Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он повернул обратно к авеню Боске, заставляя себя идти медленно. День был не холодный, но его трясло словно в лихорадке, и в то же время он обливался потом.
На углу улицы он увидел банк и зашел в него. Все что угодно, только не оставаться на улице. За конторкой у входа сидела девушка, и он сказал, что хотел бы арендовать сейф, с трудом выговорив по-французски «Coffre-fort». Девушка встала и подвела его к клерку, который попросил предъявить документы. Он показал свой паспорт, и клерк заполнил несколько бланков. Когда клерк спросил у него адрес, он, мгновение подумав, назвал отель, где они останавливались с Моникой, когда вместе приезжали в Париж. На этот раз он жил в другом отеле. Он заплатил вперед за год и расписался на двух карточках. Подпись показалась ему самому странной. Затем клерк отвел его в подвал и вручил ключ от сейфа охраннику у входа. Охранник подвел Билли к ряду сейфов в задней части хранилища, открыл один замок ключом Билли, а другой своим и отошел, оставив Билли одного. Билли открыл теннисную сумку и положил пистолет, патроны и конверт с десятью тысячами франков в сейф. Он закрыл дверцу и позвал охранника, который снова запер сейф и отдал Билли его ключ.
Билли поднялся наверх. Никто вроде бы не обращал на него внимания, и он решился выйти на улицу. Выстрелов больше не было слышно, полиция исчезла. Его отец, как выяснилось, был излишне пессимистичен, когда советовал ему не полагаться на наследственное везение. За прошедшие десять минут ему повезло, как никому и никогда в жизни.
Он остановил такси и дал водителю адрес своего отеля неподалеку от Елисейских полей.
Войдя в отель, он спросил, нет ли для него каких-либо писем или сообщений. Ничего не было. Он поднялся к себе в номер и, сняв трубку, назвал телефонистке номер своей квартиры в Брюсселе. Через несколько минут телефонистка сообщила, что номер не отвечает.
Полковник отпустил его на весь день, и он оставался в номере — звонил в Брюссель каждые полчаса до двенадцати ночи, когда коммутатор заканчивал работу. Но его номер так и не ответил.
Он попытался заснуть, но, едва задремав, тут же проснулся, весь мокрый от пота.
В шесть утра он снова позвонил в Брюссель, но ответа по-прежнему не было.
Он вышел на улицу и купил утренние газеты: «Фигаро» и «Геральд трибюн». За завтраком в кафе на Елисейских полях он прочел о том, что произошло. В обеих газетах об этом сообщалось мимоходом. В Седьмом округе был убит неизвестный, подозреваемый в торговле наркотиками и оказавший сопротивление полиции, которая продолжает работу по установлению его личности.
Да, они ведут себя осторожно, подумал Билли. Не сообщают в печати об известных им фактах.
Из отеля он снова позвонил в Брюссель. Ответа не было.
Через два дня он вернулся в Брюссель. Квартира была пуста, и все, что принадлежало Монике, исчезло. Никакой записки оставлено не было.
Когда несколько недель спустя полковник спросил его, собирается ли он остаться в армии, он ответил:
— Нет, сэр, я решил этого не делать.
5
После яркого солнечного света, заливавшего прибрежную полосу, Уэсли, проходя вслед за дядей в дом, с трудом различал предметы. Перед огромным зеркальным окном с видом на дюны и Атлантический океан за накрытым на двоих столом сидела женщина. Против света он еще плохо видел черты ее лица, и ему вдруг показалось, что это бывшая жена дяди Рудольфа. Он пожалел, что пришел. Он не видел ее со дня смерти отца и с тех пор приложил немало усилий, пытаясь ее забыть. Но когда его глаза привыкли к свету, он увидел, что это не Джин Джордах, а какая-то незнакомая высокая женщина с длинными рыжевато-каштановыми волосами. Рудольф его представил.
Женщина приветливо улыбнулась, встала и ушла в кухню. Она вернулась с подносом, на котором стоял стакан, тарелки, серебряный прибор, и накрыла стол на третью персону. От запаха, шедшего из большого глиняного горшка, и аромата только что испеченных булочек кружилась голова. Он выехал из города в семь утра, затем добирался на попутных машинах, прошел пешком две-три мили от шоссе до пляжа и еще не ел. Ему приходилось то и дело сглатывать слюну.
Женщина была в купальном костюме, очень загорелая и нисколько не походила на миссис Уэрфем. Густой суп из моллюсков так понравился Уэсли, что он старался есть помедленнее. Элис кормила его вполне прилично, но в основном тем, что попадалось под руку, когда она неслась после работы домой, — на большее у нее не хватало времени. Приятные воспоминания о пиршествах, которые устраивала Кейт на «Клотильде», тонули в потоке салатов с тунцом и сандвичей с холодным мясом, которыми кормила его Элис. Он был благодарен ей за гостеприимство; конечно, она много работает и в редакции и дома, сидя до глубокой ночи за своей машинкой, но ее интересы не распространялись на область кухни, и он частенько думал, что уж лучше бы она написала что-нибудь толковое, потому что у плиты ей славы не добиться.
Когда он съел суп и четыре булочки, из которых буквально сочилось масло, миссис Морисон подлила ему еще и принесла несколько горячих булочек.
— Да, вовремя я пришел, — усмехнулся Уэсли, управляясь со второй тарелкой супа.
За обедом Рудольф не задавал ему никаких серьезных вопросов, а только спросил, как он добрался до Бриджгемптона и как нашел дом. Сам Уэсли ничего о себе не рассказывал. Он ответит на все вопросы, когда они останутся одни.
— Мы собирались обойтись без десерта, — сказала миссис Морисон, — но для молодого члена семьи, я думаю, в холодильнике что-нибудь найдется. У меня тоже есть сын, и я знаю, какой у вас аппетит. От вчерашнего вечера, кажется, остался пирог с черникой, а в морозилке лежит мороженое.
Уэсли решил, что женщина ему нравится и что жизнь дяди сложилась бы совсем иначе, если бы он встретился с ней раньше и женился бы на ней, а не на той, другой.
После обеда женщина накинула пляжный халат и сказала, что ей надо идти. Рудольф пошел проводить ее до машины; Уэсли остался в доме.
— До чего красивый мальчик, — сказала Элен, садясь в машину.
— Гретхен считает, что он похож на молодого принца с картины одного флорентийского художника. Она хочет попробовать его на одну роль в своей картине.
— А как он к этому относится?
— Я еще его не спрашивал. В нашей семье только киноактера не хватало.
— Пришел он, к сожалению, не совсем вовремя.
— Ты права. Обед и вправду возбуждающий, как и было обещано.
— Всегда есть завтра, — засмеялась Элен.
— А почему нельзя сегодня вечером?
— Я занята. Подрываю устои республиканской партии. Да и мальчик, наверно, захочет обстоятельно поговорить с дядей. Он приехал в такую даль вовсе не ради обеда. — Она высунулась из машины, поцеловала Рудольфа и включила мотор. Он задумчиво наблюдал, как она отъезжала — женщина, имеющая цель в жизни. Интересно, появится ли и в его жизни снова какая-то цель? Он вздохнул и пошел обратно в дом.
Уэсли стоял перед окном и смотрел на океан.
— Если я когда-нибудь осяду, — сказал он, — то вот в таком месте — весь океан перед тобой.
— Мне повезло с этим домом, — сказал Рудольф.
— Да-а, определенно повезло. А какой был обед! Она приятная женщина, правда?
— Очень приятная, — сказал Рудольф. Подробности его отношений с Элен Морисон и оценка ее качеств могут и подождать. — Хочешь поплавать? Купальные трусы я тебе найду — их тут гости оставляют в большом количестве… — Он понимал, что ищет предлога оттянуть разговор, ради которого, несомненно, и приехал Уэсли. — Вода довольно прохладная, зато весь океан в твоем распоряжении.
— Поплавать — это здорово! — сказал Уэсли.
Они вышли на дощатый настил перед домом и спустились по ступенькам в маленькую кабину, где висело штук пять купальных трусов.
Наконец Уэсли в купальных трусах и с полотенцем вокруг шеи вышел из кабины, и Рудольф проводил его до самой воды. Уэсли бросил полотенце на песок и несколько секунд постоял в нерешительности. У него были мощные покатые плечи, плоский живот атлета и длинные мускулистые ноги. Лицо у него более интеллигентное, чем у отца, подумал Рудольф, а вот фигура — копия отцовской, только повыше. Может быть, думал Рудольф, когда мальчик стремительно бросился навстречу надвигавшейся волне, может быть, Гретхен и права насчет него. Уэсли нырнул в волну, затем легко поплыл вперед. А вот Инид все еще боится океана и осторожно плещется у берега. Он и не пытался привить ей смелость. Он не станет одним из тех отцов, которые за неимением сына пытаются воспитывать дочь как мальчика. Ему доводилось встречать таких девиц с чересчур развитой мускулатурой, и он знал: что бы они ни говорили про своих отцов, в глубине души они их проклинают.
Уэсли плыл все дальше и дальше, и теперь голова его в голубой блестящей дали казалась маленькой точкой. Рудольф начал беспокоиться. А вдруг мальчик приехал сюда с единственной целью — утопиться в его присутствии? К нему вернулось прежнее чувство неловкости, которое он всегда испытывал при разговоре с племянником, чувство, что в любой момент мальчик может сделать или сказать что-либо совершенно непредсказуемое, опасное или по крайней мере вызывающее замешательство. Если бы они проводили вместе больше времени, может быть, он сумел бы преодолеть ощущение, что мальчик взвешивает каждое его слово, судит о нем по каким-то одному ему известным меркам. Бесполезно махать руками и кричать, чтобы он возвращался. Рудольф резко повернулся и пошел к дому.
- Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая - Максим Горький - Классическая проза
- Вершина холма - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Рывок на восемьдесят ярдов - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Ошибка мертвого жокея - Ирвин Шоу - Классическая проза
- Дерево - Дилан Томас - Классическая проза
- Морская даль - Дилан Томас - Классическая проза
- Посетитель - Дилан Томас - Классическая проза
- Портрет художника в щенячестве - Дилан Томас - Классическая проза
- Раздумья на могиле немецкого солдата - Ричард Олдингтон - Классическая проза
- Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди - Классическая проза