основании преступлений сексуального характера. Но червоточинка была в яблоке и раньше, и искать ее исток следует в первой половине XV века. В то время, когда брат Мартин с кафедры предостерегал против новой и ужасной опасности ведовства, в 1427 году францисканец Бернардин Сиенский в проповеди
Contra arlia сформулировал календарь практических суеверий – настоящую профанацию литургического календаря, – которым пользовались все эти старухи, наносившие вред истиной вере. Благодаря францисканскому реформатору и самому популярному проповеднику своего времени,
vetula sortilegа уступила место дьявольской ведьме, активно и добровольно содействующей распространению Зла.
Вековой идеал? Мир как монастырь
Обратимся к двум великим личностям – Жану Жерсону и Бернардину Сиенскому. Первый был клириком, живущим в миру, университетским преподавателем, по его мнению, только суждение эксперта, выпускника богословского факультета, могло помочь справиться со смятением и волнением, вызванными такими практиками vetule, как транс и так называемое визионерство. Благодаря авторитету, которым обладали специалисты в области теологии и медицины, они, объединившись, могли эффективно бороться с Врагом. Так, в случае восторженной и творившей чудеса бегинки-визионерки, когда инквизитор заставил ее признать, что она заключила договор с дьяволом, врач диагностировал «припадок», то есть эпилепсию, а для Жерсона главное заключалось в том, чтобы случай судили ученые люди (a doctis judicatum est). Канонизированный в 1450 году, Бернардин Сиенский был нищенствующим «братом», реформатором, стремившимся привести францисканский орден к более строгому соблюдению устава; как проповедник, он призывал к покаянию и глубокой реформе общества. И тот, и другой являлись проповедниками, активно способствовавшими формированию идеала, получившего широкое распространение в XV веке еще до выхода на сцену Эразма (quid aluid est civitas quan magnum monasterium? «Что есть город, если не большой монастырь?» – писал Эразм): идеала общества, упорядоченного и отрегулированного, словно огромный монастырь.
Однако Жерсон не вел таких женоненавистнических речей, как Бернардин и его единомышленники из нищенствующих орденов, по отношению к которым, впрочем, он проявлял враждебность. Надо понимать всю силу влияния реформ, проведенных обсервантами (de observantia), прежде всего францисканцами и доминиканцами, на обострении подозрений по отношению к женскому мистицизму и «живой святости» в течение первой половины XV века, периода появления и структурирования реформаторских движений, проповедовавших возвращение к соблюдению строгих норм первоначальной жизни в монастырях. Многие из тех, кто в этом обострении играли роль первого плана, являлись выходцами как раз из монастырской среды. Это были великие проповедники, часто становившиеся важными действующими лицами соборов в Констанце и в Базеле, и поддерживавшие тесные связи с городскими властями и Папской курией. Они умели использовать образ «живой святой», хотя та могла выступать их соперницей. Период великой схизмы действительно стал основой для возникновения движения обсервантов, равно как и явился расцветом феномена, характерного для десятилетий 1350–1440 годов, а именно интенсивного использования святости и пророчества для нужд стратегий легитимации – суверена или религиозного ордена – или в качестве боевого оружия. Можно без труда выделить круг молитвенных мистических орденов, вышедших из нищенствующих орденов или близких к ним – точнее, реформаторских течений обсерванции – и включившихся в полемику своего времени и толкование собственных пророчеств, то есть своих высказываний, представленных исходящими из божественного света, из Истины.
На переходе от XIV к XV-му веку «треугольник», составленный реформатором-обсервантом, святой женщиной или пророчицей и покровительствующей им когортой аристократов, явился эффективным вариантом, который иллюстрирует случай Екатерины Сиенской, поддержанной сторонниками папы римского; ее духовный наставник, Раймонд Капуанский, стал инициатором реформ, направленных на строгое соблюдение устава доминиканского ордена. Затем, по прошествии смут Великого западного раскола, в период институционального структурирования регулярных групп обсервантов, и прежде всего в ордене францисканцев, создается впечатление, что реформаторы стали склоняться к тому, чтобы отодвинуть на задний план пророчиц и визионерок, чьи харизматичные фигуры становились все более нежелательными или же оказывались под сильным влиянием итальянских князей (при которых, как мы видели, sante vive играли роль проповедника-обсерванта, оказавшегося между дворцом и городской площадью). Бернардин Сиенский и его ученики, среди которых был Иоанн Капистран, не нуждались в святых женщинах; они сами были живыми святыми, и, обладая харизмой, принадлежали к вполне определенной институции.
Какова природа движения обсервантов, среди которых наибольшей язвительностью и зрелищностью своих проповедей отличалась солидная группа францисканцев, отчего в 1517 году раскол ордена стал неизбежен? Сначала эта группа трудилась в пользу возвращения в монастырь и таким образом снова напоминала о праведной жизни в стенах монастыря и ограничении контактов монахов с верующими, в то время как одной из величайших проблем, поставленных отдельными лицами или группами лиц, отнесенных к «бегинам» и «бегардам», являлась проблема промежуточных территорий, где можно было бы существовать между двумя состояниями: клириком и мирянином. Кроме того, движение обсервантов стремилось оказывать влияние на общество в целом, регулировать и упорядочивать христианское сообщество, что неминуемо приводило к апологии правила, некой форме сакрализации тела (чтобы лучше побуждать к отказу от плотского греха), а также к насаждению дисциплины среди паствы. Их пастырская деятельность имела следствием великое недоверие к женщине (обсерванты-францисканцы не имели права касаться женщины голой рукой), и дискурс, завязанный на женщине, также являлся особенно негативным, о чем свидетельствует «Муравейник» Иоганна Нидера (Книга V, гл. VIII):
В природе имеются три вещи, которые, если они выходят за пределы своего предназначения либо по изъяну, либо по злости, они достигают пределов либо добра, либо зла. Это язык, церковник и женщина. Если их ведет добрый дух, они становятся превосходными вещами; если этот дух злой, они становятся вещами наихудшими.
Наконец, для предводителей нищенствующих орденов, кому, напомним, доверили инквизицию, проект реформы был неотделим от стремления завершить строительство societas chistiana[88], для создания которого следовало устранить все препятствия, чтобы трудиться во благо сплочения христианской общины. Это особенно ясно видно на примере реформаторов-францисканцев, пытавшихся, подобно близким к спиритуалам Анджело Кларено и Арнольду из Виллановы, в начале XIV века обратить даже неверных мусульман в Каталонии и Арагоне, или, подобно Иоанну Капистранскому, начать в середине XV столетия гонения на иудейское население в центре восточной Европы. Следует дополнить, что францисканцы и доминиканцы продолжали соперничать, и их соперничество проявлялось во многих областях, от теологических теорий, относящихся к деве Марии, до гонения на людей с отклонениями. Без сомнения, следует учитывать этот фактор, когда речь заходит о враждебности некоторых доминиканцев по отношению к бегинкам, в начале XV века близким к третьему ордену францисканцев. Это соперничество не способствовало смягчению скептицизма Нидера перед лицом припадков восторженности и небесных исчезновений Мадлен Бетлер (скончалась в 1458 году), клариссинки, поддерживавшей реформу обсервантов, чья экзальтация стала основным развлечением жителей Фрибура
