Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но по лицу Нерона нельзя было заметить, что в голове его роятся такие недостойные мысли. Наоборот, он продолжал петь и декламировать под вечереющим небом, один на высокой башне, – вдохновляющее зрелище для народных толп. И дух снизошел на него, и он стал благословенным Девкалионом, который один остался в живых в дни Великого потопа, призванный богами творить людей из камня и вновь заселить опустевший мир.
На площадке, под ним, Варрон сказал царю Филиппу:
– Я видел подлинного Нерона, как он стоял на башне Мецената, упиваясь зрелищем пылающего Рима.
Царь Филипп сказал:
– Он удивительно правдоподобен. Мне самому иногда кажется, что это он и есть.
Варрон сказал:
– Подлинный Нерон, впрочем, поднялся на башню Мецената вовсе не из эстетических побуждений, а чтобы представить себе размеры пожара и соответственно этому правильно организовать спасательные меры. Подлинный Нерон никогда и не помышлял о поджоге Рима. Удивительное дело: из-за того, что по неведенью верят, будто подлинный Нерон поджег Рим, нужно в честь этого Лже-Нерона потопить город Апамею! Иначе мир не признает подлинным нашего Лже-Нерона.
– Да, – согласился царь Филипп, – вот какие извилистые, невероятные пути должен избирать разумный, стремящийся к добру человек, если он желает торжества разума. Идеи гуманности можно внести в этот мир явно лишь самыми глупыми и низкими методами.
И почти физическою болью отозвались в обоих отвращение и досада, которые вызывала в них мысль о суетности человеческой природы и о хрупкости человеческого разума.
Человек на вершине башни продрог. К тому же поездка была утомительной. Уже долго стоит он здесь и смотрит на желтую пучину, глаза у него разболелись. Уже давно он не Девкалион, и ему даже трудно сохранить жесты Нерона: в глубине души он стал горшечником Теренцием. Он слегка дрожит, убоявшись вдруг собственного величия. Глядя на погружающуюся во тьму Апамею, он думает:
«Какие огромные богатства гибнут здесь – десять миллионов, двадцать миллионов! Сколько хлеба, и сыра, и вина можно было бы купить на эти деньги, сколько глины и бронзы для статуй! И все это ради меня! Мой отец прав был, что назвал меня этим гордым и смешным именем – Ма`ксим. Но если бы он предвидел все это, он, наверное, испугался бы и дал мне другое имя. Ибо хорошо это кончиться не может».
17
«Неделя ножей и кинжалов»
Страшное преступление, которое совершили христиане, подстрекаемые императором Титом, вызвало волну возмущения по всей Сирии. Гарнизон за гарнизоном срывал со своих боевых значков изображения Тита и заменял их изображением Нерона. Большая часть Четырнадцатого легиона и многие части Пятого, Шестого, Двенадцатого перешли на сторону Нерона. Туземное население кипело злобой на Тита, Дергунчика и всю преступную шайку. Правительство с трудом подавляло беспорядки, вспыхивавшие в разных городах и даже в некоторых кварталах Антиохии. Пока нечего было и думать о выступлении против расположенных по берегу Евфрата крепостей, которые перешли к Теренцию, – тем более что и армия была ненадежна.
Варрон с полным правом мог сообщить Великому царю Артабану, что Нерон прочно держит в своих руках почти четвертую часть императорской провинции Сирии, с крупными городами и фортами. Согласно данному обещанию, Артабан послал войско и деньги другу своему, императору Нерону.
Кнопс гордился, что идея, породившая этот грандиозный успех, созрела в его голове. Он полагал, что имеет право на то, чтобы и в других вопросах следовали его советам, а не советам благородных господ, Варрона и Филиппа. На ближайшем заседании кабинета он внес предложение: чтобы закрепить достигнутые успехи, императору следовало бы прервать на время политику милосердия и на неделю предоставить ему и Требонию право творить скорый и суровый суд.
– Необходимо позволить тем приверженцам императора, верность которых вне всяких сомнений, без долгих проволочек покончить с его злейшими врагами, – заявил он в заключение. – Я предлагаю поручить мне и генералу Требонию организовать для этой цели своего рода добровольную полицию. Подготовительные меры уже проведены, мы добыли вполне надежные списки. С помощью таких полицейских отрядов мы хотели бы, если император соизволит дать свое согласие, одним махом уничтожить опаснейших из его врагов.
Варрон и царь Филипп недовольно смотрели в пространство.
– Почему, – шепнул царь Филипп Варрону, – этот человек говорит «одним махом», а не «одним ударом»?
– Потому что безошибочный инстинкт подсказывает ему всегда самое безобразное и самое вульгарное слово.
Требоний между тем бурно поддержал предложение Кнопса. Император улыбнулся милостиво и рассеянно, ему нравилось мрачное, лихое и грозное выражение: «Неделя ножей и кинжалов». Кроме того, он был благодарен Кнопсу за гордые переживания той ночи – на башне Апамеи.
– Неделя ножей и кинжалов, – мечтательно сказал он, глядя в пространство.
Варрон и царь Филипп молчали, не было никакой надежды преодолеть упрямство этого сброда. Кто призывает на помощь чернь, должен делать ей уступки.
Император подписал документы, которые Кнопс и Требоний представили ему. Кнопс – в Эдессе, Требоний – в Самосате, собрав небольшие отряды людей, именуемых «Мстители Нерона»,
- Лже-Нерон - Лион Фейхтвангер - Историческая проза
- Атлант расправил плечи. Книга 3 - Айн Рэнд - Классическая проза
- Симона - Лион Фейхтвангер - Классическая проза
- Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ - Лион Фейхтвангер - Классическая проза
- Кельнер Антонио - Лион Фейхтвангер - Классическая проза
- Верный Петер - Лион Фейхтвангер - Классическая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Царь Горы, Или Тайна Кира Великого - Сергей Смирнов - Историческая проза
- Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы - Наталья Павлищева - Историческая проза