Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каково же было мое удивление, когда через несколько дней я услышал, что сэр Борроу категорически отказался обсуждать вопрос свадьбы и в одном из тех приступов неукротимого гнева, в которых с ним не мог справиться ни Бог, ни человек, указал капитану на дверь.
Саутби, надо отдать ему должное, в этом деле повел себя как мужчина. Он горячо заступился за свою сестру, хотя для этого ему пришлось специально вернуться из Южной Африки. Сцена, разыгравшаяся между отцом и сыном на пороге Борроу-Клоуз, окончательно поставила точку в их отношениях. Трудно сказать, кто из них был тогда в большей ярости; так или иначе, оба оказались во власти гневных страстей – и разрыв их сделался неизбежен. С того самого дня эти двое больше не обменялись друг с другом ни словом.
Три месяца спустя Саутби предстал перед судом – а я остался единственным человеком, который продолжал посещать баронета в дни его позора.
2
Это события произошли шестнадцать месяцев назад. Я уже отказался от намерения описывать те дни скорби, которые последовали сразу после этого. Как сказал Шекспир, «Дела людей, порочные и злые, переживают их»[50]; если для внешнего мира трагедия стала лишь кратковременной новостью, на дом Борроу она легла тяжкой ношей. Прекратились даже визиты тех немногих друзей, с которыми старый баронет все еще поддерживал отношения. Он оборвал все свои прежние знакомства и не заводил новых. Его дочери отныне не видели никого, кроме домашних слуг – и меня. Соседи, в свою очередь, тоже отвернулись от сэра Борроу. Они сочли, что даже если жажда золота заставила Саутби совершить преступление, то все равно юноша был в этом менее виновен, чем его отец.
Единственным человеком, который не захотел оставить в беде опозоренную семью, был капитан Кеннингтон, хотя он меньше всех был обязан баронету. В самый темный для Борроу-Клоуз час он снова явился в усадьбу и повторил предложение руки и сердца Эвелин. Разумеется, она не приняла его. Эвелин была представительницей того редкого типа женщин, которые воспринимают семейный позор как непреодолимый барьер между собой и любимым. Она чувствовала, что ничто не сможет стереть с ее имени клеймо этого события или хотя бы свести к минимуму его последствия. Урожай греха созрел не в тюрьме Паркхерст, а здесь, в старинном доме, где женщины пожинали его горькие плоды.
Слава богу, падение Саусби почти не затронуло мои собственные отношения с Гарриет, младшей из сестер. Мы слишком хорошо научились понимать друг друга еще до того, как у молодого человека возникли серьезные проблемы, но отныне наши взаимные чувства развивались под знаком помощи и жертвенности; и, даже зная, что мы не можем заключить брак прямо сейчас, в наше общее будущее я смотрел без опаски. Сам сэр Доннингтон теперь, кажется, находил в моем обществе единственное утешение своих клонящихся к закату лет. Сам он не ходил в церковь, но каждое воскресное утро я посещал их для домашнего богослужения и, ужиная в Борроу-Клоуз на закате того же дня, читал вечернюю молитву.
Так миновали долгие месяцы, и время, лучший целитель, пришло к нам на помощь. Горечь, страх и неуверенность исчезли, уступив место спокойному взгляду в грядущее. Мы регулярно обсуждали устройство судьбы Саутби после его освобождения и пришли к выводу, что лучше всего ему будет начать все заново где-нибудь на ферме в Южной Африке. Кеннингтон даже сумел посетить тюрьму и повидаться с осужденным: по счастливой случайности, отец капитана был инспектором исправительных учреждений, поэтому ему, хотя он и не был родственником Доннингтона-младшего, не стали чинить препятствий.
Он написал нам, что нашел Саутби вполне смирившимся со своей судьбой, но при этом говорил о нем как о человеке, который продолжает утверждать, будто не совершал преступления, а стал всего лишь жертвой тех, кто предал его, обнаружив, что ничего не сумеет получить от старого баронета.
Если не ошибаюсь, Паркхерст считается «тюрьмой для джентльменов», так что Саусби был там в достаточно аристократической компании. Нам хватило спасительного юмора, чтобы предаться размышлениям о том, насколько же прочны оказываются социальные рамки, если они сохраняются даже за решеткой. Воистину, многие могут счесть, что лучше трепать паклю с лордом, чем честно зарабатывать на жизнь среди плебеев.
Кеннингтон много говорил о бодрости духа узника, но потом мне пришлось вспомнить несколько фраз в его письме, при первом прочтении не показавшихся сколько-нибудь значительными. В тюрьме у человека бывают странные соседи, некоторые из них становятся не менее странными друзьями, и насколько человек может найти себе друга в неволе, Саутби это удалось. Таким другом стал его сокамерник по имени Местер.
«Этот парень, – утверждал Кеннингтон, – самый беззаботный весельчак из всех, кого мне доводилось видеть, поистине душа общества, пусть даже тюремного. Он получил хорошее образование, какое-то время жил во Франции, но там его дела пришли в упадок. Затем ему довелось побывать шофером одного австрийского барона, работать на автомобильном заводе в Сюрене, потом он заинтересовался полетами на Исси[51] и, наконец, был обвинен в жестоком ограблении при отягчающих обстоятельствах пожилой леди, которая вроде бы собиралась помочь ему с основанием автомобильного бизнеса в Дувре».
Местер категорически настаивал, что преступление было делом других рук, а сам он стал жертвой несчастных
- Последнее плавание адмирала - Честертон Гилберт Кийт - Классический детектив
- Три орудия смерти - английский и русский параллельные тексты - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Преступление капитана Гэхегена - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Сокровенный сад - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Понд-простофиля - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Алая луна Меру - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Необычная сделка жилищного агента - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Необъяснимое поведение профессора Чэдда - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Страшный смысл одного визита - Гилберт Честертон - Классический детектив
- Преданный предатель - Гилберт Честертон - Классический детектив