Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сила внутреннего, невидимого глазу движения многим казалась почти мистической. Жанна Зальцман, ученица Далькроза и Гурджиева, писала, что «за видимым движением скрывается другое – не видимое глазом, но очень сильное и определяющее движение внешнее»[943]. Силу немеханического, внутреннего жеста Дункан почувствовала, наблюдая за игрой великой трагической актрисы Элеоноры Дузе. В одном из ее спектаклей есть сцена, где Дузе стоит неподвижно, но у зрителя создается полное впечатление, что ее фигура растет, становясь все более значительной. Айседора сказала себе: «Когда я смогу выйти на сцену и встать неподвижно, как стояла этим вечером Элеонора Дузе, и при этом изобразить колоссальную силу динамичного движения, тогда я стану величайшей танцовщицей в мире»[944]. Это ей блестяще удалось. В вагнеровском «Полете валькирий», по свидетельству современника, Дункан – «великая мимическая артистка, почти не двигаясь, умела магической силой жеста вызвать представления о целой толпе воинственных амазонок Валгаллы, стремительно несущихся вперед»[945]. Станиславский однажды сделал Айседоре высший комплимент, сказав, что «не знает, кроме [нее], артистки, которая могла бы осуществить призрак светлой смерти» в постановке «Гамлета» Крэгом[946]. Хотя танец-модерн, созданный американскими учениками Лабана и Вигман, стилистически весьма отличался от свободного танца Дункан, он унаследовал от него противопоставление органического источника движения и механического центра тяжести. Для этого направления, окончательно оформившегося в работах Марты Грэм, характерны резкие, угловатые, линейные движения, как бы подчеркивающие конфликт и драму современного существования. Тем не менее Марта Грэм находила, что для большей выразительности движения должны следовать органическому импульсу – биению сердца, пульсации легких. В основу своей системы она положила идею (встречавшуюся у Рудольфа Боде) о ритмической смене мышечного напряжения и расслабления, заложенной в пульсации дыхания. Позже, под влиянием психоанализа, Грэм отождествила источник танца с некоей «внутренней природой» человека. Эту последнюю Карл Густав Юнг в своей глубинной психологии трактовал как «коллективное бессознательное»; Грэм же говорила о «памяти расы»[947]. Ее публика – образованные и космополитичные жители Нью-Йорка охотно видели в ее танце выражение чего-то «глубинного» и «аутентичного», к чему сами стремились[948].
Поиски внутреннего источника движения вовсе не отменяли всего известного о центре тяжести. Напротив, танцовщики широко использовали перемещение центра тяжести как художественный прием. Дункан создала этюд «Танагрские статуэтки», в котором центр тяжести непрерывно перемещался (этот этюд и сейчас используется дунканистами как тренировочное упражнение). Элла Рабенек в своих классах пластики рекомендовала асимметричную стойку, при которой центр тяжести покоится на одной ноге, а другая остается свободной и может в любой момент сообщить телу импульс к движению. Такая готовность – умение всегда поддерживать импульс в бодрствующем состоянии – особенно ценится в танце[949]. Поддержанию незатухающего импульса к движению способствует динамическое, неустойчивое равновесие, создающееся, когда проекция центра тяжести выходит за пределы опоры: в этом случае кажется, что человек вот-вот упадет. Чтобы не допустить падения, следующим движением человек должен себя «подхватывать». Именно в таком постоянном выносе центра тяжести вперед и последующем подведении под него опоры (ног) и заключается биомеханический принцип локомоции – ходьбы и бега. Выразительные возможности динамического баланса – потери и восстанавливания равновесия – были осознаны довольно рано. Для тренировки этого умения в студии «Гептахор», к примеру, были созданы специальные упражнения – «на перенос центра тяжести». Наталья Бутковская учила «жонглировать» весом тела и его частей; вместо того чтобы говорить: «согните ногу в колене», «поднимите руку», она просила «перенести вес тела на ногу» или «переместить тяжесть руки»[950]. Игра центром тяжести, «танец баланса» – общие для танца и театра принципы выразительного движения. По замечанию Мейерхольда, «все биомеханические движения должны быть сознательно реконструированы в динамике автоматических реакций, скрытых в действии и удерживающих тело в равновесии. Но это совершается не в статическом положении тела, а тогда, когда оно теряет и снова находит равновесие с помощью последовательно исполняемых микродвижений»[951]. Однажды в гололед Мейерхольд поскользнулся – он падал на правую сторону, а его голова и руки, чтобы создать противовес, устремились влево. Анализируя свое падение, он претендовал на открытие одного из важнейших законов выразительного движения.
Идею о том, что танец начинается с выхода из статического состояния и принятия позы неустойчивого равновесия, подхватил пришедший вслед танцу-модерн современный танец (английский термин «contemporary dance» часто передают как «контемпорари»). Согласно американской танцовщице Дорис Хамфри, танец начинается с падения и представляет собой игру вертикали (положения стоя) и горизонтали (положения лежа)[952]. А такое направление группового танца, как контактная импровизация, основано почти целиком на передаче собственного веса партнеру и принятии его веса, то есть на совместном перемещении центров тяжести. В отличие от свободного танца или раннего модерна (Марты Грэм), контемпорари отказался от органических метафор дыхания, волны или растения. Танец теперь описывается в чисто механических терминах: статики, динамики и баланса. Роли как танцовщика, так и зрителя тоже меняются. Вместо того чтобы выражать нечто своими движениями, танцовщик становится экспертом в области, называемой кинестезией. То же происходит и со зрителем: «способный к кинестетическому восприятию наблюдатель [видит в танце] модели динамического равновесия, единицы бега, падения, подпрыгивания, кружения»[953]. Такая перемена терминологии – органического на механическое, внутреннего на внешнее – возвращает современный танец к идеям Клейста о марионетке. Высшая мудрость теперь приписывается физическому телу, которому сознание только мешает. Вслед за Мейерхольдом Каннингем утверждает: танцовщик, все время контролирующий свой центр тяжести, производит впечатление неловкого. Напротив, если он снимет сознательный контроль, то – чтобы уравновесить сместившийся центр тяжести и не допустить падения – тело само примет такое положение, которое и будет наиболее экспрессивным[954]. Несмотря на внешнее сходство с теорией марионетки, философия современного танца, как кажется, основана на большем доверии к телу и его «мудрости». В ней тело не противопоставляется сознанию, как, например, у Клейста, а считается наполненным интеллектом особого рода – кинестетическим.
Текучесть и целостность
Если центр тяжести перемещается плавно, без толчков и задержек, а взаимное расположение его частей беспрерывно меняется, то движение будет казаться длящимся, текучим. Поклонники Айседоры превозносили «струящуюся плавность»[955] ее танца. Касьян Голейзовский, многому научившийся у Дункан, также ценил в танце «гармоничную координацию всех частей тела, беспрерывную текучесть движений и мягкость их исполнения, силу – без форса, четкость – без резкости»[956]. Такую манеру танцовщику часто подсказывала музыка: к примеру, номер солирующей флейты в опере К.-В. Глюка «Орфей и Эвридика» – широко известный как «Мелодия» Глюка – вызывал образ непрерывно льющихся движений, подсказывая новую для того времени пластику[957].
Метафора текучести, отсылающая к воде как стихии и первоисточнику, говорящая о размягчении всего твердого, застывшего, традиционно была материалом искусства[958]. Тем не менее о поэтике текучести в широком смысле заговорили только на рубеже XIX и ХХ веков. Произошло это во многом благодаря переосмыслению в науке и философии категории времени – в частности, противопоставлению «внутреннего» времени времени «метрическому» в концепциях Анри Бергсона и Эдмунда Гуссерля. Начав со всем известного факта, что в моменты нетерпения или ожидания время «тянется», а в моменты спешки – «летит», Бергсон ввел понятие о durée, а Гуссерль о времени сознания как о переживании человеком качества длительности или «дления»[959]. Феноменологическое время неделимо: в нем нет отдельных моментов и разрывов, а только безостановочное развитие, становление, при котором прошлое, настоящее и будущее проникают друг в друга. Постичь его можно, лишь поднявшись над миром дискретных вещей: «дух, который постигнет реальную длительность, отныне будет жить интуитивной жизнью… Вместо отдельных моментов, размещенных в бесконечно делимом времени, он увидит непрерывную текучесть неделимого реального времени»[960]. В понятии durée возрождалась Гераклитова идея «потока»; свой термин «поток сознания» (stream of consciousness) примерно в это же время предложил Вильям Джеймс[961]. Так текучесть превратилась в философское понятие, характеризующее динамизм и непрерывность внутренней жизни – жизни сознания.
- Хардкор - Миша Бастер - Музыка, танцы
- Голос - Мари Росси - Музыка, танцы
- Основы музыкальной психологии - Елена Федорович - Музыка, танцы
- Я люблю тебя до слез - Игорь Николаев - Музыка, танцы
- Где, когда и как родился мугам - Тариел Азертюрк - Музыка, танцы