Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды Демон рассказывал историю из своего детства. Про Малыша, если припоминаете. А не был ли Абориген для нас таким же «малышом», которого мы предали?.. Западет в душу подобная паразитирующая мысль — и не отлепится, не оставит в покое, пока сам перед собою не вывернешься наизнанку.
А что если бы все вчетвером мы пришли в «недостройки» за день до «красного воскресенья» и нашли бы Аборигена повесившимся, с распухшим, вывалившимся изо рта языком, закатившимися глазами, если бы нам самим пришлось срезать тугую веревку и спускать его окоченевшее тело на руках вниз, хоронить (перед глазами на мгновение всплыло лицо Сливы, с печатью застывшей улыбки глядящее из могилы) — какую бы роль все это для нас сыграло? Двинулись бы мы на штурм злосчастного «Волшебного Икара»? Или отреклись бы каждый от своей мечты, не справившись с потрясением?
Следом припомнился тихий теплый вечер, один из многих, что собирали нас в «недостройках» сварить котелок кофе, распить бутылку-другую коньячного напитка. Абориген, как обычно, был с нами. Расслабившись и закурив, он-то и поведал нам о братстве альтернативной реальности. «Слышали?» — «Нет, Абориген. Что же за братство такое?» — «А такое вот…»
Люди, живущие в этом мире, те, кто невольно вхожи в умы друг друга, связаны узами самых ярких и тесных человеческих отношений — и есть это братство. Поступок каждого способен в корне изменить жизнь остальных. Иными словами, когда ты сближаешься с человеком — ты доверяешь ему свою судьбу, а он вручает тебе власть над своей. Так и происходит, хоть в жизни обмен этот лишен всякой видимой торжественности. Не войны, не глобальные катастрофы косят человеческие жизни — людей губят опрометчивые слова и поступки тех, кому они доверяли… Все беды от грехов непонимания. Оттого, что неудачник просто обречен питать неприязнь к любимчику судьбы, а любимчик судьбы — третировать неудачника.
Тогда мы ровным счетом ничего не поняли из переслащенной эзотеризмом болтовни парня и только посмеялись.
Я попытался собрать воедино все, что знал об Аборигене. Плохо (да и вообще с какой-то предвзятостью) думать о нем не хотелось, но картина непроизвольно выходила с червоточинкой…
Смерть родителей. Он больше не привязан к дому. Но отчаяние не имеет над ним той власти, что толкнула бы в пыл войны, как толкала других его восемнадцатилетних сверстников в это бушующее никуда при живых, раньше времени изгоревавшихся родственниках. Он скрывается. Он находит деда, который учит его премудростям выживания. Спустя год старик умирает. Абориген, в личном багаже которого опыт выживать в нечеловеческих условиях в совокупности с необузданным страхом перед такой жизнью (когда начинаешь бояться уже собственной тени), упрямо продолжает влачить выбранное существование. И вот в «недостройках» появляемся мы… А остальное известно. Столкновение двух жизненных позиций похоже на заключение нового спора, жестокого, невразумительного, но по каким-то неписаным правилам — необходимого.
К чему же свелось? Неужели в человеке, все, казалось бы, просчитывавшем на ход вперед, не гнушавшемся жизни грызуна, затаившегося в тихой, темной, безопасной норе, что-то вдруг — хрум! — и сломалось; а мои друзья так и прошли с открытыми забралами, всего раз договорившись и больше не сворачивая, по выбранному ими пути?..
Под гул таких страстей, разгулявшихся в воспаленном мозгу, я все-таки неуклонно засыпал.
А точно ли Аборигена больше нет в живых? Не обманул ли он весь свет, и не продолжает ли земля носить его впалую грудь, то напуганные, то странно-насмешливые глаза дальше?.. Прости, Абориген, но я перестаю о тебе думать. Я добровольно отдался этой душевной экзекуции сегодня, и я, знаешь, определился: один только раз выбирают, с кем ты пойдешь и какой дорогой!
* * *Не отвечу, с чем в связи, но вспоминается сон. В одну из тех неспокойных ночей, что я провел в больнице, меня посетивший.
Вижу движение. Никаких конкретных образов. Ничего. Просто движение. Именно так это понимаю. К движению со временем — если понятие «время» здесь вообще уместно — добавляются звуки. Не шум, не музыка, не голоса. Просто звуки. Движение и звуки, соединяясь в целое, становятся похожи на разлившееся сияние. Скачки теплового излучения и света подсказывают мне мое предназначение и законы, по которым я должен существовать. Все это кажется выше любого понимания… но не в те мгновения… не для меня. Я не человек… Я будто атом! Элементарная частица! Я все и ничто!.. Однако стоит осознать подобное положение вещей — и вновь становлюсь собой: каким был всегда…
«Не топчись на пороге. Заходи…»
«Что?…» — озираюсь по сторонам и силюсь понять, чей голос со мной заговорил.
Опять у двери того дома. Дома На Холме. Округа затянута густым туманом, а воздух пахнет… больничными бинтами и йодом. Но в голову не беру. Потираю ладонями предплечья, облизываю пересохшие губы — что ни говори, а приятно почувствовать свое тело, возвратиться к привычному мышлению после недавних ощущений «молекулярной жизни».
О ноги трется и заглядывает в глаза странный кот. Не могу сказать, что именно показалось мне в нем странным — и все равно странный. Взгляд чистый как у ребенка. Наклоняюсь, глажу его по шерстке, затем мягко отстраняю.
«Ум-дари, ум-дари», — жалостливым голосом затягивает животина за моей спиной, но меня это ничуть не настораживает. Раз уж странный, то отчего же ему не петь?..
Отворяю скрипучую дверь ― и вот я в доме. Теперь здесь вовсе не пусто, как в прошлый раз, и очень даже обжито. Меня ждали…
«Кто к нам пришел! Гоголь! — хлопают по плечам словно из-под земли выросшие Демон и Слива. — Как добрался?»
Пока думаю, что ответить — тянут за руки, усаживают в кресло. Осматриваюсь. Интерьер: элементы моей квартиры, «Волшебного Икара», нашей аудитории в училище — в общем, мешанина какая-то, но нисколько не смущающая, а даже привлекательно-затейливая.
«Пить хочется», — говорю друзьям, и Слива срывается с места: сейчас, мол, сделаем.
Когда остаюсь наедине с Демоном — вопреки ожидаемому начинает морочить мне голову заумными вещами. Сначала мне привиделось, будто я старательно записываю его речь в блокнот, боясь упустить хотя бы слово. Затем осознаю, что этого не происходит. В моих руках — стакан с водой. А перед лицом — растянутый в улыбке Сливин рот. Я не спеша утоляю жажду.
«Почему вы меня здесь ждали?» — задаю вопрос.
«Ум-дари, ум-дари», — напевает проскочивший в дом кот, устроившийся теперь у меня на коленях. Демон пускается в пространные рассуждения, а Слива рьяно поддакивает каждому его слову (мне кажется, он дурачится). Я ровным счетом ничего не понимаю, но слушаю не перебивая.
«Когда ты садишься в поезд дальнего следования и едешь за тысячу верст от дома, погруженный в свои мысли, уставший от всего — где-то посреди пути твой бесцельный взгляд, уперевшийся в оконное стекло вагона, может выхватить вдруг завораживающий вид Места… кусочек его, убегающий в противоположную сторону. Не красотой завораживающий, а силой вспышки в сознании: оно (Место) могло бы стать чем-то предопределяющим для тебя… а может, уже было, но ты не вспомнишь, потому что родился не так давно и накапливал все прошедшее время воспоминания совсем новые… другие, бесполезные, хаотичные, удручающе смеющиеся над твоим существом. Скорее всего, это Место было вполне обычным местом и даже не лишенным повседневной неприглядности. Но оно дожидалось именно тебя, чтобы показаться таким. Заставить именно тебя задуматься, о чем ты раньше никогда не думал. Вот так… Но это вспышка! Она длится неуловимые мгновения. Ты проехал мимо и надолго забудешь. Ты никогда не сможешь найти То Место, ведь на отрезке пути в тысячу верст — подобных несметное множество, а ты все равно что проспал дорогу. Но! Не обязательно возвращаться туда ногами. Ты обречен возвращаться туда как-то по-иному. Это вовсе не модель чего-то, к чему следует стремиться. Это Обиталище Посредника между тобой и Неизвестным. Посредника, что не прочь приоткрыть завесу тайн, в которых так или иначе нет ни черта понятного для тебя, как это ни ужасает…»
Кот спрыгивает с колен на пол и с развальцем уходит, виляя хвостом как щенок. Только сейчас осеняет, что он поразительно похож на моего Орбира… Демон наконец берет паузу и просто смотрит на меня, изредка бросая взгляд на Сливу, но тут же переводя обратно. Слива по-прежнему беспричинно улыбается. «О чем ты, Демон?» — хочется задать вопрос, и сдерживаюсь.
«Но меньше, Гоголь, думай о вещах по определению непостижимых. Лучше думай о вещах понятных до безобразия! Поступай так, пока можешь. В этом есть наслаждение особого свойства…» — Демон встает позади кресла, в котором сижу я, и щиплет пальцами края пледа, забавно смотрящегося на его плечах.
«Ты говорил, что здесь можно делать и получить все», — закинув голову, обращаюсь к Демону. Тот взирает на меня до боли снисходительно.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Совьетика - Ирина Маленко - Современная проза
- Плач юных сердец - Ричард Йейтс - Современная проза
- Волшебный свет - Фернандо Мариас - Современная проза
- Небо падших - Юрий Поляков - Современная проза
- Потребитель - Майкл Джира - Современная проза
- Две строчки времени - Леонид Ржевский - Современная проза