вызвали. Она молча идет за мной в комнату, которую мы делим, и я жду, пока Хана скинет свое платье на пол. Бюстгальтера на ней нет, поэтому она натягивает футболку и забирается под простыни. 
Сев рядом с ней, я осторожно убираю с ее глаз завитый локон. Я уже поняла, что это была ночь съемок порнофильма, и она явно не понимала, что происходит. Я готова убить их всех, но мне нужно знать.
 — Хана? — говорю тихим и мягким голосом. — Мне нужно спросить тебя еще кое-что о той ночи.
 Она приподнимает плечи и прижимается щекой к подушке.
 — Я больше ничего не помню.
 — Я знаю, милая, но только еще один вопрос. — У меня в животе все горит и сжимается.
 Она качает головой, протирая глаза.
 — Ничего не было. Это был сон.
 — Там был Виктор?
 — Виктор мертв.
 У меня перехватывает горло. Я точно знаю, что Ханы не было в комнате, когда мой дядя сказал нам, что Виктор умер от сердечного приступа, но каким-то образом она знает, что он мертв?
 — Почему ты так думаешь?
 — Я видела его на полу.
 Хана отворачивается и тихо добавляет:
 — Мужчина сказал, что он мертв.
 — Какой мужчина?
 — Я не помню.
 Я оставляю все как есть, но от ее рассказа у меня внутри все переворачивается. Я не знаю, что делать без Хатча. Две вещи ясны: Хана присутствовала при смерти Виктора, а секс-видео, которое Иван Икс использовал для шантажа, было снято в той задней комнате в «Гибсоне».
 Уже за полночь, и я изучаю свой телефон. От Хатча ничего не слышно, с тех пор как он уехал, поэтому я отправляю ему короткое сообщение.
 «Мы вернулись в квартиру. Надеюсь, у тебя есть успехи».
 Ханна спит, а я сижу на кровати в своей черной майке и пытаюсь понять, что делать. Алкоголь медленно покидает мой организм, и мне нужно, чтобы Хатч обнял меня. Мне так страшно, и я знаю, что его объятия помогут мне хотя бы уснуть.
 В последний раз достаю телефон и отправляю сообщение.
 «Хотела бы я поцеловать тебя на ночь. Может, пожелать доброго утра?»
 В квартире так тихо, и я бросаю взгляд на часы. Уже пол второго. Хана тяжело дышит с другой стороны кровати, а небольшое жужжание означает, что мне пришло сообщение. Мой желудок расслабляется, и я уверена, что это Хатч.
 Набрав код, я уже готова увидеть его ответ, как вдруг мое сердце останавливается. Спазмы скручивают мой желудок, и я резко сажусь, не веря своим глазам.
 Это сообщение от Дебби, и я пролистываю его так быстро, что чуть не роняю телефон. Я задыхаюсь, читая слова.
 «В Милане ужасные пробки. Все плохое. Гриша здесь, не выходит».
 Это сообщение было отправлено в ночь ее смерти, но я вижу его только сейчас. Качая головой, пытаюсь понять. Почему я только сейчас это получила? Оно как-то было отложено?
 Шрам над моей левой бровью горит, а страх в груди превращается в гнев. Я никогда не отступала перед хулиганами, а после того, что я узнала о Хане, теперь еще и это? Грег чертов лжец. Он дьявол и убийца, и если он думает, что ему все сойдет с рук, то он ошибается.
 Слезы застилают мне глаза, и я вскакиваю с постели так быстро, что даже не задумываюсь о последствиях. Я выхватываю джинсы из кучи своей одежды и, не останавливаясь, натягиваю их на бедра. Я бегу по дому, когда вижу на столе спортивную сумку, которую принес Хатч.
 Она расстегнута, и мой взгляд падает на серо-стальную рукоятку его пистолета, спрятанного в боковом кармане. Схватив со спинки стула свое пальто, достаю из сумки тяжелый пистолет и засовываю его во внутренний карман. Затем обуваюсь и выхожу в ночь.
 * * *
 Я была в лофте Грега в Сохо всего один раз, с Дебби. Квартира находится на третьем этаже, на Принс-стрит, и дождь прекращается, когда я выхожу из такси перед двенадцатиэтажным зданием.
 В нерешительности стоя на мокром бетоне, я засовываю руку в карман пальто и нащупываю рукоятку «Беретты». Сомнения пытались закрасться во время короткой поездки, но справедливость укрепила мою решимость. Сегодня все закончится.
 Вздернув подбородок, я подхожу к входной двери и нажимаю на кнопку звонка. Грег даже не спрашивает. Он просто нажимает на кнопку, открывая мне доступ в здание.
 Взбегая по лестнице, иду по узкому коридору к его двери, которая даже не заперта. Когда я вхожу, Грег стоит на кухне спиной ко входу и наливает в стакан водку.
 — Я гадал, как долго мне придется ждать, прежде чем ты придешь сюда, — медленно повернувшись, Грег жестом показывает мне бутылку. — Могу я предложить тебе выпить?
 — Нет, спасибо. — ой голос звучит ровно, и он приподнимает бровь.
 — Забавно, но, насколько я помню, ты была поклонницей «Мамонта». (прим. «Мамонт» — премиальная водка, производимая на Иткульском спиртзаводе в Алтайском крае.)
 — Я здесь не для того, чтобы развлекаться. — Звук моих шагов заглушается тонким персидским ковром, покрывающим темно-коричневый деревянный пол.
 Его лофт представляет собой одну длинную комнату, разделенную на три части кирпичными перегородками. В передней части находится кухня-столовая, и я наблюдаю, как Грег проходит в среднюю, гостиную. Я не хочу подходить слишком близко, поэтому стою прямо у кирпичной стены.
 — Почему ты здесь? Ты пришла признаться в том, что я уже знаю, или это что-то другое?
 — Ты убил ее.
 — Боюсь, тебе придется уточнить. — Его тонкие светлые волосы зачесаны назад, открывая бледное лицо, а в черных глазах нет никаких эмоций.
 Проглотив комок в горле, я делаю все возможное, чтобы мой голос звучал ровно.
 — Дебби прислала мне сообщение в ночь своей смерти. Ты был там.
 Грег делает еще один медленный глоток алкоголя.
 — Я уже говорил, что в ночь ее смерти меня не было в городе.
 — Ты был там. Ты сбросил ее с балкона, и я хочу знать, почему.
 Мое сердце бьется быстрее, когда его взгляд становится убийственным, и он делает шаг вперед.
 — Будь осторожна с обвинениями, Блейк. Ты можешь зайти слишком далеко.
 — Она была моей лучшей подругой, и предполагалось, что ты ее любишь.
 — А я любил? — Его взгляд такой бесстрастный, такой лишенный эмоций, такой пугающий.
 Грег делает еще один шаг ближе, и я отхожу в сторону, ставя стул между нами.
 Отставив в сторону свой теперь уже пустой стакан, он наблюдает за мной.
 — Во Вселенной есть своя жестокость. Никто не ожидает, что косатка, выбрасывающая окровавленного детеныша тюленя в волны, будет беспокоиться о его боли.