в рамках этих набросков начинает разрабатываться стратегический военный план, который тесно связан с планом политическим. На Конференции подробнейшим образом рассматривались все аспекты, в том числе и те силы, которые должны будут участвовать в реализации этого плана.
Армия такого типа должна насчитывать на определённом этапе примерно 30 тыс. человек, и для реализации намеченного нами плана ей необходимо определённое время, постановка перед каждым из фронтов конкретных задач, определение процентов возможного роста личного состава, организации масс. В ходе анализа, который был проведён нами в отношении каждой возможной ситуации, выяснилось, что можно достичь поставленной задачи, т. е. организации первого общенационального наступления. Наступления, которое позволило бы занять часть территории страны таким образом, чтобы затем закрепиться на ней, а это неизбежно привело бы к изменению политической ситуации в стране, и эта политическая победа, в свою очередь, позволила бы уже на следующем и окончательном этапе получить решающее военное превосходство.
Решения VII Конференции, правда, только в общих чертах, стали известны армии, поскольку буквально несколько дней спустя после завершения её работы ряд документов попал в руки военных. Армия относится к нашим планам со всей внимательностью и серьёзностью, полагая, что у того, что мы планируем, есть все шансы быть эффективным.
Эти наброски плана были сделаны нами буквально в последние месяцы нахождения у власти правительства президента Турбая Аялы с ясным осознанием того, что вскоре мандат на управление государством перейдёт к Белисарио. И, уже учитывая планы его правительства, эта же Конференция наметила в общих чертах и политическую линию в условиях возможного мира, обозначив, как государственная власть должна разрешить конфликт в новой ситуации в том случае, если, конечно, она создастся. Конференция дала указания всем фронтам, каким образом можно будет использовать эту новую ситуацию для расширения нашего политического пространства, и постановила, что если для этого будут соответствующие условия, воздержаться от проведения военных операций, для того чтобы вступить в переговоры с правительством с целью поиска политического выхода из вооружённого конфликта. Эта идея в дальнейшем получила своё развитие, кульминацией которого стало подписание соглашений в Ла Урибе», – поясняет Маруланда.
Глава шестая
Авторитет
В процессе личного общения, сближения с Маруландой постепенно раскрывается загадка его личности, поскольку первоначально он всегда держит определённую дистанцию. Такая манера поведения, которую сначала можно расценить как полное недоверие, есть результат давней привычки, которая вполне естественным образом сформировалась у постоянно преследуемого человека. Ритуал первой встречи с Маруландой предполагает некое начальное длительное молчание. Предпосылкой слов становится длительное взаимное осматривание. На того, кто этого не знает, поведение Маруланды оказывает большое психологическое воздействие. Сразу вспоминается всё, что тебе известно об этой личности и о том, что было его политическим проектом: что это личность историческая, что он, как говорится, создал себя сам и свой стратегический план сообразно своему идеалу. Понятно, что перед этим процессом личного общения он, конечно же, имеет некую определённую предварительную информацию о собеседнике. Это чисто военная логика. С самого начала его недоверчивость трансформируется в позицию внимательного наблюдателя. И потому, когда ты оказываешься непосредственно перед Маруландой, он сразу начинает сопоставлять имеющуюся у него информацию с тем, что он видит. По сути дела, своим пристальным взглядом он хочет сам лично понять другого, для того чтобы проверить, действительно ли то, что он знает о собеседнике, – правда. Он хочет удостовериться в этом посредством своего проницательного взгляда и своей удивительной способности слушать собеседника. И тогда дистанция начинает понемногу сокращаться, постепенно он обретает доверие к тому, кто его расспрашивает, и тогда Маруланда раскрывает свою душу в ходе неторопливой беседы.
Когда в 1984 г. я встретился с ним во второй раз, невольно нахлынули воспоминания о нашей первой встрече в Маркеталии в 1960 г., воспоминания, которые всегда были связаны с образом преследуемого человека. Именно тогда в его речах появился образ огромной горы: «Между вами, которые из города, и нами, которые из деревни, стоит гора, которая мешает нам увидеть и услышать друг друга. Гора, которая застит нам глаза, которая глушит наши голоса». Он убеждал меня тогда в необходимости того, чтобы деревня и город однажды смогли услышать друг друга, и почти каждый день в те 60-е годы мы предавались с ним мечтам о близкой революции. Это были отзвуки мечты многих людей того времени. Когда я снова встретился с Маруландой в 1984 г., шесть месяцев спустя после подписания соглашений в Ла Урибе, он практически не изменился в своей настороженности, но сейчас – хотя он никогда и не стремится это подчёркивать – он был руководителем крупной военной организации, находящейся в состоянии перемирия, и он стал политической фигурой общенационального масштаба. Миф о нём обрёл плоть и кровь реальности. Он стал человеком, которого знала вся страна. В 1960 г. он был всего лишь командиром регулярной группы крестьянской самообороны, действовавшей в окрестностях Маркеталии, но уже тогда он стал главным объектом преследования со стороны армии. В 1984 г. он мечтал об укреплении только что подписанного мира, но не забывал о своём опыте и опыте других, который гласил: перемирия всегда служили только для перегруппировки сил. Я обратил на это внимание и почувствовал силу этого человека, в котором произошло своего рода раздвоение: с одной стороны, это был воин, который в настоящий момент страстно желал – желал честно и искренне – мира. Но в то же самое время это был человек, который в условиях весьма хрупкого по сути самих соглашений в Ла Урибе мира уже прикидывал в голове новый план военных действий. Это был человек, находящийся в ситуации трудного психологического перелома.
Во время наших первых бесед, уже после того, как он дал своё согласие на то, что я напишу его биографию, он явно проникся уважением к тому, что он предварительно узнал о моей работе в качестве писателя. Он никогда ничего мне не навязывал и не задавал какие-то направления моей работе. Однако был один момент, который постоянно просматривался в его словах и поведении: литература – это вымысел, а значит, она не есть реальность. Литература только гримирует историческую правду. Исторично только то, что действительно имело место, то, что ясно, понятно и пропущено через свой личный опыт. История есть последовательный ряд событий. Для Маруланды история не может обратиться в литературу, поскольку если такое преображение всё же происходит, то написанное не имеет прямой связи с правдой. Его правда, по сути, заключается в той форме, в которой она выражена; он защищает свою манеру говорить как важную часть аутентичности своего мышления.
