Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто ты и откуда? Чем занимаешься, где работаешь? Ведь я только и знаю, что ты учишься в университете на вечернем, — решив, что время пришло, спросила Женя.
— Из Ярославской области, деревенский, в шестнадцатом году, в двадцать лет, попал на фронт. Сразу принял сторону большевиков, член партии с девятнадцатого. Воевал, был ранен. Учился на рабфаке, сейчас в университете. Живу в комнате, вдвоем с товарищем.
— Но ты же где-то работаешь, раз учишься на вечернем? Николай замялся, покраснел и еле выдавил:
— В ГПУ.
Это показалось Жене удивительным. Она не могла представить себе Николая в роли «карающего меча революции» — он был такой домашний, хозяйственный. Еще через месяц Николай перебрался к Жене, и вскоре они узаконили свои отношения. Свадьбу не справляли, просто потихоньку расписались, взяв свидетелей со стороны, поскольку не хотели приглашать своих сотрудников. Фамилию Женя оставила свою. О изменившемся семейном положении она поставила в известность только Барченко, и тот не преминул как-то вечером их навестить. Николай ему не понравился, но он не стал распространяться на эту тему, лишь, вздохнув, посмотрел Жене в глаза.
— Анюте нужен отец, — сказала она, прочитав молчаливый вопрос-упрек.
— Каждый выбирает свое болото, — медленно произнес Александр Васильевич. — Извини, Женя. Просто желаю тебе добра и счастья. А он... Дай Бог, чтобы я ошибся...
— 39 —Хроника Плачущей Луны. Яков Блюмкин. Октябрь 1929 года
В день праздника Шмини Ацерет[23], когда правоверные евреи собираются в синагогах и молятся о дожде дающем и поминают умерших, Яков Блюмкин вспомнил, что он еврей и обратился к Богу, так как больше рассчитывать было не на кого, а положение у него сложилось катастрофическое.
Всего полтора месяца назад, по возвращении с Ближнего Востока и доклада членам ЦК партии о работе агентурной сети в Турции, Египте, Сирии, Ливане, Иордании, Палестине, которой он руководил, сам товарищ Менжинский пригласил его на обед к зависти коллег-сослуживцев, небезосновательно полагающих, что за этим последует новое назначение, а значит повышение. Знакомый по Одессе, сын сапожника, Меир Трилиссер, а ныне всесильный руководитель иностранного отдела ГПУ и прямой его начальник дружески хлопнул его по плечу и заявил:
— Далеко пойдешь — если под ноги смотреть будешь! Смотри, Яша: на гору трудно взобраться, но легко упасть! Тогда Блюмкин рассмеялся и сказал, что после ледяных гор Тибета ему уже ничего не страшно.
А вот сейчас ему было страшно, и даже очень! Наверное, страшнее еще никогда не было, хотя за свою тридцатилетнюю жизнь он перевидал столько, что на дюжину человек распредели, а все равно будет много. Уже больше месяца он изгой, скрывается, боится показаться в своей четырехкомнатной квартире в доме партийной номенклатуры, по соседству с Луначарским. Все получилось глупо, случайно, когда встретил в Константинополе Троцкого. После воспоминаний и доверительной беседы Лев Давыдович напрямик спросил: «Ты со мной или против меня?»
Что Блюмкин мог ответить? Конечно, как и прежде, он равнялся на Троцкого и не верил, что столь сильная личность может сойти с политической арены. Яков помнил, как целые армии шли в бой с именем Троцкого на устах. Не один месяц он проработал под непосредственным руководством Льва Давыдовича, выполняя работу его секретаря, начальника охраны, референта, редактора рукописей и просто собеседника за кружкой чая.
Изгнанник Троцкий дал ему несколько заданий и просил передать две книги жене и младшему сыну. Блюмкин догадывался, что эти книги не настолько безобидные и несут в себе инструкции по организации оппозиции сталинскому режиму. Знал он, что Троцкий, придя к власти, этого не забудет. Как не забудет, если Блюмкин не выполнит задание — это ему тоже «зачтется». Куда не кинь, всюду получался клин. И Яков принял решение...
Для выполнения поручений Троцкого ему пришлось поколесить по стране. И тут он допустил смертельную ошибку — рассказал о встрече с Троцким Радеку, опальному «троцкисту». Радек испугался и заявил, что это очень опасно. Блюмкин ясно понял, что Радек его выдаст и теперь он пропал. Проще было заставить замолчать Радека навечно, но пришел Смилга. Выход оставался только один — скрыться. С тех пор он мечется, ночует у знакомых, паникует и не знает, что делать. Неделю тому назад, на праздник Суккот, который евреи празднуют в честь спасения в пустыни, когда Всевышний взял иудейский народ под защиту, он явился в Москву. Может, Всевышний возьмет под защиту и его, ведь для этого требуется значительно меньше усилий, чем спасать целый народ.
Ему вспомнились 1918—1919 годы. Тогда он был в подобном состоянии, за ним охотились, ему приходилось скрываться, постоянно менять внешность, использовать врожденные артистические данные. Но то была щекочущая нервы игра, в которой, выиграв, обретал многое, а проиграв — терял только жизнь. А зачем ему жизнь без славы, почета, денег, женщин? И даже страха — но не своего, а окружающих? Вернуться к полунищенскому существованию, которое было ему уготовано по факту рождения, когда он в юности не мог учиться в ешиботе из-за отсутствия денег?
Деньги многое решали в его судьбе. В далеком восемнадцатом году, приехав в Москву, он, еще никому не известный, внес крупную сумму, привезенную с Украины, в кассу партии левых эсеров и сразу смог получить доступ к высоким должностям в ЧК. Получил шанс и воспользовался им благодаря своей энергии, уму, настойчивости. После деньги и близость к власти помогли стать своим в петроградской и московской литературной богеме, пользоваться благосклонностью красивых женщин, вести шикарную жизнь в голодной стране. Порой они помогали выполнять задания, ведь люди падки на деньги, как рыба на приманку. И сейчас деньги должны были помочь более действенно, чем молитвы Яхве.
Во время последней заграничной командировки, под видом странствующего персидского купца Якуба Султанова, еврейского антиквара из иранского Азербайджана, он, выполняя работу резидента, заодно сколотил себе солидный капитал в иностранной валюте на продаже раритетов — книг, реквизированных ГПУ в еврейских местечках Украины. Основную часть капитала Блюмкин предусмотрительно припрятал в надежном месте за границей, а то, что привез с собой, должно было помочь ему вернуться назад.
Заветный чемоданчик с американскими долларами по приезде в Москву он оставил на хранение у Жени Яблочкиной, которая, как Яков считал, после вербовки в «сексоты» была полностью в его власти и боялась огласки. Блюмкин не оставил чемоданчик Лизе, нынешней и настоящей своей любви, которой доверял, но не настолько. Женю он знал уже много лет и был уверен, что она не заглянет в чемодан, а вот Лиза наверняка не удержалась бы от соблазна. Увидев там много иностранной валюты, неизвестно, как бы она себя повела, ведь еще не знает о серьезности его намерений по отношению к ней. Лиза была молодой, красивой, умной, хозяйственной, страстной в постели, верной — что ему еще нужно? Он уедет с ней на Кавказ, и они вместе перейдут границу: он знает, где и как, ведь одно время был уполномоченным ГПУ по Закавказью. Первое время поживут в Турции, он осмотрится и решит, что делать дальше. Только бы выбраться из этой страны!
Всю неделю Блюмкин прятался у знакомых, не ночуя дважды в одном и том же месте, и старательно обходил Лизину квартиру: вдруг за ней следят, ведь о их романе, начавшемся полгода назад, возможно, разузнали, хотя Яков старался тщательно его скрывать, словно предугадывая нынешнюю ситуацию. Демонстративно афишировал свои связи с Леной Великановой, объяснив Лизе, что так нужно для дела. Она умная, все понимает и главное — в этом он не сомневался — любит его. Он вспомнил, как в Украине в девятнадцатом у него была тайная любовь — Женя Яблочкина, благодаря которой ему удалось избежать мести левых эсеров. То же самое он хотел сделать и сейчас с помощью Лизы.
На улице Блюмкин заметил за собой слежку, с трудом оторвался от нее, уйдя проходными дворами, и запаниковал.
«Надо найти на время какую-нибудь надежную квартиру с телефоном, успокоиться и связаться с Лизой. Выяснить, как у нее обстоят дела, и уходить. Больше оставаться в Москве опасно», — решил он.
Всю неделю, что провел здесь, он сомневался, принимал противоречивые решения, хотел даже связаться с Трилиссером и добровольно покаяться, но так и не решился. Обнаруженная сегодня слежка показала, что он «затянул» время, упустил момент. Оставался только один выход — бегство из Москвы, из страны Советов.
На этот раз он пришел на квартиру Идельсон, жены художника Фалька, и застал там небольшое общество. Веселье было в полном разгаре. Его встретили с радостью. Журналист Борис Левин, вскочив, обнял и облобызал его, а потом предложил всем вместе пойти в ближайший ресторан. Пьяная компания подействовала на Блюмкина, как красная материя на быка, — у него сдали нервы. Вытащив револьвер, он объявил, что никто не покинет этой квартиры без его разрешения, если не хочет получить пулю в лоб. Блюмкина знали как человека, у которого слово не расходится с делом. Рассказывали, что в прошлом, будучи в Тифлисе, он повстречал, напоил своего приятеля, знаменитого поэта Сергея Есенина, и тут же чуть не застрелил, когда тот не так посмотрел на его даму.
- Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика - Социально-психологическая
- Срубить крест[журнальный вариант] - Владимир Фирсов - Социально-психологическая
- Клан Идиотов - Валерий Быков - Социально-психологическая
- Мурлов, или Преодоление отсутствия - Виорэль Ломов - Социально-психологическая
- Реставраторы миров (сборник) - Сергей Трищенко - Социально-психологическая
- Сон? - Григорий Иванович Кухарчук - Научная Фантастика / Периодические издания / Социально-психологическая
- Осторожно боги - Алла Кисилева - Социально-психологическая
- Не бойся тёмного сна - Александр Гордеев - Рассказы / Прочее / Русская классическая проза / Социально-психологическая / Фэнтези
- Нереальный рай[СИ] - Борис Хантаев - Социально-психологическая
- Золотой человек - Филип Киндред Дик - Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая