Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Начало выздоровления
В предгорьях Урала зима держится долго. Но зато весна наступает сразу. Такую весну я пережил в Елабуге.
Тиф свалил меня в середине апреля. На дворе еще стояла зима. Когда же я в первые дни мая, шатаясь на неокрепших ногах, вышел из барака, от снега и следа не осталось. По двору бежали многочисленные ручьи. Ноги вязли в талой земле по самую щиколотку.
Комната № 16 блока «Б» находилась как раз напротив дома, в котором мы жили раньше. Такая же длинная и узкая. Некоторых из ее обитателей я знал по старой комнате. Были здесь и новички.
Мельцер занял мне место рядом с собой, на нижних нарах. К моему приходу он приготовил сюрприз: вырезал ножом шахматы. Они получились у него довольно удачно. Половину фигур Мельцер выкрасил фиолетовыми чернилами. Таким же цветом он закрасил и тридцать две клеточки на шахматной доске.
С тех пор мы частенько играли в шахматы. Говорили о родине, вспоминали прочитанные книги, читали стихи. Шахматы скрашивали наши скудные будни. Мы, как и прежде, помогали друг другу жить. Избегали только одного – говорить о политике, словно боялись, что такие разговоры вобьют клин в нашу дружбу.
Однако в нашей комнате хватало таких, кто любил поговорить о политике. Я обратил внимание на двух старших лейтенантов, которые все время проводили за чтением толстых книг. Один из них, высокий и худой, носил очки. Другой тоже был худощав, только меньше ростом. Говорил он на рейнском диалекте. Прислушиваясь к их разговорам, я заметил, что в их речи часто употребляются слова «государство» и «революция», «пролетариат» и «буржуазия». На книгах, которые они читали, стояли имена Маркса и Энгельса.
Мои соседи справа тоже были довольно разговорчивыми людьми. Эти говорили чаще всего о Рейнской области, о долине Мозеля, о церкви, о разгроме 6-й армии и его последствиях. Вскоре я узнал, что мои соседи – дивизионные католические священники Кайзер и Моор.
Оба священника придерживались одного мнения о поражении наших войск на Волге. Фанатичные в своей вере, они с этой точки рассматривали и отношение Гитлера к 6-й армии, давали уничтожающую критику военному руководству третьей империи. Мне, невольному свидетелю их разговоров, был, однако, чужд догматизм в оценке событий.
Кроме старших лейтенантов и священников в нашей комнате жили и такие, кто нередко твердил о «стойкости», «послушании», «солдатском долге» и тому подобном. В общем, каждый по-своему оценивал недавние события.
Мои разговоры с Мельцером о родине, о поэзии, а также наши шахматные турниры служили своего рода громоотводом. Нужно было пережить как-то это время и найти правильные ответы на все вопросы.
К моему удивлению, в нашей комнате были и такие, кого ничто не интересовало. Они впали в какую-то апатию. Им было лень принести даже продукты для товарищей. Когда дежурный по лагерю вызывал добровольцев подмести двор или сделать еще что-нибудь, они старались увильнуть и от этой работы. Апатия буквально съедала их.
Само собой разумеется, эпидемия тифа, свалившаяся на измученных и обессиленных людей, была настоящим бедствием. Каждый третий умирал от тифа. Те же, кому посчастливилось выжить, так ослабели, что подняться по лестнице на второй этаж было для них все равно, что взойти на пик Эверест. Каждое движение давалось им с огромным трудом. Некоторые боялись даже пошевелиться.
Тяжелая болезнь подорвала и мое здоровье. Спуститься в убежище было для меня сущим адом, и делал я это почти на четвереньках. Хорошо еще, что у меня было место на нижних нарах! Однако я не отказывался выходить на работу во двор. Это заставляло меня хоть как-то двигаться, к тому же на свежем воздухе. День ото дня мое состояние понемногу улучшалось. А через три дня я уже рискнул пойти за пайком для всех обитателей нашей комнаты. И нужно сказать, сделал это вполне добросовестно.
С того дня я три раза в день разносил в нашей комнате хлеб, масло, сахар, порции мяса. Особенно радовало то, что на складе удалось заменить мою обувь на более легкую и удобную. В новой обуви было очень удобно. А как-то будет в дождь или в снег?
В мае все пленные лагеря проходили медицинский осмотр. Комиссия состояла из советских врачей. В зависимости от состояния здоровья пленных делили на группы. Слабые временно освобождались от физической работы, и вместо шестисот граммов черного хлеба им назначали семьсот пятьдесят граммов белого хлеба и усиленную порцию масла и сахара.
Я тоже попал в группу ослабленных. Утром и вечером мне выдавали в амбулатории лекарство.
Такие комиссии проводились каждый месяц. Постепенно росло число пленных в третьей и второй рабочих группах. В первой группе пока вообще никого не было.
Прошло целых восемь недель, прежде чем я попал в третью группу. Правда, территорию лагеря я убирал и тогда, когда находился в группе ослабленных.
Работа пошла мне на пользу. Еще больше помогла мне гимнастика, которой я стал заниматься сразу же после выхода из лазарета.
Каждое утро после подъема я шел в угол монастырской стены, туда, где стояла вышка часового. Увидев пленного, который шел напрямик к нему, часовой машинально хватался за винтовку. Близко к стене я не подходил: там была тень, а мне хотелось погреться в лучах только что поднявшегося солнца. Мои гимнастические упражнения сначала длились минут по пять, а потом и дольше.
Поняв, в чем дело, часовой на вышке опускал винтовку. Русские часовые с большим интересом наблюдали за моими успехами в гимнастике, и, поскольку устав запрещал им на посту разговаривать с пленными, они приветствовали меня кивком головы или дружеской улыбкой.
Усиленный паек для ослабевших пленных сделал свое дело: мы стали быстро поправляться. Это была большая жертва советского народа. Ведь гитлеровцы разграбили не один элеватор и не одно хранилище зерна! А теперь советские люди делились куском хлеба с немецкими военнопленными.
Однако многие пленные этого не понимали. Одни недовольно ворчали, что кормят их таким супом и кашей, какую в Германии не будет есть и скот. Другие ссылались на свои офицерские звания и на Женевскую конвенцию, в которой якобы говорится, будто пленные офицеры должны получать точно такой же паек, как и офицеры армии противника.
– Ваша точка зрения кажется мне односторонней, – сказал я как-то одному из таких недовольных. – Не забывайте, что основная житница России – Украина занята частями вермахта. Вот нам, немецким пленным, и приходится сейчас на собственной шкуре чувствовать оборотную сторону завоевательской политики германского империализма. Тут уж не поможет никакая Женевская конвенция.
– А вы, кажется, готовы стать рабом у русских, – бросил мне в лицо казначей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Война на Востоке. Дневник командира моторизованной роты. 1941—1945 - Гельмут Шибель - Биографии и Мемуары / Военное
- С русскими не играют - Отто Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Дело Зорге - Ханс-Отто Майснер - Биографии и Мемуары
- Неизвестный Миль - Елена Миль - Биографии и Мемуары
- Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни - Карл Отто Конради - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания. Том II - Отто фон Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Адмирал Советского Союза - Николай Кузнецов - Биографии и Мемуары
- Белые призраки Арктики - Валентин Аккуратов - Биографии и Мемуары
- Разведшкола № 005 - Илья Старинов - Биографии и Мемуары
- Сибирь. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия длиною в жизнь - Александра Потанина - Биографии и Мемуары