Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хэтти аккуратно усадила светловолосого малыша в коляску, туда же положила бутылочку с питьем и плюшевого мишку, затем установила охранную сигнализацию и взяла ключи. Я все еще пыталась найти признаки того, что где-то наверху находится новорожденный младенец, однако не заметила ни пеленок с подгузниками, ни «радионяни», как не услышала и детского плача. Хэтти упорно молчала. Теперь, когда она собралась уходить, мне стало ясно, что в доме больше никого нет. Уже у самого порога я собралась с духом, чтобы задать жестокий вопрос:
— А… ваш ребенок?..
— Умер, — тихо, чтобы не услышал мальчуган, промолвила Хэтти.
В обеденный перерыв у мистера Райта вновь назначено деловое свидание, и я выхожу прогуляться. Парк омыт вчерашним дождем, сверкает мокрая трава, крокусы — будто россыпь драгоценных камней. Лучше я поговорю с тобой здесь, где цвета поражают яркостью, даже когда солнце прячется за тучу.
Хэтти сообщила тебе, что ее ребенок умер после экстренного кесарева сечения, но говорила ли она, что наряду с этим ей сделали гистерэктомию, то есть удалили матку? Не знаю, что подумают посетители парка, глядя, как у меня по щекам текут слезы, — наверное, решат, что я немного не в себе. Сперва же при словах Хэтти я не то что не заплакала, но даже не посочувствовала ей, полностью уйдя мыслями в составление логической цепочки.
Я возвращаюсь в кабинет мистера Райта и продолжаю давать показания — излагаю сухие факты, лишенные эмоциональной окраски.
— По словам Хэтти, причиной смерти ее ребенка стало заболевание сердца. Ксавье умер от проблем с почками. Я не сомневалась, что гибель обоих младенцев не случайна и каким-то образом связана с экспериментальным лечением, которое проводилось в больнице Святой Анны.
— Вы догадывались о возможном характере этой связи?
— Нет. Я не понимала, в чем дело. Сперва я выстроила вполне правдоподобную теорию, согласно которой эксперимент ставился на здоровых детях и был сплошной аферой, затеянной ради прибыли, но теперь выяснилось, что двое младенцев умерли, и моя версия рассыпалась.
Миссис Влюбленная Секретарша приносит мистеру Райту антигистаминное средство. Ошибочно решив, что мои глаза тоже покраснели от аллергии, она спрашивает, не нужна ли таблетка и мне. Я понимаю, что была к ней несправедлива, и даже не из-за этой попытки проявить заботу; просто я с самого начала не совсем верно истолковала причину, по которой она поспешила убрать нарциссы. Секретарша удаляется, и мы продолжаем.
— Я позвонила профессору Розену. Поскольку он еще не вернулся из лекционного тура, я оставила сообщение на мобильном, в котором спрашивала, что, черт возьми, происходит.
Я предположила, что профессор специально выставлял напоказ свою гордость по поводу приглашения в лучшие университеты США, пытаясь тем самым отвлечь внимание от своих истинных целей. Может, он нарочно улетел в Штаты, опасаясь, что вскроются неприглядные факты?
— В полицию вы больше не обращались? — задает вопрос мистер Райт, глядя на распечатку моих телефонных звонков. На этом этапе номер полицейского участка в ней отсутствует.
— Нет. Инспектор Хейнз и без того считал меня истеричкой, в чем, собственно, по большей части я была виновата сама. Прежде чем идти в полицию, мне требовалось найти «серьезные аргументы в противовес».
Бедная Кристина! Заканчивая свое письмо-соболезнование положенным «Если чем-то смогу быть полезна…», она не подозревала, что я дважды поймаю ее на слове. Я позвонила ей на мобильный и рассказала о ребенке Хэтти. Кристина была на работе и отвечала по-деловому четко.
— Протокол вскрытия есть?
— Нет. Хэтти сказала, что не стала его забирать.
На другом конце линии послышался короткий звук. Поговорив с кем-то, Кристина устало сообщила мне, что перезвонит вечером, когда освободится с дежурства.
Ожидая ее звонка, я решила навестить маму. Было двенадцатое марта, и я знала, что в этот день ей всегда тяжело.
Глава 20
В день рождения Лео я обязательно звонила маме и присылала букет цветов — проявляла заботу на расстоянии. И всегда запасалась поводом для окончания разговора — совещание у шефа, вызов по конференц-связи, — барьером против возможного эмоционального выплеска. Тем не менее выплесков не происходило, оставалась лишь легкая неловкость по мере того, как сдерживаемые чувства ослабевали и рассеивались, словно шум в трубке во время трансатлантического звонка.
Открытку для Лео я приготовила раньше, а возле станции метро «Ливерпуль-стрит» купила для тебя букет пронзительно-синих васильков. Пока продавщица заворачивала цветы, я вспомнила, что Кася просила меня положить их на месте твоей гибели, в парковом туалете. Она сама так и сделала, уже давно. Кася почему-то проявляла особую настойчивость в этом вопросе и верила, что маме подобный жест тоже принесет утешение. Тем не менее я знала, что мама находит этот модный в последнее время способ выражения горя — цветочные «алтари» возле пешеходных переходов, под уличными фонарями и на обочинах шоссе — странным и неприятным. Цветы следует приносить туда, где человек похоронен, а не туда, где умер. Кроме того, я поклялась приложить все усилия, чтобы мама никогда не увидела проклятый общественный туалет, да и себе дала зарок не приближаться к этому месту. В общем, я сказала Касе, что лучше уж посажу красивые цветы в твоем садике, стану заботиться о них и радоваться росту, а еще, как и мама, принесу букет на твою могилу.
Пройдя пешком полмили от вокзала в Литтл-Хадстоне до церковного кладбища, я увидела, что мама уже там. Я ведь рассказывала тебе о нашем с ней ленче несколько дней назад и чуть-чуть забежала вперед, чтобы ты знала правду и не относилась к маме несправедливо. Итак, для тебя уже не секрет, что после твоей смерти она вновь превратилась в «маму из детства» в шуршащем шелковом пеньюаре, от которой в темноте детской пахло кремом для лица, теплом и уютом. Нежная и любящая, она вдруг стала очень хрупкой и ранимой. Перемена произошла на похоронах, причем не постепенно, а в один момент, с ужасающей быстротой. Когда твой гроб опускали в раскисшую землю, из маминой груди вырвался безмолвный вопль, а вместе с ним, полностью обнажив душу, слетело все светское притворство, что долгие годы пропитывало ее натуру. В то же страшное мгновение разлетелась на куски мамина выдумка о твоей смерти. Теперь она, как и я, знала, что ты никогда не совершила бы самоубийства, и это чудовищное знание высосало из нее все соки, обесцветило волосы.
И все-таки видеть ее такой седой и постаревшей каждый раз было для меня новой мукой.
— Мам, — окликнула я.
Она обернулась, вся в слезах, крепко обняла меня и прижалась мокрой щекой к моему плечу. Я почувствовала влагу сквозь ткань блузки. Отстранившись, мама сделала попытку улыбнуться.
— Сделала из тебя носовой платок, да?
— Ничего, плачь.
Мама провела рукой по моим волосам:
— Ну и растрепа. Давно пора подстричься.
— Знаю, — вздохнула я и обняла ее за плечо.
Отец вернулся во Францию, не пообещав звонить или навещать нас. Довольно честный поступок — не давать обещаний, которые не сумеешь сдержать. Я сознаю, что он меня любит, однако в повседневной жизни его рядом не будет. Получается, мы с мамой остались совсем одни и от этого, став еще дороже и ближе друг другу, должны постараться играть не только свои роли, но и заменить ушедших — тебя, Лео, отца; найти в себе силы расшириться в момент наибольшего сжатия.
Я положила цветы на твою могилу, которую не видела со дня похорон. Глядя на холмик земли, я поняла, к чему все шло — мои походы в полицию и больницу, поиски по Интернету, расспросы, подозрения, обвинения, — чем все закончилось: вот этим. Ты лежишь под слоем душной земли, лишенная света, воздуха, жизни и любви.
Я повернулась к могиле Лео и положила на нее открытку с Экшнменом. По-моему, для восьмилетнего мальчика в самый раз. Я никогда не прибавляла ему лет. Рядом с открыткой уже лежала коробка с маминым подарком. Она сказала, что это радиоуправляемый вертолет.
— Как ты выяснила, что у Лео муковисцидоз? — спросила я.
Она говорила, что узнала о болезни еще до того, как проявились какие-либо симптомы, но ведь они с отцом не догадывались о своем носительстве, так с чего вдруг мама решила поехать с сыном на анализ? Задаваться мысленными вопросами стало моей привычкой — даже здесь, у могилы Лео, даже в его день рождения.
— В раннем детстве, когда твой брат плакал, я целовала его личико, и слезы на вкус были очень солеными, — начала рассказывать мама. — Я вскользь упомянула об этом в беседе с педиатром. Оказалось, что соленые слезы — симптом муковисцидоза.
Мы с тобой тоже плакали, но нас она не целовала, помнишь? А я не забыла то время, когда еще целовала, — до того, как почувствовала соль в слезах Лео.
- Парик для дамы пик - Анна Данилова - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Лиловый парик - Гилберт Честертон - Детектив
- Доктора вызывали? - Светлана Алешина - Детектив
- Корона Мышки-норушки - Донцова Дарья - Детектив
- Нечем дышать - Эми Маккаллох - Детектив / Триллер
- Хит сезона - Светлана Алешина - Детектив
- Богатые тоже платят - Светлана Алешина - Детектив
- Любовь с алмазным блеском - Мария Жукова-Гладкова - Детектив
- Цвет боли: черный - Эва Хансен - Детектив