от гнева у дьяка.
Похолодела Агафья, испуганно посмотрела на мужа.
— Шёлковый рушник, вышитый золотом по всем краям, — подхватил Тимошка. — Должно быть стоит не малых денег. Такой только у панночки Ганны водится. Пан воевода рушник сразу узнал, да только вида не подал. Небось сам дочери своей на ярмарке покупал. Спросил он меня, откуда я знаю, что гадали на рушнике. Показал ему капли воска и копоть от лампадки на нём. Он поверил. Видно стыдно ему стало за дочь. А ещё больше, что узнают об этом хуторские. Любезным таким стал, попросил держать это в тайне. Говорит, передай своему дядьке, Никодиму Савельевичу, пущай службу несёт как положено епархией.
— Так и сказал? — вскричал дьяк восторженным тоном.
— Да, так и сказал — передай дядьке Никодиму Савельевичу, — заверил Тимошка. — Потом вызвал казначея и при мне приказал на церковь кругленькую сумму ассигнациями назначить. И даже обещал к лету дорогу к церкви провести.
Дьяк и дьячиха от потрясения глазами захлопали. Не знали, прыгать им от счастья или в ноги племяннику кинуться.
А Тимошка между тем продолжал.
— Но это ещё не всё. Сказал я пану воеводе, что Варлаам не убивал ни Данилу, ни Гришаню. Что если даст он мне повозку, привезу их живыми и невредимыми. Пан воевода согласился.
Не удержалась Агафья, опередила мужа.
— Так откуда же ты знаешь, что не убивал колдун?
— А всё просто. В хате у Данилы стол накрыт, еда вся простыла. Там же с краю плотно закрытая баночка мёда стояла. Было их двое, в карты играли, медовуху пили. Я по запаху учуял. Только кончилась медовуха. С левой стороны сидел хозяин, Данила. Он и выиграл, тузом побил даму червонную. Остались следы от махорки на его картах. Возле того, кто сидел справа я нашел дохлую осу. В сенях у Данилы нашёл я пастуший кнут. Ещё подумал, чего это есаул — дюжий казак с пастушьим кнутом орудует. Не к лицу это есаулу. Спросил у мужиков. Они и сказали, что это Гришаня по молодости в пастухах служил. Значит, кнут тот Гришанин. Понятно, что приехал он к есаулу с баночкой меда и медовухой. Выпили казаки, в карты поиграли.
— Любишь ты разгадывать загадки! — усмехнулся дьяк, довольно погладил усы и бороду. — А как ты догадался, что они на дальнюю пасеку уехали?
— Медовуха-то начисто кончилась. Вот и поехать на пасеку. За медовухой! Лошадь Данилы осталась дома. Значит, поехали они на телеге Гришани, а правил лошадьми Данила своей казацкой нагайкой. Повёл я сани воеводы на пасеку, ту, что за хутором стоит. Точно, там ни лошадей, ни телеги нет. В хате Гришани не нашёл я медовухи. Даже в сарае смотрел. Стало быть, поехали оба казака на дальнюю пасеку. Под навесом у Гришани была привязана на поводке собака. Покормил я её, она и привела на место. Нашёл собутыльничков.
От радости дьяк и дьячиха вскрикнули в один голос.
— Нашёл, таки!
— Есаул Данила и пасечник Гришаня признались, что на спор кто больше выпьет, и пропили всю ярмарку.
— А как же они от стола накрытого уехали? — сообразил Никодим.
Тимошка рассмеялся.
— У них, оказывается, во время обеда другой спор вышел. Данила поспорил, что за час на Гришаниных лошадях до дальней пасеки довезет. Довез-таки. Да лошадей загнал. Оттого остались они оба на пасеке. А там кабанчика в лесу поймали, зарезали, зажарили. Медовуха как раз у Гришани в погребе поспевала. Вот и запили казаки. Уезжать не хотели. Вовремя я успел. Они на охоту на оленя собрались. Еле упросил их приехать со мной на хутор, показаться на глаза пану воеводе. Слава тебе Господи, выпустили Варлаама. Дома уже сидит, небось чаю попивает.
— Постой! — прервал его дьяк. — А как же порезанный камзол, шапка и нож?
— Варлаам полез с ножом в хату Данилы, может постращать хотел. Да того уже ветром сдуло. Ревность в нём взыграла, к панночке Ганне приревновал он Данилу. Поговаривают мужики, давно за ней увивается. Увидел, что Данилы нет, взял его вещи и со злости порезал камзол. Вот только не успел порезать шапку, хлопцы с хутора на речку высыпали. Варлаам убежал оттуда и нож уронил.
Дьячиха укоризненно покачала головой.
— А чего ж Варлаам молчал тогда?
— Да стыдно ему.
Прыснули со смеху дьяк и дьячиха. Насмеявшись, бросились обнимать речистого храбреца.
Никодим Савельевич хлопал по плечу племянника, возглашал аллилуйя и приговаривал:
— Моя кровь! Тоже духовного звания…
— И богу свечка, и чёрту кочерга, — вторила мужу дьячиха Агафья.
Анна Росси
Уснувшая в Сиэтле
Девушка лежала на кровати, застыв в неестественной позе, словно кукла — руки в белых перчатках вытянуты по швам, бледное фарфоровое личико запрокинуто, глаза широко распахнуты, голубые кудряшки парика картинно рассыпались на белой подушке. Гармонию нарушало отсутствие чулка на правой ноге, широкая темно-фиолетовая странгуляционная борозда на шее и посиневшие губы. Если бы не трагические обстоятельства, Федор Ильич Нечаев посчитал, что девушка великолепно справилась с ролью самой красивой марионетки из коллекции Карабаса Барабаса.
— Следователь Майлз хочет задержать Настю! — хозяйка дома Татьяна заглянула в комнату, подойдя вплотную к оградительной ленте желтого цвета. Полицейский на посту молча, но твердо оттеснил ее назад. Голос женщины сорвался на всхлипы.
Нечаев в свойственной ему манере поднял правую руку, давая понять Татьяне, что услышал ее. Они познакомились двадцать лет назад, когда русская иммиграция в Сиэтле была не столь обширной, и все соотечественники знали друг друга наперечет. Дружили одной компанией, ходили друг к другу в гости, вместе прошли через свадьбы, рождение и воспитание детей, разводы и прочие житейские ситуации.
Татьяна обратилась к частному сыщику за помощью сегодня утром, первого января. Теперь Нечаев внимательно изучал место преступления. В просторном пентхаусе старинного трехэтажного особняка у Волонтир Парка было душно, стоял запах перегара и травки. Судя по всему, новогодняя вечеринка удалась, мрачно подумал Федор Ильич.
Слева от трупа, под откинутым пуховым одеялом Нечаев отметил смятую простыню — здесь ночевала Настя, дочь Татьяны. Пока в одиннадцать часов утра девушка не проснулась и не обнаружила рядом с собой окоченевшую подругу. Настя подняла тревогу.
Первой прибежала мать. Дверь в пентхаус была заперта изнутри. У Насти ушло несколько минут, чтобы открыть ее непослушными, трясущимися от ужаса руками. Еще несколько минут понадобилось на то, чтобы разбудить перебравших накануне друзей Насти. Татьяна тут же вызвала полицию, а затем набрала Нечаева.
Полиция прибыла через десять минут. Криминалисты приступили к обработке места преступления, а следователь Майлз собрал студентов,
