Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что если она решила уйти от него, что если она больше никогда не захочет его видеть, не захочет его знать, что если впредь ему всю жизнь придется прожить без нее, одному?
Ведь, коли на то пошло, это она подарила ему весной жизнь, она была той здоровой природой, которая своей грудью напитала его и пробудила к жизни, когда для него были закрыты все пути, она была той любящей природой, которая дарит любому живому существу не только жизненную силу и способность размножаться, но также надежду и веру и обращает лицо человека к красоте, снимая в то же время повязку с его глаз; она была и его телесным здоровьем и его духовной жизнью. Без нее не было жизни.
Серое и хмурое утро на исходе лета. Он лежит, измученный, на увядшей траве, а морские волны бесстрастно плещутся о валуны, словно повторяя без конца одно и то же: «Меня это не касается, меня это не касается». Может, жизнь в том и состоит, чтобы любить всего одно лето в юности и понять это, когда все уже миновало; мокрые следы на полу, запах женщины, мягкие любящие губы в ночных летних сумерках, морские птицы, и больше ничего; все прошло.
Ты в сумерках мне руки целовала,Но вот шумит осенний дождь густой,Он, как упрек, настойчивый и злой,Наверно, в нем и наших слез немало.А страсть твоя, как океан, вскипала,Рождая нарастающий прибой,И, как стекло, гранит береговойКрушила мощью рокового вала.Явилось утро холодно и вяло,С дневною скукой, с вечною нуждой,Ты поднялась спокойно надо мнойИ деловито собираться стала.Знай, женщина, — ужаленный тобойВовеки не избавится от жала.
Он не помнил, как добрался до дому. Наверное, добрая повивальная бабка души — богиня скальдов подняла его, поддержала и сберегла. Он проснулся вечеру. Было воскресенье. Ему рассказали, что Вегмей Хансдоухтир обвенчалась сегодня утром у пастора, ее муж — рыбак из другого прихода, вон они отплывают от берега с поднятым парусом.
Глава девятнадцатая
Большая часть правления сошлась на том, что остается только объявить о банкротстве Товарищества по Экономическому Возрождению и передать все его имущество Банку в счет погашения долгов и процентов. С принятием этого решения свидинсвикское Товарищество по Экономическому Возрождению прекратило свое существование и уступило место Обществу по Исследованию Души.
Стояли безоблачные дни бабьего лета, как раз для сушки сена, но, к сожалению, свидинсвикцы уже не знали, чье сено они сушат. Они убирали сено, но не знали, чье сено они убирают, все они давным-давно заложили Товариществу по Экономическому Возрождению и свои клочки земли и своих коров, а Товарищество вдруг перешло в собственность Банка вместе с их клочками земли и коровами. Никто не знал, что Банк будет делать с коровами, свидинсвикцам было известно лишь одно — Банк не человек и потому человеческим разумом не наделен, значит, можно ожидать, что к зиме он зарежет всех коров, а сено продаст. Что еще оставалось думать людям? Директора Пьетура Паульссона никто нигде не видел. Он был либо в экспедиции по духовным делам, либо торговал лошадьми; старший по сенокосу пил без просыпу и плевать хотел на то, что поденные работники начинают шевелиться только к полудню, свидинсвикское хозяйство повисло в воздухе; одно только сено вело себя сознательно и благодаря хорошей погоде само по себе сохло для Банка.
Многие надеялись, что это пресловутое хозяйство будет продано с аукциона раньше, чем успеют передохнуть все люди. Но тут возникал вопрос, на который не было ответа вот уже много лет: кто же купит это хозяйство? Покосившиеся, дырявые, прогнившие лачуги, разбросанные на отмелях и по горному склону, замок, открытый всем ветрам, рыболовная флотилия, покоящаяся на дне моря, миллионный долг в Банке, шесть сотен жителей, и все хотят есть — нет, не так-то просто найти порядочного человека, который захотел бы купить это захиревшее хозяйство. Дни становились все короче, того и гляди начнется зима и заметет дома сугробами, а чем тогда топить. О том, чтобы достать обувь, и думать не приходилось.
Но вдруг появляется директор Пьетур Паульссон и начинает разгуливать взад и вперед по поселку вместе с каким-то незнакомцем, они таинственно кружат по дорогам, частенько останавливаются, рассуждают, показывают тросточкой то на одно, то на другое, машут руками и качают головой. Неудивительно, что в груди у многих затеплилась надежда. Незнакомец был видный господин, в высоких сапогах, пальто с иголочки и шляпе с широкими полями, каких в Свидинсвике еще не видывали. Тулья его шляпы не была примята посередине, как было здесь принято, а торчала прямо в небо. Вот если бы этот человек и впрямь надумал купить все хозяйство!
Да, на этот раз наш директор привез с собой важную птицу. Это был не больше не меньше, как один из крупнейших предпринимателей Юэль Ю. Юэль, сын известного Юэля Юэля — акционерное общество «Гримур Лодинкинни»[12], две базы на севере, пять траулеров. Все суда «Гримура Лодинкинни» в противоположность блаженной памяти траулеру «Нуми» обладали тем свойством, что им удавалось вылавливать рыбу из моря. Неудивительно, что Банк ценил «Гримура Лодинкинни» гораздо выше, чем викингов из Свидинсвика, которых крысы — эти мерзкие твари — превратили в жертв кораблекрушения. Постепенно от Пьетура Паульссона стало известно, что Юэль Ю. Юэль собирается вроде бы построить в Свидинсвике базу, но что это будет за база, люди толком не знали: одни считали, что это будет китобойная база, другие говорили — база по обработке сельди, а третьи — авиационная база. Но все сходились в одном: неважно, какая база, лишь бы она спасла поселок.
Легко можно догадаться, что Оулавюр Каурасон не ломал себе голову над этими пустыми загадками, у человека, на которого только что свалилось непоправимое сердечное горе, были совсем иные заботы. Ничто так не обогащает воображение и не способствует вообще духовному созреванию в целом, как разочарование в любви, особенно первое разочарование. И вовсе не потому, что этого убитого горем скальда сильно заботило благополучие поселка, а совсем по другой причине, он удостоился чести познакомиться с самим владельцем баз. В один прекрасный день скальда призвали, дабы он сопутствовал директору Пьетуру и его высокопоставленному гостю, которые собирались ехать верхом через горы с визитом к судье. Скальду были выданы старые, давно отслужившие свой срок сапоги директора Пьетура и неизвестно кому принадлежавшая старая куртка, чтобы он имел возможность сопровождать важных господ.
В его обязанности входило заботиться о шести директорских верховых лошадях, которые были необходимы для этого путешествия, и поддерживать стремя, когда важные господа будут садиться в седло. На Юэле Ю. Юэле была его огромная шляпа, и вообще он был одет так изысканно, что Оулавюр Каурасон позабыл о всех своих горестях, дивясь на столь редкостное зрелище — бывает, значит, на свете одежда, которая с самого начала задумана не как насмешка над человеческим телом, а совсем наоборот? Разглядывая этого человека, скальд чувствовал себя жалкой кустарной поделкой рядом с редчайшим произведением ювелирного искусства, граненым и отшлифованным драгоценным камнем; только теперь до скальда вдруг дошло, какой огромной может быть разница между двумя людьми на земле. Владелец баз оглядывался по сторонам с великолепным презрением и, заворачивая за угол дома, несколько раз ударил хлыстом по стене. Изобразив на красивом холеном лице гримасу пресыщенности, он зажег сигару, натянул на изнеженные руки кожаные перчатки, глядя с глубоким отвращением и откровенной скукой на Пьетура Три Лошади, который, ставя ноги носками врозь и слегка сгибая коленки, вышел из дома в пиджаке, целлулоидном воротничке, пенсне, котелке и с огрызком сигары в пластмассовых зубах.
Поездка началась с того, что Оулавюру Каурасону было велено поддержать под уздцы одну из директорских норовистых лошадок, пока Юэль Ю. Юэль будет садиться в седло; владелец баз не успел очутиться в седле, как поднял хлыст и что было силы хлестнул лошадь по животу, норовистая лошадка взвилась, диким рывком опрокинула навзничь Оулавюра Каурасона и стрелой полетела по дороге, по болоту, перескакивая через изгороди, лужи и ямы, пока вдруг не остановилась перед каким-то забором, дрожа от страха и кося обезумевшими глазами. А Юэль Ю. Юэль, потеряв где-то шляпу, оказался лежащим в луже. Он не встал, когда к нему подбежал Пьетур Паульссон, и лежал точно мертвый.
— Падение с лошади предвещает удачу в пути, — сказал Пьетур Паульссон, чтобы утешить владельца баз, потом вытащил его из лужи, уложил на пригорок и начал приводить в порядок.
— Оставь меня в покое, идиот проклятый! — сказал владелец баз, когда директор принялся счищать с него ножом комья грязи. — У меня сотрясение мозга.
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза
- Том 2. Тайна семьи Фронтенак. Дорога в никуда. Фарисейка - Франсуа Шарль Мориак - Классическая проза
- Роза (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун - Классическая проза
- Террорист - Джон Апдайк - Классическая проза
- Зеленые глаза (пер. А. Акопян) - Густаво Беккер - Классическая проза
- Золотой браслет - Густаво Беккер - Классическая проза
- Под знаком Рыб - Шмуэль-Йосеф Агнон - Классическая проза
- Дон-Коррадо де Геррера - Гнедич Николай Иванович - Классическая проза
- Человек, в котором не осталось ни одного живого места - Эдгар По - Классическая проза
- Бюг-Жаргаль - Виктор Гюго - Классическая проза