростно спорит с политическими врагами, поет революционные песни. Так проходят дни и ночи «обреченного» на гибель сыпнотифозного.
Но больной, к удивлению врачей, невзирая на бессознательное состояние, невзирая на температуру свыше 40 градусов, принимает пищу; он ест вопреки всем правилам медицины о том, что без сознания больные не едят.
«Кисель, молоко и хлеб, которые мне совали в рот, — рассказывал позже со слов нянюшек Артем, — я всегда проглатывал до последней ложки».
Этот «волчий» аппетит революционера, который на воле месяцами довольствовался «куском хлеба в кармане», спас его во время тяжелейшей болезни. Артем выжил. 7 марта 1909 года он уже выписался из больницы и был способен дать полный отчет «дорогой тете» о своей жизни.
В тюремной больнице выздоравливающий Артем попал в плохую компанию.
«Представьте, целый месяц пробыть в обществе воров-рецидивистов, рыцарей большой дороги, вырезавших на своем веку немало народу; профессиональных нищих, шулеров и тому подобной братии. Читать я не мог, да и нечего было; заниматься еще чем, чтобы уединиться хоть на время, тоже было невозможно; однообразные рассказы о том, как один «работал» с дубинкой, а другой с браунингом или мечеными картами, скоро надоели».
Режим дня для заразных больных был суров: из палаты выходить нельзя, писать письма нельзя, куда ни кинешься — все нельзя и нельзя. Говорить громко тоже было нельзя, а говорить тихо — ничего не услышишь. Но этот запрет систематически нарушался. Артем основательно оглох после приема «лошадиных доз» хины. Так лечили его от второй по тяжести болезни — цинги: пять раз в день хинное питье.
По мере выздоровления Артема все сильнее мучил голод. Больничные харчи только усиливали это тягостное ощущение.
«В земской больнице ужасно скупо кормят: после обеда можно съесть без труда три фунта хлеба, — писал Екатерине Феликсовне Артем, — мы для сытости выпивали по кварте квасу; когда не было лучшего, приходилось покупать сыра, чтобы быть сытым. Я страстно стремился поправиться…»
Помогать Артему деньгами ухитрялись друзья, чтобы поскорее его поставить на ноги. И Артем поднялся с постели и стал готовить себя к новым испытаниям. Почувствовав себя крепче, он берется за работу, доступную ему в условиях тюрьмы. «С грехом пополам одолеваю понемногу английский». Быть может, все это пригодится в будущем. Когда же нибудь состоится суд. Сошлют в Восточную Сибирь. Уральских по обыкновению ссылают в эти гиблые места. В ссылке он обосновываться надолго не собирается. Обстоятельства могут сложиться так, что он окажется за границей, а там необходимо знание языка. Таким универсальным языком, на котором его поймут во многих странах мира, явится английский.
Из земской больницы Артема перевели долечиваться в тюремную. Наступила уральская холодная весна, которую Артем называл скверной карикатурой на южную зиму. Всю пасху шел снег. Из окна палаты Артем видел, как на землю падали снежинки. Ни зима, ни весна. Он подходил к окну, осторожно смотрел на безрадостную улицу, осторожно потому, что это запрещалось тюремным законом. Часовой, увидя в окне заключенного, имел право в него стрелять.
«В общем живу ничего, но Вам желаю жить лучше», — писал друзьям Артем,
«Я был, есть и буду членом своей партии»
В апреле Артем был, наконец, переведен из больницы, где провел более трех месяцев, в общую камеру Пермской губернской тюрьмы. И был этим переводом доволен.
«В первый раз попалась более или менее приличная компания. Хотя шумно, но не скучно. Беседуем на литературные темы, ежедневно занимаемся гимнастикой…» — отмечает Артем перемену в своем положении. Беседы на «литературные» темы означали политические дискуссии, обсуждение текущих событий в жизни страны.
Давным-давно была разогнана II Государственная дума. В ссылку, в Сибирь, пошли избранники народа — социал-демократы, те, кого напутствовал не на легкую жизнь весной 1907 года Артем. Была созвана новая, III дума, в которой из 429 депутатов было всего лишь 19 социал-демократов. В стране, зажатой в тиски черносотенного террора, свирепствовала столыпинская реакция. Тысячи участников революционной борьбы были казнены, десятки тысяч осуждены на каторгу. Тюрьмы были переполнены. Так, в одной из камер Пермской тюрьмы, где сидел Артем, находились 20 заключенных. Завоевания революции постепенно уничтожались: увеличивался рабочий день, снижалась заработная плата, широко практиковались штрафы. Массы рабочих подвергались локаутам — выбрасывались на улицу. Но полностью вернуться к дореволюционным порядкам самодержавие уже не могло. Россия, прошедшая через горнило революции, была уже не той, что до 1905 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Мечников - Борис Могилевский - Биографии и Мемуары
- Как я изменил свою жизнь к лучшему - Дарья Донцова - Биографии и Мемуары
- Кадеты и юнкера. Кантонисты - Анатолий Львович Марков - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / О войне
- Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе - Дмитрий Львович Быков - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Записки «вредителя». Побег из ГУЛАГа. - Владимир Чернавин - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Прощание с иллюзиями: Моя Америка. Лимб. Отец народов - Владимир Познер - Биографии и Мемуары
- Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера - Томми Хилфигер - Биографии и Мемуары / Менеджмент и кадры
- Дин Рид: трагедия красного ковбоя - Федор Раззаков - Биографии и Мемуары
- Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни - Михаил Качан - Биографии и Мемуары