Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пять билетов? — вагенмейстер сделал запись в книге учета. — Не опаздывайте, сударь, ждать не станем. В эдакую слякоть больше девяти верст в час никак не сладить. А нам до темноты кровь из носу надо в Волосове быть. Не в лесу же ночевать, а? Пожалте пятьсот рубликов…
Дождь снаружи усилился. Раскрыв зонтик, Пин‑эр взяла Торвена под локоть. Он хотел было отобрать зонт у китаянки, ибо мужчине приличествует брать даму под опеку… Увы, ничего не получилось. Китаянка вцепилась в бамбуковую ручку — клещами не отодрать. Наверное, почуяла голос родины — бамбук, не осина! Она указала на трость Зануды, потом — на его больную ногу и осуждающе фыркнула.
— Торвен! Матка Боска! Куда ни сунусь, везде ты…
Перед ними стоял Станислас Пупек. Подняв воротник шинели, надвинув на брови суконную фуражку с красным околышем, отставной корнет высунул наружу один нос — и часто-часто шмыгал им: от насморка или от радости встречи. Складывалось впечатление, что Пупек с рассвета на улице и изрядно продрог.
— Далеко собрался, брат Торвен?
— В Ригу.
— А я — в Ревель.[51] Тетушка хворает, надо присутствовать. Наследство, будь оно неладно! — хочешь, не хочешь, кланяйся старой клуше… Целую ручки ясной панне!
Быстро, словно клюнул, Пупек приложился к руке Пин‑эр, держащей зонт. Глазки поляка блестели из-под козырька фуражки, с любопытством изучая экзотические черты «панны». Зануда внутренне напрягся, ожидая беды — ничего, обошлось.
Дочь мастера Вэя уже привыкла к варварским обычаям.
— Представь меня, Торвен! Как-никак сослуживцы…
— Гере Пупек, — Зануда кивком указал Пин‑эр на поляка. — Э‑э… из Больших Гадок. Мы воевали вместе. Гере Пупек, позвольте представить вам мою жену, Агнессу Торвен.
Что поняла фру Торвен, сказать было сложно. Улыбнувшись поляку, она зонтиком изобразила в воздухе ряд хитрых загогулин. Разбирайся мужчины в иероглифике, прочли бы из «Дао дэ цзин»: «Благой муж в мире предпочитает уважение, но в войне использует насилие». А разбирайся они в фехтовании боевыми крюками, вне сомнений, опознали бы прием «Золотой карп применяет коварство».
Увы, изящные аллегории пропали втуне.
— Что тебе в Риге? — поинтересовался Пупек.
Торвен пожал плечами:
— Дела.
— Новость слыхал? — видя, что собеседник не расположен к откровенности, Пупек зашел с другого бока. — Орловский умер! Да‑да, брат Торвен, — сам Орловский! Академик, гений кисти… Все поляки Петербурга уже знают и скорбят.
— Мои соболезнования…
Зануда не понимал, чего хочет от него отставной корнет. А ведь Станислас чего‑то хотел, ждал, просто ел чету Торвен сверкающими глазками.
— Скажу по секрету, — вел свое Пупек, — скверно умер пан Орловский. Говорят, черти забрали. Слуга поутру глянул в лицо мертвецу — до сих пор горькую пьет. Страх запивает. А я так полагаю, что убили академика… Поглумились сперва, а там — иди, душа, в рай! Как считаешь, кому мог помешать известный художник?
Торвен еще раз пожал плечами. Может, незнакомый ему Орловский нарисовал шарж на высокую особу? Изобразил в непотребном виде? Нет, за такое не убивают.
— Значит, в Ригу? — поляк вновь резко сменил тему. — А я в Ревель. Дилижансы на Ревель от Сенной уходят, надо бежать… Ну, даст бог, еще свидимся. Мир тесен, брат Торвен. Целую ручки!
И растворился в дожде, как сахар в стакане чая.
Опять тащиться через Торговую площадь Торвену расхотелось. Он огляделся в поисках извозчика, никого не обнаружил — и решил пойти другим путем. По идее, если двинуться в конец улицы, а там взять левее, переулками, то можно выбраться на Мойку, откуда до Большой Конюшенной — хоть пешком, если нога не подведет, хоть на лихаче за сущие гроши.
Стараясь идти бодрым шагом, дабы не огорчать Пин‑эр, он прикидывал, как в Риге их компания сядет на парусник до Копенгагена. И в самом скором времени — Фредериксбергский холм, Конгенс Нюторв, особняк гере академика; уютная, родная каморка под лестницей, сопение гоблина в камине, тишь да гладь…
— То прошу пана до тарантаса. И без глупостей!
В спину уперся ствол пистолета.
2
— Присаживайтесь, господа…
Князь Гагарин принимал гостей по‑простому, будто деревенский помещик. Темно-зеленый бархат шлафрока, шалевый воротник из черной лисы… Внезапно став крошечным, щуплым, Иван Алексеевич утонул во всем этом великолепии. Руки до кончиков пальцев спрятались в широких, с меховой оторочкой, рукавах. В кудрявых волосах прибавилось седины, под глазами набрякли синие, неприятные мешки.
Огромное, похожее на трон кресло, в котором князь сидел, по‑детски подобрав ноги, довершало картину. Впрочем, Гагарин не выглядел больным. Скорее это был человек, которому очень трудно жить. Будто лямку тянул — вот добредем до привала, упадем в траву и закончим несуразный поход…
— Полагаю, ваше сиятельство, что мы не вовремя. — Эрстед не спешил сесть. — Если вам неможется…
— Мне можется, — перебил его Иван Алексеевич. Низкий голос Гагарина остался прежним, властным и раскатистым. — Мне не хочется. Мне уже ничего не хочется. Разве что напоследок взглянуть на человека, способного отослать смерть прочь. Хотя…
Дергая щекой, он прищурил левый глаз — будто целился из ружья.
— Да, вижу. Вы ведь не вполне человек, князь?
— Уж не меньше вашего, — с обидой буркнул Волмонтович. — Ecce homo![52]
Оба князя не отрывали взгляда друг от друга. Эрстед почувствовал себя лишним. В душе закипало раздражение. Волмонтович знаком с Гагариным? Давняя вражда? Фамильные дрязги?
— Электричество? Мне мерещатся искры в вашей крови, князь, — бормотал Иван Алексеевич, сверля Волмонтовича правым, широко открытым, как если бы в него был вставлен монокль, глазом. Сейчас Гагарин напоминал беднягу, разбитого апоплексическим ударом. — Ага, браслеты… Что это за браслеты? Я ничего не понимаю! Гамулецкий жаловался — вы разломали его холопов…
Все встало на свои места. Задохнувшись от внезапной ясности, Андерс Эрстед глядел на хозяина дома, скорчившегося в кресле, — кукловода, стоявшего за заговором цареубийц. Так и виделось: из рукавов шлафрока свисают оборванные нити, которые еще недавно вели к марионеткам. Впрочем, часть кукол наверняка послушна его приказам до сих пор.
А они с Волмонтовичем угодили прямиком в ров со львами.
— Мы с князем дурно воспитаны. — Эрстед шагнул вперед. — Нам чрезвычайно не нравится, когда нас пытаются убивать. Надеюсь, ваше сиятельство примет это во внимание…
Он осекся, не поверив своим ушам. Нет, ему не померещилось: Иван Алексеевич смеялся. Содрогаясь всем телом, выпростав руки и ударяя ладонями по подлокотникам «трона», — хохотал, как ребенок. По щеке Гагарина катилась одинокая слезинка.
Уж не повредился ли он рассудком на краю могилы?
— Уморили вы меня, господа. Как есть, уморили! Неужто и впрямь решили, что я пригласил вас для смертоубийства? У меня в
- Алюмен. Книга первая. Механизм Времени - Генри Олди - Альтернативная история
- Механизм Времени - Генри Олди - Научная Фантастика
- Последнее допущение господа - Генри Олди - Научная Фантастика
- Волчонок - Генри Олди - Научная Фантастика
- Сальватор. Книга III - Александр Дюма - Альтернативная история
- Сальватор. Книга II - Александр Дюма - Альтернативная история
- Кошка в светлой комнате (сборник) - Александр Бушков - Научная Фантастика
- На берегу спокойных вод - Роберт Шекли - Научная Фантастика
- Ола - Андрей Валентинов - Альтернативная история
- Где отец твой, Адам? - Генри Олди - Научная Фантастика