Рейтинговые книги
Читем онлайн Судить буду я - Рауль Мир-Хайдаров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 77

Но тут вышла осечка: то Газанфар несколько дней не мог выйти на Талиба, то его самого отправили на два дня в командировку в какую-то зону, где случился очередной побег, а затем и бунт, а когда Рустамов вернулся, выяснилось, что Талиб срочно вылетел в Москву. "Срочно" и "в Москву" насторожило Сенатора - не оттуда ли тянется хвост к Шубарину? Но о том, что Талиб скоропалительно вылетел в первопрестольную, он решил не сообщать Японцу. И в Москву Сенатор собирался вылететь, не ставя в известность Шубарина, но в последний момент передумал, и опять же из-за хана Акмаля. Арипов однажды уже попенял ему за то, что визит в Аксай, самый первый, был организован за спиной Шубарина, в тот самый раз, когда полуночный телефонный разговор между ними спас ему, Сенатору, жизнь. Иначе аксайский Крез сжарил бы его живым в тандыре вместо тандыр-кебаба или спустил бы в подвал с кишащими ядовитыми змеями. Наверняка хан Акмаль и в заключении знал о делах Японца не меньше, чем он, и об открытии банка ведал, и при встрече мог спросить: "Как дела у нашего друга Артура?"

Нет, до поры до времени хан Акмаль не должен знать, что между ними пробежала черная кошка, и от Шубарина поездку в Москву не надо держать в секрете. Возможно, он даже чем-то поможет, у него друзей в белокаменной не меньше, чем у хана Акмаля. Кстати, высокопоставленные московские друзья хана Акмаля, оправившиеся после первого шока, чувствовали перед ним вину - ведь, как ни крути, Арипов никого не "сдал", а выдать он мог многих и знал такое, что могло приглушить его собственные деяния, но он вел себя по-мужски. Сегодня, когда, словно карточный домик, в одночасье рухнули и партия, и КГБ, и прокуратура, и армия, которой повсюду дают пинка все, кому не лень, - они осмелели и могли через свои связи реально помочь освобождению хана Акмаля. Список кремлевских друзей своего ученика Сабир-бобо в последний приезд тоже передал адвокатам,, те даже опешили, узнав, какие люди были на крючке у их подзащитного, и тот все-таки устоял от искушения дотянуть за собой столь громкие имена. Но Сухроб Ахмедович не стал вслух комментировать подобные рассуждения московских коллег, только, как восточный человек, подумал: а может, поэтому хан Акмаль и остался жив.

Купив билет, Сухроб Ахмедович решил навестить Шубарина на работе, заодно и посмотреть, во что превратился бывший "Русско-Азиатский банк", о котором много писали. О причине поездки он хотел сказать только, что Сабир-бобо попросил подтолкнуть работу адвокатов. Ни о ходатайстве из Верховного суда, ни тем более о подложном письме из Верховного Совета республики он решил на всякий случай не говорить. А вдруг это станет достоянием их ярого врага, прокурора Камалова, за одно подложное письмо можно надолго задержать хана Акмаля в "Матросской тишине". Но пока Сенатор собирался посетить первоклассно отреставрированный особняк, где разместился банк "Шарк", на презентацию которого он попал в день возвращения из тюрьмы, однажды поутру у него дома раздался телефонный звонок.

Звонил Шубарин. Расспросив о житье-бытье, здоровье, детях, настроении как и положено по полному списку восточного ритуала, он попросил Сенатора заглянуть к нему в банк. Билет уже был на руках, и Сенатор предложил: если не возражаешь, я готов заехать через час. На том и порешили. Положив трубку, Сухроб Ахмедович долго ходил по комнате возбужденный. Через час он и сам собирался нагрянуть к нему неожиданно, не вышло. Японец словно читал его мысли, перехватил у него инициативу встречи, и это он посчитал плохой приметой, дурным знаком и почувствовал смутную тревогу.

Через час в шелковом костюме от Кардена и ярком итальянском галстуке Сухроб Ахмедович появился в банке. Старый особняк из красного жженого кирпича он узнал лишь по рельефно выложенной на фронтоне цифре "1898" - так преобразилось здание и все вокруг него. Сам особняк был украшен изысканным декором из местного мрамора светлых тонов, сменил обветшавшие почти за столетие оконные переплеты на большие по размеру из дюраля, что придавало строению очень строгий, официальный вид. А кованые, ручной работы кружева решетки, без которых нынче не обходится даже газетный киоск, возвращали к мысли о прошлом веке, когда умели так замечательно, со вкусом строить. Небольшая площадь и скверик перед банком поражали нездешней чистотой и ухоженностью, и всяк проходящий невольно поднимал глаза, отыскивая вывеску, кто же это так расстарался, вычистил за квартал все подходы к "Шарку".

Но еще больше поразило Сенатора внутреннее убранство банка. Он словно попал в совершенно иной мир, и хотя слышал о великолепно проведенной реставрации, но невольно тянулся глазами то к старинной люстре, свисавшей с высокого потолка, отделанного хорошо отполированным красным деревом, то к массивным, прошлого столетия, бронзовым ручкам дверей кабинетов, выходящих в просторный овальный холл первого этажа. Притягивали взгляд и картины, в которых Шубарин знал толк, они были развешаны в длинных, хорошо освещенных коридорах, на азиатский манер уложенных ковровыми дорожками строгих расцветок, впрочем, дорогие восточные ковры никогда не бывают кричащих тонов. Наверное, не один он, впервые попавший в банк, невольно останавливался, столбенел перед непривычным для учреждения великолепием и роскошью, и служивые люди на входе, привыкшие к этому, давали время на адаптацию и лишь потом провожали к лифту или указывали на широкую лестницу, спускающуюся в холл откуда-то сверху, из-за поворота. Его уже ждали, потому человек без униформы, исполняющий привычную роль милиционера при входе в любой банк, не требуя от него никаких документов, сказал:

- Вам, Сухроб Ахмедович, на четвертый этаж. Лифт за колонной, слева...

Но он выбрал лестницу не оттого, что ему не глянулся хромированный, в зеркалах (он как раз стоял с открытым зевом) финский лифт всемирно известной фирмы "Коне". Он просто хотел успокоиться, прийти в себя, акклиматизироваться в этом здании, рожденном трудом и фантазией Шубарина. Он надеялся, что, пока поднимется на четвертый этаж, с его лица сбежит невольный восторг, который он неожиданно испытал, только распахнув массивную дубовую дверь в залитый теплым светом холл. Но одолев лишь первый этаж по роскошной лестнице, на поворотах которой стояли бронзовые скульптуры, статуэтки на изящных мраморных подставках-консолях или диковинные, карликовые деревья-бонсай в просторных каменных вазах на античный манер, он перестал вдруг видеть окружающее его великолепие - и картины в дорогих рамах с тяжелой золоченой лепниной, и настенные бра с матовыми плафонами венецианского стекла на массивных бронзовых кронштейнах, гармонировавшие и со старыми рамами картин, и с литой бронзой затейливых решеток, петлявших по пролетам лестницы, явно доставшихся банку от первых его владельцев. Он вдруг ясно ощутил какую-то приближающуюся опасность, понял, что не зря Шубарин вызвал его в свою вотчину и не простой разговор ожидает его тремя этажами выше.

Сенатор всегда знал, что он человек не ума, а чувства. Он редко утверждал - я предвидел, он говорил - я предчувствовал. Вот и сегодня на просторной лестничной площадке между первым и вторым этажами банка, где рядом с бронзовой скульптурой богини Ники, кажется, благоволившей к финансистам, стояла еще и свежевымытая живая пальма в стилизованной под старину кадке, отчего Ника казалась то ли в тени раскидистой пальмы, то ли в привычной ей райской обители, у него словно включился сигнал опасности, и он невольно остановился в раздумье, как бы разглядывая редкостную пальму рядом с крылатой богиней. Но через минуту он взял себя в руки - назад хода не было, и Шубарин, наверняка предупрежденный человеком у входа, под пиджаком которого он углядел оружие, уже ждет его. Уйти - значит признать за собой недобрые намерения, а их Сенатор пока таил даже от Миршаба, и он стал быстро подниматься наверх.

Хозяин банка действительно ждал его, он как раз сам принимал из рук секретарши поднос с чайником и пиалами, в этот момент Сенатор и вошел в кабинет. Шубарин радушным жестом пригласил гостя к креслам у окна, на столик между которыми он собственноручно и определил чайные приборы.

Сенатор, перед которым был выбор, сел в то самое кресло, что неделю назад занимал Тулкун Назирович из Белого дома, рассказавший Шубарину о том, как Сухроб Ахмедович некогда взял его за горло. Шубарин, не забывавший об откровениях старого политикана, стоивших ему тогда тысячу долларов, невольно улыбнулся - круг замкнулся.

Разговор начал Сенатор. Он не удержался, выказал восторг по поводу увиденного, впрочем, такое начало сняло с него нервное напряжение, возникшее на лестнице, сейчас он держался куда увереннее.

Артур Александрович заметил это. Когда человек из охраны доложил, что Акрамходжаев пришел и поднимается пешком по лестнице, он сидел за компьютером и работал. На письменном столе у него стоял небольшой экран монитора телевизионной охраны, и он легким пожатием клавиш мог вызвать перед собой любой операционный зал, зал хранения ценностей и ценных бумаг, собственную приемную, холл на первом этаже и даже площадь и сквер перед входом - впрочем, такой системой оборудован на Западе любой мало-мальски серьезный банк. Он тогда невольно щелкнул переключателем, и перед ним появилась лестница, которая, впрочем, очень нравилась самому Шубарину, из-за нее он много спорил и с архитектором, и с дизайнерами, и реставраторами, и сам любил подниматься пешком, и служащие уже отметили это. И он, конечно, успел перехватить минутную растерянность Сенатора на площадке второго этажа, рядом с одной из своих любимых скульптур, крылатой, богиней Никой, тот словно почувствовал, что сегодня его ждет неприятный разговор.

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 77
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Судить буду я - Рауль Мир-Хайдаров бесплатно.

Оставить комментарий