Форма входа
Читем онлайн Расцвет русского могущества - Иван Забелин
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Цимисхий весьма охотно принял предложение мира, утвердил условия и дал на каждого из русской рати по две меры хлеба. Тогда получивших хлеб было насчитано 22 тысячи. Столько осталось от 60 тысяч; прочие 38 тысяч пали от греческого меча.
Русское предание ничего не говорит о борьбе Святослава с самим царем при Дористоле (Дерестре) и прямо оканчивает свою повесть последним решением Святослава взять у греков мир. Но в этом месте в летописи существует видимый пропуск[150]. От славной победы у Адрианополя сказание вдруг переносится к последним переговорам о мире. Святослав думает сначала сам про себя: «Дружины мало, многие в полку погибли… Что, если какой хитростью греки избиют остальную мою дружину и меня? Пойду лучше в Русь и приведу больше дружины». С этой мыслью он посылает сказать царю: «Хочу иметь с тобой мир твердый и любовь». Царь обрадовался и прислал дары больше первых. Принявши дары, Святослав стал рассуждать с дружиной: «Если не устроим мира с царем, а он узнает, что нас мало, и придет и обступит нас в городе, – что тогда? Русская земля далече, печенеги с нами воюют, кто нам поможет? Возьмем лучше мир с царем, благо он взялся давать дань. И того будет довольно нам. А не исправить дани, тогда соберем войска больше прежнего и вновь из Руси пойдем к Царюграду». Эта мысль полюбилась всем. Тотчас отправили к царю послов с решением: «Так говорит наш князь: хочу иметь любовь с греческим царем, совершенную на все лета».
Летописец опять списывает документ с подлинника. Из слов документа видно, что на основании уже бывшего совещания или договора, при Святославе и при Свенельде, теперь написана особая хартия при после царя, Феофиле, в Дерестре, где, стало быть, русь оставалась до окончательного заключения мира.
По своему существу эта хартия есть только утвердительная клятвенная запись, которую греки потребовали, вероятно, для большего уверения в исполнении сделанного уговора. Святославу бояре и вся Русь поклялись иметь мир и любовь со всеми (и будущими) греческими царями; никак и никогда не помышлять и никого другого не приводить на Греческую страну, и на Корсунскую с ее городами, и на Болгарскую; если и другой кто помыслит, то воевать и бороться с ним за греков. Клялись опять Перуном и Волосом.
Шлецер, прочтя приятно и подробно описанную историю этой войны у византийцев, напал со свойственным ему ожесточением на нашего летописца, упрекая его «в нестерпимо глупом, самом смешном хвастовстве и очевидном противоречии самому себе», не только византийцам. «Русский временник, – говорить он, – в сем отделении подвергается опасности потерять к себе всякое доверие и лишиться всякой чести». Критик, однако, утешает себя надеждой, что «найдутся, быть может, списки, в которых все это рассказывается иначе…». «Когда руссы теряют сражение за сражением, город за городом, – продолжает критик, – тут именно побитые руссы получают от победителей большие дары, кои они называют данью и проч. Глупый человек, лгавший так безрассудно, верно, думал, что патриот непременно должен лгать! <…> Напротив того, византийским временникам я верю во всем», – утверждает критик и употребляет старание действительно во всем их оправдать[151], даже и в несообразности чисел побитого русского войска, прибавляя, что «с тем и рассуждать нечего, кто прямо говорит, что византийцы лгут, а один Нестор только говорит правду».
Здесь увлечение знаменитого критика именно своею критикой, направленной только на Нестора, высказалось в полной силе. К сожалению, он задался одной мыслью, что если конец Святославовой войны был несчастлив, то, следовательно, и ее начало, и все ее продолжение тоже не могло быть счастливо. Византийцы рассказали, что с самого начала Святослав терпел постоянные поражения; но они же при описании каждой битвы отмечают, что дело на обе стороны происходило равно успешно и что только ночь и всегда одна ночь мешала совсем истребить русское войско; что если греческие герои проигрывали и падали, то по большей части оттого, что бывали во хмелю. Русское предание ставит одну битву, самую начальную, и говорит, как бы делая общую оценку и всех других побоищ, что она была трудна, что Русь испугалась множества войска и что Святослав едва одолел. Затем он воюет дальше и грады разбивает до самого Адрианополя, о чем утверждают и византийцы. Русское предание вообще выставляет на вид, что борьба шла с великим трудом и опасностями и что, главное дело, у Святослава не было достаточно войска. Русский герой почти на каждом шагу старается обмануть греков количеством своего войска и постоянно заботится о том, как бы не погибла вся дружина.
Скромное хвастовство (а вернее всего, пропуск) русского предания заключается лишь в том, что оно позабыло или вовсе не хотело упоминать о трудных и все-таки достославных для Руси битвах у Дористола, которые продолжались целых три месяца и нисколько не укрощали Святослава. Он при всяком случае постоянно и свободно вылезал из города и наносил врагу удар за ударом, так что Цимисхий принужден быль звать его лучше на единоборство.
Шлецер, прочитавши Льва Диакона, приятно и подробно написавшего похвальное слово Цимисхию, до того сделался пристрастен к этому герою, что прямо уже говорит, вопреки самому панегиристу, что Дористол был взят, только неизвестно как.
Дористол был оставлен по договору о мире самим Святославом, запросившим мира, по благоразумному рассуждению всей дружины, что в голоде и без всякой помощи со стороны воевать дальше невозможно. Об этом подробнее других рассказывает Кедрин. «Все обстоятельства брани стекались к утеснению россиян, – говорит он. – Им не оставалось надежды получить от других себе помощь; единоплеменники их находились далече, а соседи, венгры, печенеги, боясь греков, отреклись от всякого вспомоществования. Болгарская земля (не ведая своего настоящего врага) город за городом отдавалась в руки грекам. Что оставалось делать? Бедствовали руссы в припасах, ибо ниоткуда их нельзя было достать; греческие корабли на Дунае тщательно за этим наблюдали. Между тем к грекам повседневно притекало обилие всех благ, и прибавлялись силы, конные и пешие…»[152] Вот что говорит Кедрин.
И все-таки честь русского меча нисколько не была оскорблена. Этот меч не вырвали из рук у Руси и не принудили положить его после кровавого дела. Напротив, его страшились до последней минуты. Последнюю победу над Русью, как видели, одержала собственно буря, отчего византийцы и приписывали свой успех чудесному заступлению святого Феодора. Цимисхий так был рад и так благословлял благополучный для него конец этой войны, что: 1) выстроил великолепный храм над мощами святого Феодора и на его содержание определил великие доходы. Самый город, где почивали мощи, вместо Евхании проименовал Феодорополем; 2) выстроил во дворце новый храм Спасителю, не пощадив никаких издержек на великолепное его украшение; 3) отложил обременительную народную подать с домов; 4) повелел на монетах изображать образ Спасителя и на обеих сторонах начертывать слова: «Иисус Христос. Царь царей», чего прежде не бывало и что соблюдали и последующие императоры. Все это показывает, в какой степени была опасна и тяжела для греков борьба с Русью. Все это служит также свидетельством, что русское предание без всякого хвастовства рассказывает одну полную правду и излагает дело вполне исторически, т. е. в его существенных чертах. Оно рисует достовернейший общий очерк всего события, всех битв, всех переговоров, всех обстоятельств войны и всех отношений к грекам. Это общий приговор народной памяти над совершившимся народном делом. Все русское патриотическое хвастовство, которое так смутило Шлецера, высказывается лишь в одном обстоятельстве, что Святославу греки давали дары и соглашались платить дань. Они это непременно и исполнили, чтобы удалить его от Адрианополя, где, по всей видимости, заключен был мир, усыпивший Святослава в его Переяславце – до того, что Цимисхий коварным образом мог свободно и спокойно перебраться через Балканы. Выдача Цимисхием хлеба на каждого ратника в глазах русских была тоже данью; иначе эту помощь и назвать было нельзя, потому что в простом рассуждении данью называлось все то, что давали. О дарах Ольге в царском дворце «Паломник» Антония выражается также, как о дани: «Когда взяла дань, ходивши к Царюграду». Понятие о дани, конечно, выражало народную гордость, но в настоящем случае оно имело большие основания выражаться так, а не иначе. Эту черту народной гордости летописец занес в свою летопись, как обычное присловье в рассказе о последствиях войны. Но он тут же занес в летопись и свою исповедь о том тяжелом затруднении, в каком находилась Русь, и привел самый документ, нарисовавший в полной истине русскую неудачу.
Святослав, до того времени никогда не побеждаемый, вовсе не знавший, что значит уступать в чем бы ни было врагу, конечно, очень желал поглядеть на этого богатыря, с которым он не успел сладить, у которого принужден был просить не пощады, что было страшное слово, несбыточное дело, а просить мира и прежней любви. «По утверждении мира, – говорит свидетель события, – Святослав просил позволения у греческого царя прийти к нему для личных переговоров. Цимисхий, вероятно, и сам очень желал посмотреть на этого Святослава и потому согласился на свидание. В позлащенном вооружении, на коне приехал он к берегу Дуная, сопровождаемый великим отрядом всадников в блистающих доспехах». В это время «Святослав переезжал через реку в некоторой скифской ладье и, сидя за веслом, работал наравне с прочими, без всякого различия. Видом он был таков: среднего роста, не слишком высок, не слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским (т. е. обыкновенным. – Примеч. авт.) носом, с бритой бородой и с густыми длинными усами. Голова у него была совсем голая, но только на одной ее стороне висел локон волос, означающий знатность рода; шея толстая, плечи широкие и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и диким. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами с рубином посредине. Одежда на нем была белая, ничем кроме чистоты от других неотличная (следовательно, простая сорочка. – Примеч. авт.). Поговорив немного с императором о мире, сидя в ладье на лавке, он переправился обратно».
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Расцвет русского могущества - Иван Забелин бесплатно.
Похожие на Расцвет русского могущества - Иван Забелин книги
- Культ солнца у древних славян - Михаил Серяков - Прочая научная литература
- Арийская Гиперборея. Колыбель Русского Мира - Наталья Павлищева - Прочая научная литература
- Русский пятистатейник - Андрей Милов - История / Прочая научная литература / Языкознание
- Исповедь. О жизни. Что такое искусство? - Толстой Лев Николаевич - Прочая научная литература
- Следы древних астронавтов? - Юрий Морозов - Прочая научная литература
- Щепкин - Виталий Ивашнев - Прочая научная литература
- Сирийские перекрестки цивилизации - Андрей Скляров - Прочая научная литература
- Число и культура - А. Степанов - Прочая научная литература
- Жар-птица из Красной книги. Обыкновенный фламинго - Семен Давыдович Кустанович - Прочая научная литература / Природа и животные
- Прародина русской души - Анатолий Абрашкин - Прочая научная литература
