Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь жил, например, личный врач президента Калвина Кулиджа доктор Стайлс, который лечил от заражения крови младшего из президентских сыновей вплоть до трагической смерти последнего. Здесь также жил — подумать только! — покоритель Северного полюса коммодор Роберт Пири. Памятная доска размещена у входа в его дом, в котором ныне содержится семь отдельных квартир».
Поразительно то, что мистер Бернс выдерживает стиль романа «Рэгтайм» вплоть до помещения одного из героев этой книги на улицу Вайоминг.
«Миссис Сайзер, — пишет он, — в свои девяносто два года все еще милая и живая леди. „Я не хотела бы жить нигде, кроме Вашингтона, — говорит она. — Я здесь родилась, и что бы ни случилось, хорошее или плохое, я люблю это место“».
Далее в «Сторожевом листке» дебатируется проблема одностороннего движения, предлагается вниманию обывателей расположенный поблизости общественный центр, где можно заниматься спортом, рассказывается о мероприятии по добровольному высаживанию крокусов и даффоделий, благодаря которому сделан еще один шаг не только в сторону украшения нашей улицы, но и в сторону развития духа комьюнити.
Не обошлось и без коммерческого объявления — закон капитализма. Соседка Софья Подольски сообщила, что продает морские ракушки, а также изготавливает из них фигурки слонов, уток и сов.
К образу улицы Вайоминг следует еще добавить, что она застроена в основном трехэтажными домами викторианского стиля. На ней всего два магазина, торгующих необходимым. В первом, круглосуточном «7-11», можно купить горячую сосиску и пожевать. Во втором магазине продается пища духовная, а именно: оккультные книги и загадочные предметы.
Благодаря тому, что мы расположены на вершине холма, из наших окон можно великолепно наблюдать национальные фейерверки. В День Независимости однажды перед нами открылось фантастическое зрелище. Праздничный фейерверк совпал с колоссальной грозой. Происходило как бы соревнование многоцветных людских шутих с поперечными и продольными небесными молниями. Завершилось это на удивление мирным дождем.
Наша улица расположена таким образом, что ее можно отнести к трем районам города — дипломатической Калораме, артистическому Кругу Дюпона и этническому Адамс-Моргану, который круто опровергает установившийся в мире стереотипный образ американской столицы с ее торжественными фасадами.
Адамс-Морган получил свое название от слияния имен двух десегрегированных школ, сам себя он называет маленьким Нью-Йорком, что, к счастью для нас, его обитателей, — большое преувеличение. У Нью-Йорка же пока не хватает зазнайства называть себя большим Адамс-Морганом.
На Нью-Йорк мы похожи прежде всего пестротой своего населения. На субботнем базаре на перекрестке Восемнадцатой улицы и Коламбиа-роуд кого только не увидишь: белые фермеры с внешностью советских хиппи, жители Карибских островов с их «бочечными оркестрами», какие-то странствующие французы, корейцы, китайцы и вьетнамцы, индусы и арабы; Латинская Америка представлена во всех вариантах. С чернокожими тут тоже не все так просто, далеко не все они американские негры, много встречается и иностранцев, в частности нигерийцев — милейший, между прочим, вежливый и веселый народ.
Однажды жена пошла за покупками и сказала черной продавщице, что у нас скоро праздник — православная Пасха. Так ведь это и наш праздник, воскликнула продавщица, мы тоже православные, из Эфиопии бежали от полковника Менгисту.
Основательная здесь также процветает и социальная пестрота или, как выразился бы советский классик Анатолий Софронов, — контрасты, контрасты. Среди машин, запаркованных вдоль тротуаров, можно увидеть новенькие «Ягуары» и «Мерседесы» рядом с огромными полуразвалюхами, оставшимися от шестидесятых годов.
Очень много в нашем районе писателей. Из многих окон стрекочут пулеметики пишущих машинок. Однажды пошли мы на блок-парти, стали знакомиться с соседями и выяснили, что добрая половина из них писатели. Каково же было их удивление, когда они узнали, что и я — писатель.
Немало здесь и бродяг, похожих на знаменитых французских клошаров, но в американском варианте, для которого в здешнем наречии немало имеется словечек, их называют и «трамп», и «бам», и «хобо», все приблизительно соответствуют советскому слову «бич», которое — вообразите — берет свое начало от английского beach и определяет людей, предпочитающих отдых на пляже работе на море. Иногда мне кажется, что и эти бродяги — писатели. Один из них, например, всегда просит у меня пять долларов. Явно писательский размах, не правда ли?
Народ здесь нередко настроен на шутку. Собачники друг друга спрашивают: как часто ваша собака водит вас погулять? Старушка, хихикая, обращается к бегунам, затормозившим у красного светофора: вы что, ребятки, хотите пи-пи? Иногда появляется черный красавец в огромном розовом тюрбане, желтом развевающемся халатике и зеленых кисейных штанишках. Скромно потупив глаза, понимая, какое огромное удовольствие доставляет окружающим, он прогуливается от моста Дюка Эллингтона до кафе «Станция Колумбия».
Среди всех этих пестрот района Адамс-Морган наблюдается и политическая пестрота. Вот, например, два приятеля, владельцы антикварных лавок. Один сбежал из Венгрии в 1956 году, второй — из Румынии лет десять назад. В их разговорах, надо сказать, мало присутствует симпатии к «самому передовому учению». По соседству, однако, располагается и другая лавка — «Революционные книги». Хозяева ее с присущей этому типу людей бездарностью навалили в витрину книги наших старых знакомых — Маркса, Ленина, Сталина, портреты Брежнева, обнимающегося с Кастро, Кастро, обнимающегося с Ортегой — сандинистским Ворошиловым. Задник витрины выполнен в красках мятежного Октября, то есть красным и немного черным — как бы вихрь.
Раз, проходя мимо витрины «Революционных книг», я вспомнил боевой орган трудящихся всего мира, московскую «Литературную газету», в частности статью некоего Изюмова под названием «США — стоп-кадр» или что-то в этом роде. Статья была преогромнейшая, как бы отчет по командировке, и основной ее темой оказался, как товарищ Изюмов оригинально в духе Анатолия Софронова выразился, «разгул реакции в Америке». Вернулись времена маккартизма, сообщает он советским читателям, простые американцы сейчас находятся под жесточайшим идеологическим контролем. Если что-нибудь читаешь не то, если даже получаешь письма из лагеря мира и социализма, немедленно «пополнишь собой» — ох, нравятся мне эти оборотики! — «ряды безработных», а то и в тюрягу загремишь. Администрация Рейгана, пишет Изюмов, наглухо закрыла доступ к источникам правдивой информации, «Литературная газета» запрещена повсеместно. Во избежание знакомства американцев с истинами марксизма-ленинизма в стране жестоко возбраняется продажа коротковолновых радиоприемников.
В другой раз как-то остановились мы перед этой витриной с приятелем. «Странное дело, — сказал он. — Почему-то не видно здесь книг Троцкого. По идее, здесь ведь должен быть и Троцкий, не так ли?»
Мы зашли внутрь. Два молодых продавца левоамериканской наружности сидели под огромным, в полный рост и в
- Бывший разведчик разоблачает махинации БНД - Норберт Юрецко - Публицистика
- Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки - Наталья Федоровна Рубанова - Русская классическая проза
- Образы Италии - Павел Павлович Муратов - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Русская классическая проза
- В этой сказке… Сборник статей - Александр Александрович Шевцов - Культурология / Публицистика / Языкознание
- Как России обогнать Америку - Андрей Паршев - Публицистика
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Прощай, Ха-Ха век! - Василий Аксенов - Публицистика
- Oпасные мысли - Юрий Орлов - Публицистика
- Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Неоконченная повесть - Алексей Николаевич Апухтин - Разное / Русская классическая проза