Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весьма естественно, что я стал расспрашивать об этой пирамидке у всех более пожилых туземцев и от них я узнал, что лет 20 тому назад какой-то человек, такой же белый, как я, вдруг появился в этих местах и умер здесь несколько месяцев спустя, прежде даже чем жена, которой его, согласно местному обычаю, тотчас же наделили туземцы, успела разрешиться от бремени той маленькой девочкой-метиской, которая теперь стояла передо мной уже вполне развившейся женщиной. Никто здесь не знал ни его имени, ни места, откуда он пришел сюда. Девушка, дочь этого пришельца, никоим образом не могла назваться красивой, и цвет ее кожи скорее подходил к цвету кожи туземцев, но при первом же взгляде на ее руки можно было сказать, что в ней есть доля крови европейской расы.
В силу нашей расовой родственности любезные туземцы предложили мне ее в жены, и я принял ее, главным образом, в качестве помощницы для Ямбы, которой было уж слишком много хлопот с нашим питомцем. Звали эту девушку Луиги. Ямба ничего не имела против увеличения моей семьи, напротив, она желала, чтобы у меня было, по меньшей мере, дюжина жен, во-первых, потому, что это более соответствовало бы моему высокому положению и громадным заслугам всякого рода, а во-вторых, она полагала, что столько жен могли бы скорее привязать меня к этой стране, чем она одна. Но я не соглашался с ней в этом.
Воспоминание об этом племени туземцев особенно ярко удержалось в моей памяти, быть может, потому, что я прожил с ними по соседству около двух лет, а во-вторых, и потому еще, что мне теперь все кажется, что эта девушка-метиска была дочь Людвига Лейхгардта, без вести пропавшего австралийского путешественника и исследователя. Жаль говорить о нем: Людвиг Лейхгардт был врач и прекраснейший ботаник, удачно и с большим успехом проведший экспедицию от залива Мортон и до порта Эссингтон, на северном прибрежье. Здесь было основано военное, а также и карательное поселение правительством Нового Южного Валлиса. Сюда-то после крайне утомительного, исполненного всякого рода трудностей путешествия, или вернее странствования, продолжавшегося полтора года, прибыла, наконец, экспедиция, предводительствуемая почтенным тружеником науки, Людвигом Лейхгардтом; все члены ее были изнурены и измучены до последней степени.
О печальной судьбе, постигшей Лейхгардта в центральной Австралии, не имеется никаких достоверных сведений. Совершив благополучное путешествие и также благополучно вернувшись из тех стран, исследование которых, как надо полагать, стоило жизни бедному Лейхгардту, я к великому моему сожалению нигде не встретил никаких следов экспедиции Лейхгардта.
Я продолжал жить на берегу большой лагуны в надежде, что мой пациент постепенно окрепнет и поправится, и тогда я собирался двинуться дальше к северу. Но прошло уже почти два года, как он был с нами, а я все еще не научился понимать его лепет, хотя он постоянно твердил все одни и те же имена лиц и неизвестных мне местностей, говорил о какой-то экспедиции с целью исследований и т. п. Меня он никогда ни о чем не спрашивал, а с туземцами никогда не вступал в пререкания; впрочем, те смотрели на него, как на высшее существо, и ни в чем не противоречили ему, оказывая всякий почет и снисхождение. Он не проявлял также дурных или вредных склонностей, а только впал в детство и идиотизм.
Однако я стал замечать, что мой товарищ, вместо того, чтобы поправляться и приобретать силы, заметно ослабевал. Он почти постоянно страдал одной ужасной болезнью и, сверх того, на него временами находили такие приступы уныния, что он по целым суткам не выходил из своего шалаша и никому из нас не показывался на глаза. Когда его не было видно, я всегда знал, что такое с ним происходит. Иногда я заходил посмотреть на него, пытался развеселить, ободрить его, показывал ему что-нибудь забавное, насвистывал на дудочке, — все было напрасно. Должен сознаться, что я не любил посещать его жилище, так как оно не отличалось опрятностью.
У него также была жена, заменявшая ему няньку и ухаживавшая за ним с удивительной преданностью и любовью. Она, очевидно, считала его за самый нормальный тип белого человека. Мало того, она даже очень гордилась вниманием, которое все оказывали ее супругу, и тем уважением, с каким относились к нему ее единоплеменники. Благодаря ему, и она считалась, так сказать, избранной личностью, так как состояла в таком близком родстве с человеком, на которого туземцы смотрели, как на полуБога. Эта славная девушка неотступно следила за ним, караулила его и держала его шалаш настолько чисто, насколько это вообще было возможно.
Однажды, рано поутру, что-то, очевидно, случилось, так как девушка прибежала ко мне испуганная, взволнованная и стала звать меня скорее в свой шалаш. Я тотчас же поспешил туда и увидел, что на земле лежал вытянувшись наш бедный товарищ; я тотчас же сообразил, что с ним какой-то припадок. Когда этот припадок прошел, и к нему вернулось сознание, Ямба, я и его жена, все мы были около него. Я не видал его уже несколько дней, и изменившийся вид его сразу поразил меня: лицо его подернулось мертвенной бледностью и, кроме того, он ужасно исхудал в эти несколько дней. Я понял, что час его смерти близок.
Я, как сейчас, помню, все мы стояли вокруг него, выжидая момента, когда он откроет глаза, — и вот, он медленно открыл их, а взгляд его остановился на мне. Этот безмолвный взгляд потряс меня до глубины души: я понял сразу, что на меня глядит разумное существо, человек в полном своем уме. Первое его слово было: «Где я? Кто вы такой?» Дрожащий и взволнованный, я опустился на колени подле него и подробно рассказал ему все, как я его нашел, и что он вот уже два года как живет со мной; я указал ему на нашего верного Бруно, который неотлучно всегда находился при нем, не раз охранял его от ядовитых змей и приводил домой из далеких прогулок. Я сообщил ему, что он находится теперь в самом сердце Австралии, и послал Ямбу в наш шалаш за письмом, которое мы тогда нашли на дороге. Письмо это я прочел ему вслух, но он не сказал мне, кто был автор этого письма. Сначала он слушал меня с крайним удивлением, которое затем сменилось утомлением, а потом полнейшим упадком сил. Он попросил меня вынести его из шалаша на солнышко, что я тотчас же сделал; здесь, под открытым небом, он как будто немного ожил. Я прилег подле него и завязал с ним другой разговор. Он сказал мне, что зовут его — Гибсон, и что он был одним из участников экспедиции Жиля в 1774 году.
С этого времени я ни на минуту не отлучался от него ни днем, ни ночью. Когда он чувствовал себя посильнее, то много рассказывал мне об этой экспедиции, но я не вполне уверен, была ли то ложь, бред или истина, а потому не решаюсь передавать здесь того, что я слышал от него. Он, по-видимому, вполне сознавал, что умирает, но это скорее радовало, нежели печалило или огорчало его. Очевидно, он уже слишком исстрадался, слишком устал жить, чтобы желать проводить еще долее эту жизнь.
- Робинзон Крузо - Даниэль Дефо - Путешествия и география
- Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо - Путешествия и география
- Плавание на"Индеворе" в 1768-1771 гг. - Джемс Кук - Путешествия и география
- Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон - Путешествия и география
- Государыня пустыня - Валентин Берестов - Путешествия и география
- Есть ли жизнь после 60-ти или вокруг света на велосипеде - Сергей Сахнов - Путешествия и география
- Трубадуры, труверы, миннезингеры - Константин Константинович Иванов - История / Путешествия и география
- Повседневная жизнь паломников в Мекке - Зегидур Слиман - Путешествия и география
- В стране мехов - Жюль Верн - Путешествия и география
- Один на реке - Роман Шкловский - Путешествия и география