Он нашел аптечку за секунду до того, как на кухне появились двое бандитов. Картазаев нырнул под стойку, пряча аптечку за пазуху.
— Здесь никого! — крикнул один. — Лось, проверь коридор!
Картазаев прижался к стене "островка" с внутренней стороны, и мимо него, не заметив, протопал бандит, которого назвали Лосем. И не напрасно. Широкоспиный и крупнозадый. Бритая голова сидит на шее, которая шире самой головы. Лось протопал по коридору. Картазаев молил бога, чтобы он отвлекся на одну из боковых комнатушек, давая беглецам шанс скрыться в кирхе. Но его чаяниям не суждено было сбыться. Лось двигался целенаправленно, будто знал, где искать. Пройдя коридор насквозь, он тихо приоткрыл дверь, и беглецы стали видны как на ладони. Картазаев ругнулся про себя. Леший с Мошонкиным почему-то до сих пор не удосужились скрыться в кирхе, замешкавшись у самых дверей. Лось хищно ощерился и поднял пистолет. В тот же момент Картазаев мягко навалился на него и заученным движением обнял за шею. Лось хотел закричать, и это было его главной ошибкой. Он потерял время, которое мог использовать для того, чтобы сразу попытаться сбросить Картазаева с себя. Хотя, откровенно говоря, разжать захват под названием "Объятие мертвеца" у бандита не было никаких шансов. Он еще попытался разжать руки Картазаева, на что также потерял пару секунд. Так что, когда Лось стал биться спиной о стену, стараясь расплющить Картазаева, на это у него не оставалось ни времени, ни сил. После пары бросков он потерял равновесие и повалился на пол. Картазаев лежал на нем, чувствуя сначала мощные рывки, которые постепенно слабели и плавно перешли в торопливые и несильные конвульсии. Со стороны могло показаться, что Картазаев имеет толстяка, а тот нисколько не против и даже испытывает оргазм. Потом полковник слез с затихшего Лося, выволок его наружу, прикрыл дверь и припер ее трупом. Вскоре он присоединился к друзьям и негодующе спросил:
— Чего застыли?
Леший и Мошонкин не ответили и лишь с ожиданием смотрели на него. И здесь, прижавшись к холодной стене рядом с входом в кирху, Картазаев испытал настоящий мандраж.
Он поймал себя на мысли, что думает о боге. Дожив до своих лет, он никогда не утруждал себя заботой о вере. Он считал несерьезным в двадцать первом веке верить в святых старцев, ходящих по воде и кормящих народ одной лепешкой. Профессор Закатов подвергал сомнению само существование верующих людей, без обиняков утверждая, была у него такая привычка: утверждать все без обиняков, не щадя чужих слабостей, на то он и Разрубатель, чтобы рубить правду-матку, так вот профессор утверждал:
— Нет людей верующих, а есть люди, обманывающие себя тем, что они якобы верят. Чем становишься старее, тем сильнее хочется верить в загробную жизнь. Противно и мерзко думать, что независимо от какой бы то ни было праведной жизни, ты все равно будешь закидан той же самой землей, которую топтал всю жизнь, а в твоих глазах будут ворочаться скользкие черви.
Однако при его беспокойной работе Картазаев считал высказывание неактуальным. Он был реалистом до мозга костей и был уверен, что ему вряд ли суждено дожить до преклонных лет. Но, однако, перед гостеприимно распахнутой дверью в "кирху" он вдруг почувствовал себя неуверенно, ибо за стеной находился бог. Пускай синтезированный умелыми американскими руками, пусть оригинальный лишь частично, но бог. Обладающей божественной силой, способной творить чудеса. Настоящий. Без подделки. Возрастом в несколько тысяч лет, но не ставший от этого менее живым. Вернее, он никогда и не был живым по земным понятиям. Нечто. Пришедший из ниоткуда.
А ведь он старше Христа, подумал вдруг Картазаев. Он до сих пор для себя не решил, какой Кукулькан бог-добрый или злой. Он облагодетельствовал один народ и уничтожил другой. Он строил города и разрушал крепости врагов. И еще об одном подумал вдруг Картазаев. Он вдруг совсем не поверил легенде, по которой Кукулькана убили. Ибо бога нельзя убить, в этом его отличие от всего небожественного. Можно отлучить от рая, превратить в падшего ангела, в изгнанника. Но даже в этом случае он останется вечен. Что для Кукулькана отсутствие в пару тысячелетий? Мгновение. Невесомая пылинка на монолите вечности.
— Владимир Петрович, бандиты уже в саду, — вывел его из забытья лихорадочный шепот Мошонкина.
Он и сам слышал, как голоса переместились из дома наружу. Скорее всего, банда разделилась, и часть бандитов отправилась прочесывать двор. Так получилось, что Картазаев оказался первым перед дверью в кирху. Будь, что будет, решил он и шагнул внутрь.
Его не убило сразу. Не размазало по стенам чудовищной силой, не изрубило, словно в мясорубке, но, оказавшись внутри, он испытал сильнейшее потрясение.
По существу кирха являла собой четыре глухих стены без единого окна, но, несмотря на это, внутри было светло. То, что поначалу Картазаев принял за свет люминесцентных ламп, по большому счету не было светом вовсе. Ибо светился сам воздух. На вид он был хоть и прозрачный, но резко неоднороден: где вязкий и темный словно смола, где невесомый и призрачный, почти белый. Контрастный раздел между оттенками не был прямой линией: граница темени и света, извиваясь словно гусеница, плавала в пространстве. И вслед за фланирующим шлейфом тени и световые пятна менялись местами. Вся картина переливалась и пульсировала-она ЖИЛА. Зрелище было одновременно и пугающим, и завораживающим, словно смертельный танец кобры.
Воздух вибрировал, манил, обманывал. Казалось, что внутреннее пространство кирхи растягивается, словно гигантские меха. Временами в призрачных перестроениях воздуха проступали объемные пространственные фигуры. Все медленно вращалось в разных плоскостях.
От лицезрения гипнотической картины все почувствовали головокружение и тошноту. Даже Картазаев, всегда отличавшийся крепостью вестибулярного аппарата. Он несколько раз открыл и закрыл глаза, прогоняя наваждение. Ему стало легче и вовремя, чтобы подхватить падающего с открытыми глазами Мошонкина. Он встряхнул Василия, попутно ища глазами Лешего. Тот обнаружился сидящим на корточках и лишь махнул рукой:
— Я в порядке. Это сейчас пройдет.
Первым делом Картазаев прикрыл калитку, заперев ее на засов. Правда, задержать бандитов надолго это не могло.
Наконец все трое пришли в себя от первого потрясения и смогли оглядеть помещение кирхи более подробно. Пристанище Кукулькана они увидели сразу, потому что легко увидеть черное на белом. У дальней стены отдельные всполохи сливались в единый мощный пучок, светящийся, словно раскаленное жало газовой горелки. Воздух в этом месте становился белым и твердым на вид, своим основанием упираясь в нечто продолговатое, стоящее на высоком постаменте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
