Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другими словами, эта сила от слабости.
А что касается пепелищ, то у кого их нет? У кого нет угасших желаний, потерявших смысл стремлений, разоренных и разграбленных надежд, словно по ним прошлись татары поганые! Но Наталья Михайловна отличалась тем, что сама никогда не забывала об этом, да и другим не давала забыть. Оглядываясь иногда назад, скользя взглядом по пепелищам своей души, поднимая в себе маленькие смерчи из праха былых желаний, Наталья Михайловна испытывала странное наслаждение. Вид пожарищ давал ей чувство незаслуженной обиды, нанесенной людьми злыми, глупыми и недостойными.
Можно увлекательно рассказать о воспоминаниях, которым предавались Вовушка и Вадим Кузьмич, о воспоминаниях, составлявших часть их прошлого. Возможно, они заставили бы их всплакнуть, появись на столе еще одна бутылка водки. Не менее интересен был рассказ Вовушки о старом городе Кордове, о том, как заблудился он в центре Мадрида и тем до сих пор был счастлив, о злачных подвальчиках плацца Майор, об оружейных лавках Толедо, о полотнах трагического художника Эль Греко, о королевском дворце неописуемой роскоши и сдержанного достоинства, который тем не менее по этим показателям явно уступает отечественному Эрмитажу, и, наконец, об универмагах, барахолках, распродажах.
Надо отметить, что к последнему Вадим Кузьмич отнесся почти безразлично, чего нельзя сказать о Наталье Михайловне. Куда деваться, одно лишь упоминание о мадридском универмаге Пресьядос всколыхнуло что-то важное в ее душе. Поминутно вскакивая, ломая пальцы, прижимая их к раскрасневшимся щекам, она уточняла, сравнивала, сопоставляла цены, расцветки, зарплаты, фасоны, пока, насытившись, не откинулась обессиленно на спинку стула, глядя отрешенно куда-то в далекую даль и, конечно же, видя солнечную Испанию и там себя – счастливую, нарядную, веселую.
Словно вспомнив о чем-то, Наталья Михайловна быстро удалилась в комнату с загадочной улыбкой. Через минуту появилась в туфлях необыкновенной красоты. Они, правда, слегка жали ногу, особенно правую, а кроме того, высота каблука невольно заставляла придерживаться за стены, но это ее не смущало.
– Ну? – спросила она, задорно глядя на Вовушку.
– Потрясающе! Вадька! Посмотри на свою жену! Ты видел когда-нибудь подобное?! – Благодаря постоянной необходимости скрывать робость и неуверенность Вовушка выработал в себе удивительную способность управлять выражением лица и всегда говорил очень искренне, прекрасно владея и смущением, и лукавством, и восторгом.
– Это еще что! – вдохновленно воскликнула Наталья Михайловна и, умчавшись в комнату, тут же вернулась в… ночной сорочке. Крутнувшись на одной ноге, она остановилась перед Вовушкой, уперев руки в бока и выставив вперед ногу. В ее позе был вызов танцовщицы, исполняющей роль Кармен, той самой Кармен, которая в свое время работала на табачной фабрике в Севилье, – не далее как вчера Вовушка разочарованно рассматривал это унылое здание буроватого цвета. Наталья Михайловна нетерпеливо топнула ножкой, требуя восторженного ответа.
– Хорошая сорочка, – промямлил Вовушка, стараясь не смотреть на просвечивающуюся грудь Натальи Михайловны, на темнеющий пупок, на все те выступы и впадины, которые, будучи расположены в некоей последовательности, и создают срам. – Очень хорошая, – добавил Вовушка.
– Какая сорочка?! Это платье! Это вечернее платье! Сам понимаешь, носить его на кухне… Хо-хо-хо! – возбужденно хихикнула Наталья Михайловна, увидев собственное тело сквозь складки платья. – Да оно еще лучше, чем я думала! А?
Вовушка не успел ответить. Молча, с застывшей улыбкой поднялся и вышел Вадим Кузьмич. Вскоре послышался грохот выдвигаемых ящиков, что-то упало, что-то разбилось. При звоне разбитого стекла Наталья Михайловна оцепенела, побледнела и пребывала в этом состоянии, пока на пороге не появился Вадим Кузьмич. Он вошел на кухню с ворохом нижнего белья, штанов, простыней, носков, галстуков, на голове его красовалась папаха из песца, а может быть, даже из соболя или верблюда, во всяком случае, папаха была большая и мохнатая.
– Вот! – Вадим Кузьмич бросил все на пол. Говорил он, как всегда, тихо. – Я сейчас… Минутку… Разберусь и все покажу. Значит так, вот это мои штаны. Очень хорошие штаны, я их купил в местном универмаге совершенно случайно. Но лучше бы я их не покупал, потому что они велики и у меня возле колен болтается то, чему положено быть гораздо выше. Так… Это полотенце нам подарила соседка с первого этажа. Ее дальняя родственница работает в каком-то блатном магазине… Галстук тоже не простой. Присутствующая здесь моя жена, Наталья Михайловна Анфертьева, в девичестве Воскресенская, подтвердит, что надеть его за три года обладания мне не пришлось по причине отсутствия костюма, подходящего к этому галстуку. Носки… Этим носкам цены нет, точно в таких ходит директор института, в котором работает вышеупомянутая Наталья Михайловна, урожденная Воскресенская… А вот эти подштанники, носовые платки, колготки с ромбиками, в которых ноги кажутся покрытыми язвами, мы за небольшие деньги купили на распродаже в магазине подержанных и слегка заношенных вещей.
– Вадим! – звонко проговорила Наталья Михайловна. – Прекрати сейчас же! Ты слышишь меня?! Я кому говорю – прекрати!
– Прости, дорогая! – Вадим Кузьмич невинно посмотрел на жену, оторвавшись от белья. – Ты о чем?
– Прекрати! – на этот раз в ее голосе, как ни прискорбно об этом говорить, послышались истеричные нотки. Не хотелось бы употреблять это слово по отношению к столь достойной женщине, но ничего не поделаешь, нотки в самом деле были истеричными.
– Видишь ли, дорогая, я просто осмелился последовать твоему примеру. Я показываю нашему общему другу Вовушке некоторые приобретения, чтобы он не подумал, не дай бог, будто мы с тобой лыком шиты, будто нам надеть нечего и мы живем хуже других…
– Если ты не прекратишь… Если ты не прекратишь… – Наталья Михайловна повернулась, всколыхнув кухонный воздух до самых укромных уголков, где у нее хранились чеснок и морковь, обвела взглядом стены в поисках не то нужного слова, не то предмета, который не жалко запустить в бестолковую голову Вадима Кузьмича. Положение спас Вовушка. Он подошел к Наталье Михайловне, несмело погладил по щеке, по волосам и очень грустно посмотрел в глаза. Наталья Михайловна, поразмыслив, решила, что самое лучшее – расплакаться у Вовушки на плече. Так она и поступила. Новоявленный дон Педро вздрогнул, ощутив некоторые выступы ее тела, но самообладания не потерял.
– Не надо так, – пробормотал Вовушка. – Надо любить друг друга, уважать, жалеть… И все будет хорошо. Вы еще молодые, у вас будут дети… Их нужно воспитывать, они вырастут хорошими людьми, членами общества, будут приносить пользу…
Наталья Михайловна рыдала навзрыд, а Вадим Кузьмич озабоченно рассматривал на свет почти шерстяные подштанники.
А закончить эту историю о встрече давних друзей лучше всего, наверно, фразой, которую произнес гость поздней ночью, когда Вадим Кузьмич укладывал его на раскладушке:
– Какая же у тебя все-таки напряженная, нервная жизнь, – сказал Вовушка, стесняясь оттого, что высказывает свое суждение о чужой жизни. – Я бы так не смог, – добавил он.
– Думаешь, я могу? – вздохнул Вадим Кузьмич. – Так никто не может… А живем. И ничего. Даже счастливыми себе кажемся. А может, мы и в самом деле счастливы, а?
Вовушка не ответил. По его губам блуждала улыбка – он снова шагал по залитым солнцем узким каменным улочкам Толедо, входил в маленькую лавчонку на углу возле собора и приценивался к длинному мечу с алой рукоятью. Денег не хватало, и ему пришлось высыпать в горсть продавцу еще и полкармана значков с красными знаменами и золотыми буквами.
ИЗ САМЫХ ЛУЧШИХ ПОБУЖДЕНИЙ
События, о которых пойдет речь, начались с того, что у участкового инспектора Ильи Николаевича Фартусова на кухне сломался кран. Повертев ручки, постучав по ним отверткой, кусачками, ключами, он убедился в полной своей беспомощности и отправился к слесарю Женьке Дуплову. Фартусову он не нравился. Длинный, разболтанный, вечно покрикивающий, поплевывающий, посвистывающий. К нему на поклон отправлялись как к барину, с подношениями. Женька дары осматривал придирчиво, мог и пожурить: дескать, скупишься, бабуля, нехорошо.
Женька Дуплов обосновался в полуподвале пятиэтажного дома. Произошло это совсем недавно, и Фартусов, придя сюда впервые, присматривался, чувствуя, что ему еще придется здесь побывать. Дверь оказалась обитой железом, возле щели красовалась надпись, сделанная масляной краской: «Для заявок». «Ишь ты! – восхитился Фартусов. – Оказывается, не всегда и примет товарищ Дуплов».
– Не помешал? – Фартусов возник на пороге, улыбаясь широко и доброжелательно. Но то, что он увидел, если и не насторожило его, то озадачило. Хозяин почти лежал в старом кресле, выброшенном кем-то за ненадобностью. Свесив ноги со стола, сидел первый нарушитель спокойствия Жорка Мастаков – черноглазый, со свернутым носом и нечесаными патлами. Его дружок Ванька Жаворонков вертел тиски. Все улыбались, были довольны друг другом, хотя Жорке и Ваньке вместе было примерно столько же лет, сколько одному Дуплову.
- Остров - Рагнар Йонассон - Детектив / Полицейский детектив / Триллер
- Каждый день самоубийство - Виктор Пронин - Полицейский детектив
- Роковая сделка - Григорий Башкиров - Полицейский детектив
- Весь свет на Сильвию - Мишель Лебрен - Полицейский детектив
- Исповедь убийцы - Олег Гроза - Полицейский детектив
- Точка невозврата. Из трилогии «И калитку открыли…» - Михаил Ильич Хесин - Полицейский детектив / Русская классическая проза
- Страшные тайны. Антология русского криминального рассказа конца XIX – начала XX века - Антология - Полицейский детектив
- Вдруг охотник выбегает - Юлия Яковлева - Полицейский детектив
- Из Сибири сообщают… - Сергей Трахимёнок - Полицейский детектив
- Елка в подарок - Фредерик Дар - Полицейский детектив