Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно у нее вырвался пронзительный злорадный крик:
— А! А! Да это старуха… Вот седой волос… А-а, так ты перешел на старух… Они тебе платят?.. Скажи, они тебе платят?.. А-а, так ты путаешься со старухами! Значит, я тебе больше не нужна?.. Ну и милуйся со старухой…
Она вскочила и, схватив со стула корсаж, быстро начала одеваться.
Жорж пытался удержать ее.
— Да нет же, Кло… — сконфуженно бормотал он. — Не говори глупостей… Я сам не могу понять… Послушай, останься… да ну, останься же!..
— Милуйся со своей старухой… милуйся со своей старухой… — повторяла она. — Закажи себе кольцо из ее волос… из ее седых волос… У тебя их достаточно…
Она быстро, проворно оделась, надела шляпу, опустила вуаль. Он было потянулся к ней, но она со всего размаху влепила ему пощечину и, не дав опомниться, отворила дверь и вылетела из комнаты.
Как только он остался один, в нем поднялась бешеная злоба на эту старую хрычовку, мамашу Вальтер. Теперь уж он пошлет ее куда-нибудь подальше, без всяких церемоний.
Щека у него горела, и он смочил ее водой. Затем, обдумывая план мести, вышел на улицу. Этого он ей не простит. Ни за что не простит!
Гуляя по бульвару, он остановился перед витриной ювелирного магазина, в которой был выставлен хронометр, — Дю Руа давно хотелось купить его, но он стоил тысячу восемьсот франков.
Вдруг у него радостно забилось сердце: «Выиграю семьдесят тысяч, тогда и куплю». И он стал мечтать о том, что он сделает на эти семьдесят тысяч франков.
Прежде всего станет депутатом. Потом купит хронометр, потом начнет играть на бирже, потом… потом…
Идти в редакцию ему не хотелось; решив сперва переговорить с Мадленой, а потом уже повидать Вальтера и приняться за статью, он зашагал по направлению к дому.
Дойдя до улицы Друо, он вдруг остановился: он забыл справиться о здоровье графа де Водрека, а тот жил на Шоссе-д'Антен. Гуляющей походкой пошел он обратно, погруженный в сладкие мечты о многих приятных, чудесных вещах, о будущем богатстве, и в то же время у него не выходили из головы эта сволочь Ларош и эта старая мерзавка Вальтер. Что касается Клотильды, то ее гнев не внушал ему ни малейшего беспокойства: он знал, что она отходчива.
Войдя в дом, где жил граф де Водрек, он обратился к швейцару:
— Как здоровье господина де Водрека? Я слышал, что он хворает.
— Граф очень плох, сударь, — ответил швейцар. — Говорят, что он и до завтра не доживет, — подагра перешла на сердце.
Дю Руа остолбенел, он не знал, как быть. Водрек умирает! В голове у него кружился рой неясных, волнующих мыслей, в которых он не посмел бы признаться даже самому себе.
— Благодарю вас… я еще зайду… — пробормотал он, сам не понимая, что говорит.
Затем вскочил в экипаж и поехал домой.
Мадлена была уже дома. Он вбежал, запыхавшись, к ней в комнату и выпалил:
— Ты ничего не знаешь? Водрек умирает.
Мадлена сидя читала письмо. При этих словах она вскинула на мужа глаза и три раза подряд переспросила:
— А? Что ты сказал?.. Что ты сказал?.. Что ты сказал?..
— Я говорю, что Водрек умирает, подагра перешла на сердце. Что ты думаешь делать? — прибавил он.
Мадлена побледнела, щеки у нее судорожно подергивались; она встала и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Убитая горем, некоторое время она стояла неподвижно, и только плечи вздрагивали у нее от беззвучных рыданий.
Но вдруг она пересилила себя и вытерла слезы.
— Я поеду… я поеду к нему… Ты не беспокойся… я не знаю, когда вернусь… не жди меня…
— Хорошо. Поезжай, — сказал он.
Они пожали друг другу руку, и она, забыв второпях перчатки, вышла из комнаты.
Жорж пообедал один и принялся за статью. Писал он ее, строго придерживаясь указаний министра и предоставляя читателям самим догадаться о том, что экспедиция в Марокко не состоится. Затем отнес статью в редакцию, поговорил несколько минут с патроном и, сам не понимая, отчего ему так весело, с папиросой в зубах зашагал домой.
Жены еще не было. Он лег и заснул.
Вернулась Мадлена около полуночи. Жорж сейчас же проснулся и сел на постели.
— Ну что? — спросил он.
Никогда еще не видел он ее такой бледной и такой расстроенной.
— Умер, — прошептала она.
— А! Что же… он ничего тебе не сказал?
— Ничего. Когда я приехала, он был уже без сознания.
Жорж задумался. На языке у него вертелись вопросы, но он не решался задать их.
— Ложись спать, — сказал он.
Она быстро разделась и юркнула к нему под одеяло.
— Кто-нибудь из родственников присутствовал при его кончине? — продолжал он допытываться.
— Только один племянник.
— А! И часто бывал у него этот племянник?
— Никогда не бывал. Они не встречались лет десять.
— А еще кто-нибудь из родственников у него есть?
— Нет… Не думаю.
— Значит… все достанется племяннику?
— Не знаю.
— Водрек был очень богат?
— Да, очень богат.
— Ты не знаешь примерно, сколько у него может быть?
— Точно не знаю. Один или два миллиона, что-то в этом роде.
Больше он ни о чем ее не расспрашивал. Мадлена потушила свечу. Они молча лежали рядом, в полной темноте, задумчивые и возбужденные.
Сон у Дю Руа уже прошел. Семьдесят тысяч франков, о которых толковала г-жа Вальтер, потеряли для него теперь всякое значение. Вдруг ему показалось, что Мадлена плачет. Чтобы убедиться в этом, он окликнул ее:
— Ты спишь?
— Нет.
Голос у нее дрожал от слез.
— Я забыл тебе сказать, что твой министр провел нас за нос.
— Как так?
Он обстоятельно, со всеми подробностями начал рассказывать ей о замыслах Вальтера и Лароша.
— Откуда ты это знаешь? — когда он кончил, спросила Мадлена.
— Об этом позволь мне умолчать, — ответил Жорж. — У тебя свои источники информации, и я тебя о них не расспрашиваю. У меня — свои, и я бы хотел держать их в тайне. Но за достоверность этих сведений я ручаюсь головой.
— Да, это возможно, — прошептала она. — Я подозревала, что они что-то затевают помимо нас.
Жоржу не спалось; он придвинулся к жене и тихонько поцеловал ее в ухо. Она резко оттолкнула его:
— Прошу тебя, оставь меня в покое! Мне не до баловства.
Он покорно повернулся к стене, закрыл глаза и, наконец, заснул.
VI
Церковь была обтянута черным, огромный, увенчанный короной щит над дверями возвещал прохожим, что хоронят дворянина.
Похоронный обряд только что кончился, и присутствующие расходились, дефилируя перед гробом и перед племянником графа де Водрека; тот раскланивался и пожимал всем руки.
Жорж и Мадлена вместе пошли домой. Они были озабочены чем-то и хранили молчание.
— Однако это очень странно! — как бы рассуждая сам с собой, заметил Жорж.
— Что именно, друг мой? — отозвалась Мадлена.
— То, что Водрек ничего нам не оставил.
Мадлена внезапно покраснела, — казалось, будто розовая вуаль, поднимаясь от шеи к лицу, закрывала белую ее кожу.
— А почему, собственно, он должен был нам что-нибудь оставить? — сказала она. — У него не было для этого никаких оснований.
И, помолчав, прибавила:
— Очень может быть, что завещание хранится у какого-нибудь нотариуса. Мы еще ничего не знаем.
— Да, вероятно, — подумав, согласился Жорж, — в конце концов, он был нашим лучшим другом, твоим и моим. Обедал у нас два раза в неделю, приходил в любой час. Чувствовал себя у нас как дома, совсем как дома. Тебя он любил, как родной отец, семьи у него не было: ни детей, ни братьев, ни сестер — никого, кроме племянника, да и племянник-то не родной. Да, наверно, есть завещание. На что-нибудь крупное я не рассчитываю, но что-то должен же он был подарить нам на память в доказательство того, что он подумал о нас, что он нас любил и понимал, как мы к нему привязаны. Какого-нибудь знака дружбы мы, во всяком случае, вправе от него ждать.
— В самом деле, очень возможно, что он оставил завещание, — с задумчивым и безучастным видом заметила она.
Дома слуга подал Мадлене письмо. Она прочитала его и передала мужу.
«Контора нотариуса
Ламанера,
улица Вогезов, 17
Милостивая государыня,
Имею честь просить Вас пожаловать ко мне в контору между двумя и четырьмя часами во вторник, в среду или в четверг по касающемуся Вас делу.
Примите и пр. Ламанер».Теперь уж покраснел Жорж.
— Это, наверно, то самое. Странно, однако ж, что он приглашает тебя, а не меня, законного главу семьи.
Сперва она ничего не ответила, но, подумав немного, сказала:
— Хочешь, пойдем туда сейчас же?
— Да, очень хочу.
После завтрака они отправились к нотариусу.
Как только они вошли в контору Ламанера, старший клерк вскочил и с чрезвычайной предупредительностью провел их к своему патрону.
Нотариус был маленький человечек, маленький и весь круглый. Голова его напоминала шар, привинченный к другому шару, который держался на двух ножках — до того маленьких и коротких, что в них тоже было нечто шарообразное.
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Завещание - Ги Мопассан - Классическая проза
- Эта свинья Морен - Ги Мопассан - Классическая проза
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Детская любовь - Жюль Ромэн - Классическая проза
- В весенний вечер - Ги Мопассан - Классическая проза
- Маленькая Рок - Ги Мопассан - Классическая проза
- Слепой - Ги Мопассан - Классическая проза
- Осел - Ги Мопассан - Классическая проза
- Вдова - Ги Мопассан - Классическая проза